Восход над Шалмари - Андрей Имранов

– Ситуация изменилась, – опять перебил Семёна собеседник, – всё намного сложнее. Оставайтесь на портале и ни в коем, подчёркиваю, ни в коем случае не покидайте здания. Это для вашей же безопасности. За вами придёт… человек… через час, самое позднее через два, он вам всё объяснит, пойдёте с ним. Всё.

И Арсеньев положил трубку. Семён даже не успел сказать, что он не на портале. Семён посмотрел на трубку, подумал и решил не перезванивать. За час он легко успеет вернуться.

Милицейский «луноход» Семён заметил за два квартала до цели. Сначала не обратил внимания, потом, когда машина уже почти подъехала вплотную, вдруг вспомнил, что он – опасный преступник. Сразу напрягся, отвёл взгляд в сторону и попытался придать себе максимально беззаботный вид. Машина проехала мимо, Семён уже расслабился, как вдруг услышал характерное приближающееся жужжание задней передачи и чей-то голос окликнул его:

– Эй, гражданин.

Семён, стараясь не ёжиться, шагал дальше.

– Эй ты, в синей куртке, тебе говорю. – Голос прозвучал уже грубее.

Край здания портала показался из-за угла, и Семён побежал. Бежал изо всех сил, но менты были к такому повороту событий готовы, и убежал он, разумеется, недалеко. Догнали, повалили, врезали пару раз ботинками по почкам и дубинкой – по голове.

Подняли, положили лицом на капот.

– Так, – сказал один из милиционеров, – убегаем? Кто такой, имя, фамилия, где живёшь? Документы есть?

Второй в это время его обыскивал. Выгреб из карманов мелочь, пачку сигарет, зажигалку и телефонную карточку, бросил на капот:

– Всё, однако.

– Слышал, чё спрашивают? – Семён ощутил лёгкий тычок под рёбра.

– Иванов, Пётр Сергеевич, – назвал он имя давешнего соседа по лестничной площадке. Сосед был старше его лет на пятнадцать и вполне мог десять раз переехать или просто помереть, но ничего лучше Семёну в голову не пришло, – улица Коммунаров, семнадцать, квартира шесть.

Мент хмыкнул:

– А чего убегать бросился?

– Ну дык, – Семён постарался придать голосу этакий люмпенский оттенок, – а чего хорошего от вас ждать. Поймаете, начнёте шить что-нибудь, да и документы я дома оставил.

– Свистишь ты что-то, дядя, – милиционер принюхался, – вроде не пьяный, – вздохнул и подтолкнул Семёна к открытой задней двери: – Принимай клиента, Витальич.

– Гражданин начальник, – загнусавил Семён, чувствуя подступающий комок ледяного ужаса, – ну чего меня брать, я же не пьяный, ничего не нарушал, никого не обижал.

– Давай-давай. – Милиционер ткнул его в спину концом дубинки и добавил вполголоса: – Там разберёмся.

АЛИТА

Алита плохо помнила своё детство. Лет до шести прошлое было затянуто мутной пеленой, сквозь которую иногда всплывали какие-то странные лица, какие-то ещё более странные здания, какие-то места. Чаще всего вспоминался лес: уходящие ввысь деревья-исполины, которые, как она почему-то помнила, были ещё и домами. Алита не верила своим ранним воспоминаниям, они были… ненастоящими какими-то. Вдобавок лет до четырнадцати они с мамой постоянно мотались по разным городам, редко задерживаясь в одном месте больше чем на полгода, и сменившая к шестому классу два десятка школ Алита привыкла жить сегодняшним днём. Новое легко принималось, а прошлое – прошлое легко забывалось. Уже прошлогодние события вспоминались с трудом, всплывая, словно из густой патоки.

Она легко заводила знакомства – иначе было никак, никогда нельзя было предсказать, в какой момент им придётся всё бросить и переехать на другое место. По этой же причине она никогда не заводила близких знакомств. Когда новые подружки расспрашивали её о семье, Алита отвечала, что папа их давно бросил, а мама – архитектор-проектировщик зданий и сооружений большого размера. «Таких архитекторов очень мало в СССР», – говорила Алита с гордостью до третьего класса, потом она говорила: «Таких архитекторов очень мало в России», – но с той же гордостью. Обычно этого хватало, но, вот ведь удивительное дело – спроси её кто-нибудь о работе мамы поподробнее, Алита затруднилась бы ответить. Она не знала ни дома, ни даже улицы, на которой располагалась работа мамы в очередном городе, она не знала, куда звонить, если однажды мама вдруг не придёт вечером домой, она даже не знала, что именно мама сейчас проектирует. Хотя нет, кое-что она знала. Подружки такое никогда не спрашивали, но их родители частенько интересовались, какие объекты Алитина мама уже спроектировала. На такой вопрос следовало отвечать, что, во-первых, не спроектировала, а «принимала участие в проектировании, потому что такие объекты в одиночку не проектируют». А во-вторых, можно было упомянуть Южно-Уральскую и Юмагузинскую ГЭС, здания Ростовского сортопрокатного завода, а ещё – Балаковскую и Зареченскую АЭС. Последние производили особое впечатление на взрослых, обычно вопросы после этого прекращались. Но кем бы и где бы мама ни работала, похоже, специалистом она была отличным – денег у них всегда хватало, и жили они вполне богато и, как позже начала понимать Алита, пожалуй, даже роскошно.

Сама Алита давно забросила попытки выяснить что-то у мамы. Если мама что-то хотела сказать, она говорила это сама, если не хотела – спрашивать было бесполезно. Прошлое вообще было в их семье запретной темой. Самая ранняя фотография изображала Алиту в возрасте лет пяти. Так и не смогла Алита узнать, кто и почему назвал её таким именем. (Впрочем, она не жаловалась – это имя ей всегда нравилось. Даже когда по ТВ-6 прошёл японский мультик «Battle Angel Alita» и её в школе стали дразнить Анимешкой). Так и не смогла Алита узнать, где находится деревня Николаевка, указанная в её свидетельстве о рождении, и где прошли её детские годы. И – нигде и никогда мама не говорила об отце. Все попытки Алиты узнать хоть что-нибудь натыкались на железное мамино «не будем об этом». Только изредка на маму нападали приступы откровенности, обычно после пары-тройки рюмок коньяка или полбутылки вина. Тогда мама садилась рядом с Алитой, обнимала её, гладила по волосам и шептала что-то вроде: «Ты достойна большего, и я тоже», «Они хотели меня обмануть, но ничего не получат», «Мы ещё им покажем» – и далее в том же духе. Алита в эти моменты маму жалела и немножко её стыдилась. Такая мама была, на взгляд Алиты, ещё хуже, чем та обычная – скрытная, целеустремлённая и самоуверенная женщина с железной волей.

К концу школы Алита начала подозревать, что у мамы не всё в порядке с психикой. Она осторожно показала маму знакомой врачихе-психологу, приведя её домой под видом подружки. Ольга – так звали знакомую – на удивление быстро разговорила маму, они втроём сидели на кухне, весело болтали, пили чай, и Алита решила, что беспокойство её излишне. Рано решила – стоило Ольге выйти за порог, мама устроила Алите настоящий допрос с пристрастием, выпытывая такие подробности об Ольге, что Алита совершенно растерялась и даже не знала что думать. Ольга при встрече тоже Алиту не порадовала. «Паранойя, шизофрения, – сказала, как припечатала. – Пора лечить, пока в патологию не переросло. Сколько вы по разным городам мотаетесь? Десять лет? Давно пора». Но как сообщить об этом маме, Алита не представляла.