Юлька или рыжая муза кавторанга Беляева - Михаил Зарубин

дымного пороха! Ржавые прержавые. Наверно, падлы, с начала прошлого века спецом для меня со всей округи сгребли! И не откажешься… я, подмазав китайских чинуш, за этот срок смогла ток полсотни штук для стодвадцаток найти. Кошкины слезы, короче… И, сука, ни одного — к оставшейся девятифунтовке!

Пришлось всю братию Степанова вооружать железными щетками — доставленные снаряды чистить и проверять. А то, сука, боюсь такими «браутскими» подарками достреляемся…

Вечереет.

Начали… ремонт в стиле «хай-тек». Продолжили в стиле «нехай так». Закончили как полагается, сука, в стиле «хрен с ним».

Из «хай-тека», правда, тока коряво вырубленные щиты на пушки из дюймовой бронестали. Все остальное больше на «нехай так» смахивает. Верхние дырки хоть за ночь сподобились обрубить и зарплатами зашить, а вот снизу — чурбаки чопиками в дело пошли и лопаты цемента на течи. Короче кое-как законопатили… и мой бедный «Корейчик» окончательно на бритого рваного ёжика стал смахивать. Того́, который с деревянными иголками чопиков и дырочкой в рваном боку…

Ну ещё, правда, два котла запустили и воду почти всю откачали. Вот мы и подвсплыли…

А я… Как жопой чуяла! Короче, вылезла на мостик подышать… И, сука, отчаливший от «Эльбы» катерок сразу засекла. С характерными фигурками на носу…

Не, красавицы, нее! Нафиг-нафиг!

Хрен с ним с ремонтом — и так, поди, не утонем! А вот нашествие сумасшедших итальянок моя бренная тушка повторно точно не переживет! Поэтому, срочнячком, распихивая по шлюпкам ремонтные бригады, под дружные смешки гансов и моих мореманов мы сорвались с якорей…

С облегчением смотрю на постепенно отстающий катерок с двумя хрупкими итальянками на носу…

Сука, машут!

Мда… теперь я понимаю, почему мужик ради женщин готов на всё… на всё — лишь бы после ночи быть подальше! Кто там в кругосветку ходил, а? Мужики, я вас понимаю! На своей, сука, спине и жопе теперь понимаю…

Отстают… Вышла на мостик и помазала рукой. Прощайте девчули, дальше как-нить без меня, дальше как-нить сами крутитесь!

— Григорий Палыч, ну вот как у вас так постоянно получается?

— Чо Паш? А… О жене уже соскучился?

— Да не… Но вот как вы постоянно от женщин бегать умудряетесь?

— Ну так Паш, любая красивая женщина не просто женщина! Красивая женщина, Паш, состоит всего на треть из предвкушений возжелающих и на целых две трети — последствий вкусившего…

Несмотря на отчаянный жим-жим, пройдя бухту Августы Виктории, не забыла, крикнула Степанову почить память нами упокоенных джаповских миноносок. Ну и, как обещала, попрощаться!

Жахнули сигнальным. Тем, последним. Восьмидюймовым.

В ответ через томительно долгие пару минут громко сдвоенно рвануло в порту. Не поняла⁉

А… ну вот и ещё один бум! И сразу же заполошно завыли сирены.

Чо не ждали капитан цур зее Оскар фон Труппель? Думали Юлька перед вами зассыт дверью хлопнуть? Хрен вам! Мы — Беляевы!

Прощай кавторанг Миядзи! Я, сука с тобой добрая была, давала шанс, а ты…

Прощай «Асаки». После трёх-то рванувших под бортами мин кому ты теперь нужен. Я точно такую рухлядь теперь не возьму!

Говорила ж болванам — слово свято! Обещала Труппелю и Миядзи — уничтожу «Асаки» как уйду? Прилюдно обещала. Ушла? Уничтожила. Точка!

Ток немного печально на душе. Наивные они ещё тут — думают, я с этим вашим Миядзи тут пиписьками на пушках меряться собиралась. Типа, на эти старые восьмидюймовки как дура понадеюсь? Хрен вам…

У меня два дня от желающих променять свое гнилое корыто на доставку фугаса строптивому джапу прохода и отбоя не было! Мой ручной корейчик забив на гешефт от местных китайцев уже даже прятаться начал…

А они мнутся, крейсер им, видите ли, мне подарить жалко! Мне может только маленького-маленького японского крейсера для полного женского счастья счастья не хватало? Запомните мальчики, вбейте себе, если девочка хочет — спорить бесполезно!

И вообще, мне, сука, чо думаете, трёх килотонн итальянских лир на ветер кидать не жалко было? До жопы жалко…

Но я ж рассталась! По тонне на мину жадным китаёзам подарила! Я ж умная, я всё понимаю! Эт когда денег нет, то вы держитесь! А когда есть, то главное тут чо? Правильно, суки, — только наличие мины! А средство доставки само найдется…

Спасибо Борео! За лиры и мины я тебе даже издевательства девок твоих прощу! Кастрирую при встрече — и сразу прощу…

Всё лирика — вот лучше б теперь исхитриться и обиженным гансам на глаза не попасть. Могут не понять. Поэтому свет гасить, ходовые гасить и ходу, ходу!

— Бирилев, чо рот раззявил? Простились с «Асаки», неча клювом щёлкать! Ходу! Рули в темноту!

— Григорий Палыч, в смысле простились?

— В прямом! Тремя нашими минами и простились! Как с «Такачихо»! — про лиры, несмотря на истеричные завывания жабы, смогла, умолчала. Ибо нахрен…

— А…

— Бэ, говорю! Ходу!

Паша, вот прошу тебя, вот не надо мне смотреть так влюбленно! Ты мне тож нравишься, прям до жара в животе нравишься, до бабочек… Но, сука, в этом теле даж не мечтай!

И ваще, козлина мой озабоченный, у тебя жена теперь есть!

Глава 11

Будда, Ляошань, Чиода

Ляошаньский залив

Море как вымерло. Никого! Ни огонька. И только чуть светиться на западе по левой скуле полоса прибоя. Ну или отбоя, уж не знаю. Лень спрашивать. Квартиранты мои спят, а Бирилев… Пашку стрёмно как-то, он умный. Хотя и дурак. И женатый теперь…

За ночь малым ходом дошлёпали до Ляошаньского залива. Сорок верст не крюк но… Никого… Немцы, походу пораскинули мозгами и утёрлись от моей оплеухи. Ну и не рыщут, не ищут меня. А может подумали и пришли к логичным выводам «кто следующий». Вот и не ищут — типа пусть джапы рога и зубы о сумасшедшую дуру Беляеву пообломают… Короче бесплатный цирк устроили себе…

Джапы… Джапы куда-то попрятались или, тех кого жду, ещё до нас не добежали.

Наших тупо нет. Они как всегда в домике. Попрятались. Чо им тут ваще делать? Тут и прилететь может и увеличенного довольствия нет… А остальные… Вот остальные не знаю куда все пропали. Ну хоть местные китайцы-то на своих деревянных джонках должны ж быть, но и этих нет!

До горы Ляошань ползли вообще в полном одиночестве. Даже вездесущие чайки куда-то делись. Тишина. Ток машина тихонько стучит. Да вода о нос «Корейчика» трётся. Журчит. И мелкой волной бьется. Странно. И страшно, если честно.