Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945 - Вальтер Дорнбергер

Профессор Бек из Дрезденского инженерного института два года разрабатывал другую конструкцию. Она была куда проще в производстве, но пока успешно работала лишь в небольших двигателях с тягой меньше 900 килограммов. В сочетании с большой 25-тонной конструкцией она оглушительно гудела, то и дело меняя ритм и останавливаясь, а камера сгорания серьезно вибрировала во время стендовых испытаний. В то время мы, несмотря на сложности производства, продолжали совершенствовать головку камеры сгорания с восемнадцатью форсунками.

Почти полностью завершенный испытательный стенд номер 9 лежал дальше к югу. Он использовался для работы с большой сверхзвуковой зенитной ракетой с дистанционным управлением. Обогнув его, я оказался рядом с другим стендом, который служил для испытаний различных комбинаций горючей смеси, в которые входила азотная кислота. Затем я направился к небольшому стенду номер 3, где в горизонтальном положении испытывались двигатели с тягой до 1000 килограммов, и побывал у стендов, на которых шла работа по приемке больших насосов для перекачки горючего и паровых турбин на перекиси водорода. Рефрижераторная камера, охлаждавшаяся жидким кислородом, дала нам возможность производить проверки при очень низкой температуре.

В завершение объезда я оставил за собой стенд номер 4. Он представлял собой точную копию нашего большого куммерсдорфского стенда, который всего год назад мы использовали для наземных испытаний экспериментальной ракеты «А-5». С тех пор с Грейфсвалдер-Ойе были запущены сотни ракет, так что номер 6 был готов перенять у номера 9 все заботы с большой сверхзвуковой зенитной ракетой.

Отсюда я направился в большой сборочный цех и далее к цели своего объезда, в измерительный корпус, в лабораторию отдела электроизмерений.

Доктор Штейнхоф уже несколько дней просил меня заехать. Я и сам хотел обсудить с ним результаты некоторых исследований. Проблема заключалась в необходимости сократить рассеяние по горизонтали «А-4». С самого начала нам было ясно, что эти дорогостоящие ракеты не могут быть использованы в ходе военных действий, пока мы не сведем их разброс и особенно рассеяние по горизонтали к минимуму. До сих пор он составлял примерно 18 километров. Это было недопустимо много. Задачей доктора Штейнхофа было добиться, чтобы рассеяние не превышало полутора километров. Причинами столь широкого разброса служили ошибки наладки и корректирования, растущие допуски в системах управления и контроля, отсутствие стабильности гироскопов и масса более мелких факторов.

Существовала только одна контрмера, к которой мы могли прибегнуть. Все время горения – то есть на том участке траектории, где ракета подчинялась управлению, – ее было необходимо контролировать лучом радара. Такой способ управления давно использовался для слепой посадки самолетов, но в нашем случае он должен был обладать особой чувствительностью, не рассеиваться по мере того, как ракета удалялась от передатчика. Ракете предстояло строго выдерживать свою «линию». При малейшем отклонении от нее она должна тут же возвращаться на курс. Чтобы противостоять помехам союзников, мы должны были работать на дециметровых, а позже и на сантиметровых волнах, используя минимум оборудования, как наземного, так и в самой ракете.

Фирмы, занимавшие ведущие позиции в этой области, трудились над этой проблемой далеко не один год, но успехов так и не добились. Они постоянно назначали даты поставки техники, но не соблюдали их. Я не знаю, чем объяснялись эти задержки – то ли нашим низким статусом приоритетности, то ли заботами по выпуску обыкновенных радаров, то ли отсутствием стимулов по отношению к нашим скромным заказам, но я видел, что нас постоянно подводят. Совещание за совещанием не приносили результатов. Я не мог понять, что происходит. Ведь то, что требовалось нам, конечно же могло принести пользу и другим работам в области создания радаров. Наконец я пришел к выводу, что есть только один путь выхода из этой ситуации – попытаться добиться, чтобы заказ на нашу аппаратуру был включен в один из самых важных государственных планов создания вооружений. В радарную программу. И в конечном итоге я этого добился. Но я переоценил влияние армии на эту программу. Во главе ее стоял тот самый человек, который уже занимался нашей аппаратурой. Проще говоря, мы остались на том же месте. Лишь ближе к концу войны мы обзавелись собственной оригинальной техникой. Она представляла авиационный радар, который мы усовершенствовали.

Но и он не помог нам избавиться от проблем. Нам не удалось сократить разброс по горизонтали «А-4», чтобы он не превышал 2,5 километра. Конечно, с помощью этой техники результаты были куда лучше, но они ни в коем случае не соответствовали тому уровню, которого мы могли добиться, если бы наш проект был реализован вовремя.

Ровно два года назад, в июне 1941 года, Штейнхоф попросил меня стать свидетелем испытательного полета ракеты, которую вел радар, усовершенствованный его отделом. Военно-воздушные силы предоставили нам два самолета, чтобы испытать оборудование в полете. Весной 1940 года мы поставили технику полностью автоматизированного пилотирования, работавшую на частоте 50 мегагерц; трехкиловаттный передатчик располагался в северной части острова. Центральный луч передатчика был направлен на северо-восток, к датскому острову Борнхольм. Штейнхоф придерживался мнения, что самолет, который преодолеет 145 километров до Борнхольма в автоматическом режиме, достигнет намеченной точки на берегу острова с отклонением всего 18 метров. Предельное расстояние действия передатчика достигало 200 километров.

Полный радости от грядущей перспективы, я вместе с фон Брауном и доктором Штейнхофом предпринял этот полет над Балтикой. Как только курс самолета совместился с направлением ведущего радарного луча, Штейнхоф оставил сиденье пилота и подошел поговорить с нами. Машина, летевшая в автоматическом режиме, шла строго по курсу, очень низко над водой. Штейнхоф упомянул, что мы увидим на берегу типичный маленький домик с красной крышей – ту точку на побережье Борнхольма, над которой пройдет полет, руководимый лучом радара. Через сорок пять минут мы увидели, как из тумана выплывает берег Борнхольма, и вскоре пролетели над тем самым маленьким домиком. Контрольная команда на Борнхольме подтвердила точность нашего появления.

Сегодня, встретившись с доктором Штейнхофом в его кабинете, я первым делом осведомился о последних исследованиях профессора Вивега из Дармштадта. Он занимался электростатическими зарядами на корпусе ракеты, когда та входит в земную атмосферу. Доктор Штейнхоф отвечал на мои вопросы в своей привычной осторожной манере, избегая упоминания конкретных цифр. Он не мог брать на себя ответственность за них.