Шпион, который ее убил - Сергей Донской

Она не ответила, вцепившись зубами в скомканную простыню, свернулась в дрожащий комочек, стискивая ляжками переплетенные руки. Бондарь не видел ее лица, скрытого льняной волной спутавшихся волос, но догадался, что обманутая в своих ожиданиях Люда горько плачет. Правда, приглушенные всхлипывания девушки стихли раньше, чем он успел примирительно похлопать ее по подергивающейся ноге. Издав вздох изнеможения, она раскинулась на кровати, ничуть не заплаканная, а даже вроде как слегка повеселевшая.

Всхлипывания, встревожившие Бондаря, носили не трагический, а физиологический характер. Об этом свидетельствовала довольная физиономия Люды.

– Эх ты, глупенький, – пробормотала она, поглаживая кончиками пальцев блестящий от пота живот. – Упустил такую возможность. Думаешь, халява продлится вечно? Бьют – беги, дают – бери.

– В школе меня учили избегать случайных половых связей, – сказал Бондарь, отводя глаза.

Инстинкт побуждал его накинуться на лежащую рядом шлюшку и утолить неутоленное желание, но мужчина тем и отличается от самца, что умеет перебарывать инстинкты.

– Заразиться боишься? Тут все сто раз проверенные, вдоль и поперек изученные. У нас чуть ли не каждый день медосмотр.

– Зачем? – спросил Бондарь.

– А как же иначе в нашем инкубаторе? – удивилась Люда и села, опираясь о кровать обеими руками.

– Почему инкубатор? – осведомился он, потянувшись за сигаретой.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – наморщила нос Люда. – Дай сигарету.

– Перекур отменяется, – произнес Бондарь, не замечая протянутую руку.

– Так я и знала. Все-таки надумал вставить?

– Почти.

– Что значит: почти? – спросила заинтригованная Люда.

– Я собрался тебя выставить, – пояснил Бондарь, соскакивая с кровати. – Улавливаешь разницу? – Собрав разбросанные вещи ночной гостьи, он двинулся в сторону двери, прикрикнув: – Живей.

– Но я не хочу, я не могу, – всполошилась Люда. – У меня времени – до семи утра!

– У меня тоже. И я намереваюсь как следует выспаться.

Последняя фраза, оброненная гостьей, окончательно убедила Бондаря в том, что пора положить конец этой дешевой инсценировке. Ее несомненно подослали. Велели пробыть в его постели с десяти часов вечера до подъема. Но Бондарь устал бороться с искушением. И он понимал, что дальнейшие расспросы выдадут его с головой.

– Одевайся, – он сунул подбежавшей Люде пижаму, уронил к ее ногам тапочки. – Иначе я вышвырну твое барахло в коридор и тебя следом.

– Ты ничего не понял! – Ее ресницы порхали в полумраке, подобно миниатюрным веерам, создавая иллюзию легкого сквознячка.

– Все я понял, – отрезал Бондарь. – Меня не прельщает секс по расписанию и по чьей-то указке.

– Но я хочу остаться сама, – воскликнула Люда, – честное слово!

Бондарь выхватил у девушки пижамную курточку и напялил на нее, напоминая раздраженного отца, силой одевающего капризного ребенка. Со штанишками Люда справилась самостоятельно, не переставая сетовать на черствость Бондаря. Он ее не слушал. Ему было важнее, что подсказывает ему совесть и голос разума, а те явно проявляли одобрение.

– Ну ты и лох, – с чувством произнесла Люда, настойчиво подталкиваемая к открытой двери. – Просто идиот. Как тот князь Мышкин из сериала.

– Меня переполняет аналогичный восторг от нашего знакомства, – галантно произнес Бондарь и шлепнул гостью по попке. – Выметайся, добрая фея.

Смерив взглядом охранника, появившегося из-за угла, он захлопнул дверь и немного постоял в темноте, прислушиваясь к происходящему в коридоре. Прошуршали Людмилины тапочки, и стало тихо. Тогда Бондарь ринулся в ванную комнату и обрушил на свою разгоряченную голову водопад ледяной воды. Он провел под душем не менее десяти минут, но все равно биение его сердца было слишком сильным, когда он упал на кровать и зажмурился, приказывая себе спать, спать, спать.

Мозг упорно отказывался повиноваться, подбрасывая Бондарю все новые и новые вопросы.

За кого его держат? За племенного быка? За жеребца-производителя? И вообще, черт подери, что здесь происходит?

Глава 17,

для которой подходит поговорка «Не было бы счастья, да несчастье помогло»

Прошло несколько дней, а Бондарь так и не узнал ответов на интересующие его вопросы. Правда, постепенно обитатели горной базы привыкли к присутствию постороннего и стали относиться к нему без подчеркнутой подозрительности. Это внушало надежду на перемены к лучшему. А что еще оставалось Бондарю, как не надеяться?

Надейся и жди…

Он был терпелив и осторожен. Раиса сблизилась с ним настолько, что во время совместных прогулок по окрестностям произнесла название горы, близ вершины которой они находились. Оказывается, это была легендарная гора Фишт, к которой был прикован мятежный титан Прометей. В подтверждение этой версии Раиса сказала, что летом на западном склоне различимо огромное красное пятно: его лучше всего видно с моря, если следуешь по маршруту Лоо – Сочи. По словам Раисы, плывущие в Колхиду аргонавты имели возможность наблюдать мучения Прометея, но не решились освободить его, чтобы не прогневать богов.

Из-за обильного снегопада Бондарь никакого пятна не увидел, а сама гора напомнила ему очертаниями спину крокодила с шестикилометровым гребнем. Места были дикие и очень красивые. Причудливо укутанные снегом скалы, черные провалы пещер, частично заледеневшие водопады. Но больше всего потрясали воображение запредельные дали, открывавшиеся взгляду, привыкшему упираться в теснины городского ландшафта. Это был иной мир с иными законами, иным течением времени. Первозданно-чистый, прозрачный воздух создавал ощущение праздника. Случались дни, когда Бондарь не выкуривал и десятка сигарет, поскольку потребность в никотине резко снизилась.

Он много катался на лыжах. Одного его далеко от базы не отпускали, но выделенный в распоряжение Бондаря инструктор оказался человеком молчаливым, ненавязчивым и вызывающим невольное уважение.

Фамилия его была Реутов. Обветренный и морщинистый, как бывалый римский легионер, невозмутимый, как статуя, с коротко остриженными щетинистыми волосами стального цвета, он не позволял себе никакого панибратства ни с Бондарем, ни с молодыми охранниками, которые при появлении Реутова воздерживались от мата и даже от чересчур громкого смеха. Судя по всему, официальная должность старшего инструктора по горнолыжному спорту, занимаемая Реутовым, совмещалась с функциями иного рода. В нем угадывалась военная косточка, и Бондарь не слишком удивился, когда кто-то из парней назвал Реутова «полковником».

Тот сделал вид, что этого не заметил, но одарил болтуна таким красноречивым взглядом, что подобное больше не повторялось. «Полковник» несомненно пользовался авторитетом среди охранников и обладал правом учить их уму-разуму. С виду он производил впечатление человека сильного, но простоватого, даже недалекого, что являлось лишь обманчивой маской. Было ясно, что, когда придет время действовать, такой мужик себя покажет.

Преподавая Бондарю азы лыжного мастерства, Реутов ни разу не заводил разговоров на отвлеченные темы. Сухой, угрюмый, замкнутый, он не относился к числу людей, которых хочется называть своими закадычными друзьями. Но Бондарь давно убедился в том, что умение дружить не ограничивается похлопываниями по плечу и произнесением задушевных тостов. Реутов явно не был мастаком ни в том, ни в другом. Зато он был честным. Надежным.

Почему-то Бондарю казалось, что старший инструктор тоже испытывает к нему симпатию, хотя внешне это никак не проявлялось. Просто два раза в день Реутов дожидался его у выхода из жилого корпуса, делал приглашающий жест, и они вдвоем отправлялись покорять лыжные трассы.

Трасс было три – «красная», «синяя» и «желтая». Назывались они так в соответствии с линиями, нанесенными на металлический щит. Бондарь назубок выучил особенности всех маршрутов, отдавая предпочтение «красному», пролегающему между лесом и опорами канатной дороги.

Тренировки доставляли ему истинное удовольствие. Он и прежде катался на лыжах, но под руководством Реутова отточил технику старта, торможений, поворотов и на собственном опыте узнал, чем высокая стойка отличается от низкой и как правильно выбирать углы схождения и расхождения лыж.

По прошествии недели Бондарь уже не выглядел новичком, который нелепо распрямившись или чуть ли не на корточках мчится вниз, растопырив лыжные палки. Лыжи перестали своевольно становиться плугом, пропахивающим снежную целину, они не разъезжались в самый неподходящий момент и не выносили Бондаря на крутые бугры за пределами накатанной трассы.

Молодые охранники, которые вначале пытались подсекать Бондаря либо неожиданно перерезали ему путь, постепенно отказались от подобных шуточек, поскольку он реагировал на них с высокомерным равнодушием породистого пса, донимаемого сворой дворняжек. Огрызнулся он лишь однажды, но так, что двое охранников были вынуждены обратиться за медицинской помощью. С тех пор между Бондарем и остальными образовалась невидимая стена, преодолеть которую не пробовали ни с одной, ни с другой стороны. Его это устраивало. Он совершенно не страдал от одиночества. Единственная причина, по которой беспокоила Бондаря изоляция, заключалась в том, что он ни на шаг не приближался к цели, ради которой стал телохранителем Морталюк.