Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Альфред Барков

Вяч. Вс. Иванову вряд ли не известно о том, что в последние сутки для поддержания жизни Горького было использовано 256 кислородных подушек, что первыми словами Сперанского после вскрытия были: «Легкие – труха». Почему «вряд ли не известно»? – Да потому, что следующие слова Сперанского «Ну, как ваше дите?», адресованные жене писателя Всеволода Иванова, похоже, имеют некоторое отношение к «докладчику с имиджем». И уж когда речь идет о предполагаемом убийстве, то подозревают всех, кто находился рядом. Всех без исключения. Но понимает ли докладчик, на чью светлую память он походя бросает тень подозрения?..

Во-вторых, по своим личным качествам Максим Алексеевич Пешков никак не мог играть роль связника заговорщиков. О покойниках плохо не говорят, но, хотя и пишут о нем, что «…с 4.1917 г. – в партии, в 1917-18 был на стороне Ленина», следует признать неприятную истину: сын Горького вырос шалопаем, которого интересовали в основном автомашины, а в последние годы жизни – еще и выпивка. «Существа более безответственного я в жизни своей не видел», – вспоминал позже В. Ходасевич. И это действительно так. В 1918-1919 гг. Максим Алексеевич служил в Чека, Феликс Эдмундович Дзержинский даже подарил ему коллекцию марок, изъятую при обыске у какого-то «буржуя». Конечно, какими-то секретами он располагал, но слишком уж охотно делился ними с посторонними. В. Ходасевичу, например, рассказывал о докладе, который сделал в Москве убийца царской семьи Белобородов; назвал ему двух поэтов, сексотов Чека…5

В-третьих, Вяч. Вс. Иванов не может не знать о том, что Максим Алексеевич Пешков находился под сильным влиянием своей матери Екатерины Павловны, верой и правдой служившей ВЧК-ОГПУ от периода Дзержинского вплоть, пожалуй, до самого Берии. По крайней мере, до 1937 года, когда был закрыт возглавлявшийся ею т.н. «Политический красный крест», который не таясь располагался в одном из зданий госбезопасности. Когда после революции Горький с Андреевой составляли списки национальных реликвий, подлежавших продаже за границу (тех самых, по которым сейчас так сокрушается «Огонек»), Екатерина Павловна вместе с будущим заместителем наркома просвещения Страны Советов Н.К. Крупской составляла списки «вредных» книг, подлежавших изъятию из библиотек и уничтожению.

Стоит, наверное, напомнить, что, находясь на вилле Иль Сорито (вторая «эмиграция» Горького), Максим Алексеевич простодушно похвастал В. Ходасевичу о том, что Феликс Эдмундович обещал ему по возвращении в Москву автомобиль. А Екатерина Павловна показывала мундштук, который купила за границей в подарок «железному Феликсу».

Нелишним будет вспомнить и о том, что поездки Екатерины Павловны за рубеж носили далеко не частный характер. Она играла, например, одну из ведущих ролей по склонению Шаляпина к возвращению в Страну Советов, не особенно скрывая при этом, что поручение такое дано ей лично Иосифом Виссарионовичем. Выполнить это поручение ей так и не удалось.

Зато Максиму иногда везло больше. Полагаю, что при подготовке своего доклада в США Вяч. Вс. Иванов знакомился с содержанием материалов Горьковских чтений. В одном из томов можно найти текст записки Максима Алексеевича Ленину с отчетом о выполнении поручения по «перевоспитанию» своего отца. Еще тогда, до второй эмиграции Горького в 1921 году, Воланды использовали Максима в качестве эдакого котенка Бегемота. Так что в «оподлении» Горького, которое происходило на глазах других писателей, есть вклад и его родного сына. Простите, господа, но из песни слова не выкинешь… Тем более что вы сами первыми затронули эту тему.

В-четвертых, тот Горький, каким его видели знавшие близко литераторы, просто не мог входить ни в какую антисталинскую коалицию. Да простят меня маститый ученый и Алла Латынина, но «оподление» может быть только одной свежести – первой. Можно с оговоркой воспринять частное мнение Бунина, или Блока, или Мережковского, или Гиппиус, или Чуковского… Но когда все эти люди, знавшие Горького не по архивным бумажкам, дают одинаковую, пусть даже неожиданно удручающую характеристику, их мнению нельзя не верить. Невозможно сбросить со счетов и резко отрицательное отношение к Горькому со стороны М. Пришвина, зафиксированное в его дневнике как раз в то время, когда создавался роман «Мастер и Маргарита», и как раз вместе с записями о том, что их автор общался с Булгаковым. Поэтому в данном случае я не верю Вяч. Вс. Иванову. Не согласен с ним в этом вопросе также и Институт мировой литературы им. А.М. Горького: по его мнению (комментарий Л.А. Спиридоновой к рассекреченной переписке Горького с Г.Г. Ягодой), эти письма опровергают «предположение В.В. Иванова» о заговоре Горького с Ягодой против Сталина6. Жаль только, что некоторые публикации всеми уважаемой «Литературки» иногда приобретают характер, достойный разве что газеты «Совершенно секретно».

И, наконец, в пятых. За год до рассматриваемой публикации в той же «Литературной газете» помещена глубокая по степени проработки вопроса статья Н. Примочкиной «Павел Васильев: «Но как не хватает воздуха свободы!» О роли М. Горького в судьбе поэта»7, где говорится: «Горький не захотел или не сумел оценить по достоинству Павла Васильева – яркого, самобытного поэта. Мало того, сыграл в его судьбе довольно мрачную, даже трагическую роль […] Сохранился черновик письма письма Горького тогдашнему редактору «Правды» Л.З. Мехлису, из которого видно, что последний, сообщая порочащие сведения о М. Пришвине, А. Платонове и П. Васильеве, старался подвигнуть Горького на публичное выступление против этих писателей. Вот что писал Горький в ответ: «За информацию о трех писателях – очень благодарен Вам, Лев Захарович […] П. Васильева я не знаю, стихи его читаю с трудом. Истоки его поэзии – неонародническое настроение – или: течение – созданное Клычковым – Клюевым – Есениным, оно становится все заметней, кое у кого уже принимает русофильскую окраску и – в конце концов – ведет к фашизму».

Вот после этого и появляется статья за подписью Горького с тем самым – «От хулиганства до фашизма расстояние короче воробьиного носа». За этой статьей последовал арест П. Васильева, затем второй, уже со смертным приговором. Так что «литературная забава» Горького стоила поэту жизни.

Здесь обращает на себя внимание технология «оподления». Система в лице Мехлиса направляет ему «компрматериалы» на литераторов, Горький весом своего авторитета «легализует» их (в «Литературных забавах» нет, конечно, ссылок на Мехлиса; зато есть ссылка на письмо оставшегося анонимным «партийца», который якобы возмущается хулиганством П. Васильева – знакомый прием инспирированной ГПУ «опоры на общественное мнение»: «Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы. Политически … это враг»), а затем Система уже на основании статьи «самого» Горького дальше делает свое дело. Кстати, о Мехлисе: именно он 26 октября 1932 года при встрече Сталина с писателями на квартире Горького очертил в своей речи задачи создававшегося ССП СССР как «пристальней присматриваться друг к другу, «прочистить» свои ряды».

Уже одного этого приведенного Н. Примочкиной факта достаточно, чтобы серьезно усомниться в правдоподобности гипотезы Вяч. Вс. Иванова. Нет, в такой прочной связке с Мехлисом со Сталиными не борются…

Кстати, не напоминает ли горьковская технология «оподления» взаимодействие Мастера с персоналом клиники Стравинского?.. Вот, в частности, пример из реальной жизни того, что вполне могло бы быть описано в категориях «Мастер – клиника Стравинского – Иванушка Бездомный»: «В 1930 году Максим Горький, пребывавший в солнечном Сорренто, получил письмо от студента Среднеазиатского индустриального института Ивана Шарапова. Молодой коммунист, как на духу, высказывал человеку, о котором знал только то, что тот является великим пролетарским писателем, свои самые сокровенные мысли. Вырождение советского общества, бюрократизм, мещанство, разложение партии и комсомола. Что любопытно: об этом писал сам Горький в своих ставших известными десятилетия спустя «Несвоевременных мыслях».

Но […] Горький пишет своему наивному корреспонденту: «За такие слова, сказанные в наши дни, в нашей стране, следовало бы философам – подобным Вам – уши драть! Люди, подобные Вам, должны быть удаляемы от молодежи, как удаляют прокаженных. Наша молодежь живет и воспитывается на службу революции, которая должна перестроить мир. Уйдите прочь от нее, Вы больной и загнивший». Но самое главное: «Предупреждаю Вас, что письмо Ваше я сообщу в агитпроп. Я не могу поступить иначе»8.

Вспомним последние перед смертью слова Горького: «Конец романа – конец героя – конец автора»9. В них он вместил емкий смысл: конец работы над романом «Жизнь Клима Самгина», конец главного героя романа, конец своей собственной жизни.