Нам нельзя (СИ) - Виктория Лукьянова

— Что нельзя?

Она вновь поднимает голову, и я вижу на ее бледном лице слезы.

— Нам нельзя любить, девочка. Нельзя. Мы сеем только зло…

— О чем ты, тетя? — я трясу ее за руки, все еще тщетно пытаясь понять, о чем же она говорит.

О каком зле? Она знает, что произошло сегодня? Но как? Может, ее предупредила мать? Она ей позвонила?

Ничего не понимаю, но продолжаю крепко обнимать тетю, пока ее легонько потряхивает в моих руках. И как бы ни старалась держаться, меня тоже начинает трясти. Но я беру панику под контроль, напоминая себе, что тетя тоже человек. Она не бездушная машина, растившая меня столько лет. Живой, эмоциональный человек, у которого тоже бывают плохие дни.

— Тетя, — шепчу я, погладив ее по пепельным от седины волосам. — Давай я отведу тебя в кровать. Ты поспишь, а я побуду рядом с тобой.

— Ох, Элла, — тихо произносит она, но все же поднимается. Покачнувшись, нетвердо стоит на ногах. — Прости меня, девочка. За все прости.

А после, сделав шаг, тетя начинает заваливаться. Я хватаю ее, пытаюсь удержать, но у меня недостаточно сил. Она падает на пол, я пытаюсь смягчить удар, но и мне достается. Мы обе лежим на полу. Я от страха теряюсь.

Подползаю к тете, смотрю на ее белеющее лицо и в ужасе открываю рот. Сначала ничего, кроме вздоха, не срывается с губ, а потом мне все же удается закричать, да так громко, что в ушах звенит.

— Тетя! — зову ее и начинаю трясти ее за плечи. Она не шевелится.

Что же делать? Что делать?!

— Тетя! Очнись! Пожалуйста…

Глава 24

— Ты как? — Макар протягивает мне стаканчик с кофе из автомата и садится рядом.

— Кажется, ты уже спрашивал меня об этом, — грустно отвечаю и делаю маленький глоток. Я валюсь с ног, в моем теле не осталось сил сопротивляться реальности, и лишь то, что Макар все еще со мной, вселяет в меня надежду, что я не сломаюсь в самый ответственный момент.

Мы сидим в больнице и ждем, когда же будет хоть что-то известно.

И я все еще не могу поверить, что мы здесь.

— Мне страшно, — произношу спустя минутное молчание. — Страшно, что они придут и скажут… что всё… Конец…

— Элла, даже не думай об этом, — Макар хмурится, взглянув на меня, а после обнимает.

Я льну к нему, тону в теплоте его объятий и жмурюсь. Так хочется отключить голову, не думать, не переживать и не знать, что где-то совсем рядом моя тетя может быть…

— Стараюсь, но плохо получается.

— Нет, Элл, нормально все у тебя получается. Поэтому не накручивай себя. Все обойдется, — приободряет он, и я впервые благодарна судьбе за то, что свела меня с Макаром. Пусть все и складывалось не лучшим образом, и мы совершенно не знаем друг друга, но это не дает нам и повода усомниться в искренности чувств. Макар сопереживает мне.

…Он был там.

Оставался все это время на лестничной площадке и ждал. Чего ждал, он так и не смог объяснить. Но, как сказал позже, когда мы следовали за реанимобилем, увозящим мою тетю в бессознательном состоянии в городскую клиническую больницу, он хотел убедиться, что я буду в безопасности. И готов был прождать меня в подъезде хоть до утра.

Наверное, у него сработала интуиция.

Хотя, какая разница.

Он рядом. Он помог.

Именно Макар вбежал на мой крик в квартиру и бросился мне помогать. Именно он проводил реанимационные действия, пока я в панике смотрела на белое лицо тети и не знала, что еще могу сделать.

Именно он вызвал скорую, которая успела…

И вот мы сидим в больнице, на часах шесть утра. Мы пьем кофе из автомата, и я греюсь в его руках, когда в коридоре появляется Станислав Валерьевич и его жена.

Моя биологическая мать.

— Ну, как там? — спрашивает Самойлов, обращаясь то ли ко мне, то к Макару.

Парень пожимает плечами. Я же не могу двигаться. Настолько обессиленная бессонной изматывающей ночью, что, кажется, все мои нервные клеточки перегорели, а мышцы и кости превратились в кисель.

— Ладно, я все узнаю. Побудь здесь, — он обращается к жене.

Мама смотрит на него, а после переводит взгляд на нас. На ее лице я не вижу совершенно никаких эмоций. Никаких…

Я рада, что в этот момент Макар сидит со мной. Он продолжает держать меня за руку, что не остается незамеченным для мамы. Но и на это она не выражает никаких эмоций. Однако и мне плевать. Плевать, что она скажет, что подумает, что сделает.

Да, я убежала посреди ночи из дома. Я поругалась с ней, за что получила пощечину. Отвергла помощь Самойлова, потому что не хотела больше находиться там, где мне не место. И я пришла туда, где всегда оставалось мое истерзанное, но все еще живое сердце.

Мы сидим в тишине. Мама отходит от нас на приличное расстояние и делает вид, что ждет. Возможно, она тоже нервничает, но я не хочу предполагать. Больше не хочу. Если что есть сказать, пусть делает это.

Станислав Валерьевич возвращается буквально минут через десять. Рядом с ним идет врач. Какой-то мужчина, которого я еще не видела, зато он очень любезен с Самойловым. Возможно, знает, кто перед ним. Возможно, Самойлов обещал золотые горы, лишь бы тетя выкарабкалась.

Они приближаются к нам. Здороваются. Я резко поднимаюсь из кресла, Макар едва успевает выхватить из моих дрожащих рук полупустой стакан с остывшим кофе. Он стоит рядом, за что я вновь ему благодарна. Мне все еще нужна его поддержка, даже если он просто подержит меня за руку.

— Доброе утро, — бормочу я, ожидая, что же скажет врач.

И он говорит. Говорит, что опасность миновала. Сыпет медицинскими терминами, которые мой мозг совершенно не хочет воспринимать. Успокаивает и объясняет, видимо, заметив мое встревоженное лицо. Хвалит Макара, когда узнает, что первую помощь оказал именно он. И тогда-то я острее всего понимаю, что если бы не он, то… То моей тети уже не было бы в живых.

После нас провожают в отдельную комнату. Станислав Валерьевич намерен позаботиться, чтобы моя тетя получила лучший уход, поэтому уходит с врачом. Мама все это время предпочитает молчать. Она вообще выглядит, как призрак. А когда можно выдохнуть, Макар на короткий миг оставляет меня наедине с родной и чужой женщиной, я впервые слышу ее