Таблетка - Герман Садулаев

Ненавижу, когда ночью, в полной тишине, тикают часы. Я не могу уснуть. Мои уши цепляются за ритм и чутко следят за каждым звуком, на своём ли он месте?

Каждый тик на своём месте, после строго отмеренной паузы ни один тик не забегает вперёд, ни один не опаздывает. Но ухо продолжает недоверчиво сверять звук и время, а механизм продолжает тикать.

Надо встать и заткнуть глотку этим нудным часам: можно засунуть их в груду белья или унести на кухню, можно просто вытащить батарейку, и они замолчат навсегда. Обычно я так и поступаю. Тик-так поступаю. Тик-тик поступал я обычно.

Заночевав однажды один, в квартире, которая наверное была – дом, или могла бы быть мне – дом, если бы я был не я, а кто-то другой, было бы так, так-так, тик-тик, я был оглушён тиканьем, таканьем: я нашёл все часы в доме – а их было три штуки – и остановил. И уснул.

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

Было, дом, люди вокруг. А теперь я один. Один. О'дин, дин-дин.

Так, наверное, звучали бы часы, если бы они были большие, размером со шкаф. Один. В моей жизни так тик-так тик-тик даже лучше. Лучше, когда один дин-дин-дин-дин.

Я вспомнил позапрошлую работу, когда мне, или это был другой человек, приходилось часто путешествовать по стране. Распаковывать и снова запаковывать чемоданы, меняя самолёты на автобусы и поезда.

Жизнь. Нет, жизнь – это не театр. Это не игра. И не сон. Жизнь – это командировка. Вот только командировочное удостоверение потеряно, задание помнится смутно, и живёшь ты в чужих местах, пытаешься что-то сделать, не будучи уверенным, что это именно то, для чего ты был послан. И ждёшь, когда руководство, наконец, выйдет на связь. И боишься этого. И ещё больше боишься, что этого никогда не произойдёт.

Командированному и так не сладко. А тут ещё эти сумки, чемоданы. Путешествовать лучше налегке, но сам не замечаешь, как обрастаешь скарбом: жена, дети, родственники, друзья.

И коротаешь время, ища развлечений по вечерам. Привыкаешь к новому месту, окончательно забывая, кто ты, кем, откуда и зачем был послан.

А потом объявляют обратный вылет…

Поэтому – лучше, когда ты один. Дин-дин.

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

И решимость что-то менять тает с каждым годом. Раньше я мог остановить время. Но теперь просто лежал, не вставая, не пробуя даже убить часы – я знал, что их смерть не поможет, я всё равно не сумею заснуть.

Эти часы подарили мне на ежегодном приёме, который проводит для своих партнёров Санкт-Петербургское отделение морской контейнерной линии. OOCL. Аббревиатура – лого компании – выгравирована на металле крышки. Часы стилизованы под какой-то морской прибор, может, особый морской хронометр, я не знаю, я никогда не плавал на больших кораблях – не ходил, так правильно говорить, потому что моряки не плавают, а ходят на кораблях.

А ещё сортир называют гальюн, а кухню – камбуз. Это я точно знал. Хотя не помнил, откуда. А главное, не помнил – зачем.

OOCL – компания из Китая. Приём открывали гости из центрального офиса, невысокие азиаты в европейских костюмных парах и строгих тиснёных галстуках. Главный из китайских гостей коротко провозгласил достижения компании за прошедший год: на 40% вырос объем контейнерных перевозок в Россию. Да, их бизнес процветает. И как ему не процветать, когда импорт из стран Юго-Восточной Азии увеличивается с каждым годом, в Россию везут всё – еду, одежду, технику. Кажется, что в самой России уже больше ничего не растёт, кроме зданий торговых центров, ничего не шьют, кроме уголовных дел, ничего не изобретают, кроме новых способов отъёма денег у населения.

Но какое мне до этого дело, мне, маленькому голому созданию, которое не может заснуть в тёмной квартире и слушает: тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

На том приёме я был приставлен к человечку с лицом, покрытым кожей щербатой, как поверхность Луны, и таким же круглым, как небесный спутник, с лицом, как будто бы изуродованным оспой, – но это только метафора, ведь оспа давно побеждена европейской медициной. Человечка звали, кажется, Ник, и он работал в европейском офисе китайской компании. Я перемолвился с ним парой фраз по-английски, и его русские коллеги поспешно и с облегчением избавились от него, сдав гостя на мои руки на весь вечер.

Ник рассказал о своём офисе в Англии, который расположен, конечно, не в Лондоне – нет, там тесно и шумно, – а в маленьком городке, практически в сельской местности. Ник рассказал о своей жене и двух маленьких детях, о своей собаке Лесси и машине «Тойота». Ник предложил продолжить вечер где-нибудь в баре, где играет музыка, есть немецкое пиво и красивые русские девушки. Его глаза засветились, как две болотные гнилушки во тьме, но я вежливо отказался.

На приёме я съел килограмм красной рыбы и выпил четыре бутылки лёгкого, белого итальянского вина. Обихаживая Ника, я успел завести ещё несколько полезных знакомств, я восхищался отелем, делал комплименты принимающей стороне, жал руки директорам, строил глазки девушкам-менеджерам и приветливо улыбался немолодым директрисам сотрудничающих и конкурирующих с «Холод Плюс» компаний.

Я воплощал комильфо, или мне только так казалось, плавал в волнах красиво одетого и празднично пахнущего общества, как рыба в воде, та самая красная рыба, и чувствовал себя выброшенным на берег, горячий песок, пузырящуюся раскалённым маслом сковороду.

Мне всегда было плохо с людьми.

Я вышел из отеля, шатаясь, я добрёл до входа в утробу метро, и в вагоне меня окружили другие люди, голодные, серые, злые, пахнущие пивом из пластиковых бутылок и усталостью. Я понял, что с этими людьми мне ничуть не лучше.

Просто я всегда чувствовал себя как пришелец с другой планеты. Может, из параллельного мира или других времён. Со временем я научился улыбаться и поддерживать разговор. Я немного читал о футболе и спортивных автомобилях, побывал на паре курортов и каждый день слушаю прогноз погоды. Поэтому тема для беседы у меня всегда есть, и я вовсе не кажусь нелюдимым.

Я научился притворяться, вот как произошло.

Во всём мире есть только несколько человек, или я знаю только нескольких, с которыми я на одной волне. И могу впаривать им любую ересь, которая зарождается в моей голове и от которой мои обычные знакомые впали бы в ступор.

Мы – тайная секта. Вычисляем друг друга по запаху.

Мы – потерявшие. Возможно, поэтому мы – ищущие.

А нищие духом – блаженны.

Но это не про нас. Мы в поиске, мы на пороге открытия духовных богатств, в наших карманах лежат золотые карты духовности с неограниченным овердрафтом; мы ждём только времени, чтобы активировать их.

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

Интересно, какой он, этот Hakan? Наверное, тридцати с лишним (все годы, которые после тридцати – лишние) лет, полноватый, неаккуратно выбрит и просто пострижен. А может, он худой и носит очки с пластмассовыми дужками, как пенсионер.

Ещё когда я читал только его репортажи на злобу дня, я почувствовал – по запаху – что это тот человек, с которым я мог бы общаться. После я нарыл в интернете другие его тексты, совершенно безумные. И утвердился в своём ощущении.

В одном из блогов я увидел адрес его электронной почты и послал короткое письмо, прикрепив к нему эссе о Хазарии. Ответ пришёл только через неделю. Hakan писал:

«Здорово, бро! Воткнул в твоё крео. Сначала подумал – много букф, ниасилю. Если только па диаганали. А концовка оказалась смачная, зачот. Ацц-кий отжыг! Пеши исчо.

Жму руку.

Hakan

P.S. Ты спрашиваешь, почему я называю себя ха-каном? А хуй знает! Так меня в ПТУ один армянский парниша (что он только там делал? До сих пор не догоняю) окрестил. За то, что у меня борода рыжая и плохо растёт. Сказал, как у хакана. Я тогда ему пизды вломил. А потом, когда уже хуярил вовсю в инете, нарыл, что это совсем не обидное слово. Даже наоборот, пачотное. Так звали вождя то ли у татар, то ли у викингов. В общем, бороду я не крашу и не брею и прозываюсь Hakan. Такая хуйня получилась.

P.P.S. Я тут сёрфил в сети и увидел на одном по-моечном ресурсе текст за хазаров-химиков. Сам я в тему не врубаюсь, но подумал, что тебе может быть интересно. Даю сцылу».

Тайна рыбьего клея

В XIII веке в Венеции жил хазарин, по имени Абон-галдыр, по прозвищу Рыбий Глаз. Прозвище своё он получил за физическое уродство: один его глаз был закрыт мутным бельмом, так что и зрачка не было видно. А ещё и за то, что хазарин тот скупал у торговцев рыбьи потроха, копался в них и варил. Может, ел или для чего другого.

Того хазарина считали иудеем. Но скорее потому, что он не носил креста и не входил в храмы Божьи. С иудеями он не водился, так же, как и с добрыми христианами, и никаких еврейских законов не соблюдал. Шептали, что Рыбий Глаз волхв и чернокнижник.

Уродство его произошло после великого мора, когда с моряками из дальних земель приплыла в город чёрная царица оспа и милостью портовых