Братья и сестры - Билл Китсон

пиши пропало. Если вспыхнет в России, жди беды. Пока все тихо, но сдается мне, это затишье перед бурей.

* * *

Утро двадцать восьмого июня выдалось безоблачным и солнечным. К дому на мысе Полумесяц подошел почтальон и опустил в почтовую щель в двери небольшую стопку конвертов. Сонни забрал у Генри почту и обнаружил среди конвертов письмо, адресованное лично ему. Почерк был незнакомый, на конверте значился лондонский штемпель. Открыв письмо, он обнаружил внутри еще один конверт. Этого письма он ждал; в нем его брат Джеймс обещал его поддержать.

Пока Сонни читал письмо, на другом конце Европы в столицу Боснии и Герцеговины Сараево прибыли эрцгерцог Франц Фердинанд, наследник австро-венгерского трона, и его жена София. Эрцгерцог руководил военными учениями в близлежащих горах. Его приезд совпал с годовщиной Косовской битвы тысяча триста восемьдесят девятого года, когда разгром сербской армии войсками Оттоманской империи положил конец независимости Сербии. Сербские радикальные националисты опасались, что после восхождения эрцгерцога на трон преследования сербов возобновятся. И то, что Франц Фердинанд выбрал для визита позорную для истории Сербии дату, послужило последней каплей.

Автомобиль эрцгерцога, следующий по маршруту, замедлил ход, и в этот момент Гаврило Принцип, член «Черной руки», прошедший боевую подготовку, спокойно подошел к автомобилю и выстрелил дважды. Франц Фердинанд и София скончались через несколько минут.

Ровно через месяц, отбросив все попытки примирения, Австро-Венгрия при поддержке кайзера Вильгельма объявила войну Сербии.

* * *

Это случилось двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. Так началась Первая мировая война.

Часть третья: 1914–1918

Какой прощальный звон достоин этих жертв?

Лишь гневный стук подков да канонада битв,

Запальчивая брань косноязычных жерл,

Скороговорка пуль — взамен людских молитв.

Взамен насмешек, просьб, глухих колоколов,

Рыданий и кутьи — воинственно-груба,

Пронзительно ревет, пространство проколов,

В поля печальных графств зовущая труба.

Какая же свеча их удержать могла,

Когда такой огонь струился из-под век

Мальчишек, уходя, прощавшихся навек.

Им саван — белизна девичьего чела,

Кладбищенский венок — посмертная любовь,

И каждый вечер тьма их забирает вновь[28].

Уилфред Оуэн. Гимн обреченной молодежи

Глава двадцатая

Уже несколько месяцев Ханна была поглощена заботами о матери, чье здоровье ухудшалось. Со смерти Филипа Эллен начала сдавать. Весной тысяча девятьсот четырнадцатого года инфлюэнца, чуть не обернувшаяся пневмонией, подкосила ее и без того хрупкое здоровье. Она все еще была в здравом уме, но иногда начинала путаться: могла назвать Сонни Джеймсом, а Ханну — Гермионой. Все это печалило Ханну, но худшее ждало впереди.

В конце апреля, едва оправившись от инфлюэнцы, Эллен упала. Физически она не пострадала, но усугубилась спутанность сознания. Теперь она почти не выходила из дома. Лето тысяча девятьсот четырнадцатого года выдалось теплым и погожим, идеальным для любимого занятия Эллен — садоводства. Она могла бы целыми днями следить за поддержанием порядка в обожаемом ею саду вокруг дома. Безупречные лужайки, цветущие клумбы, кустарники и плодовые деревья, росшие вокруг дома, были гордостью и радостью Эллен. Ее добровольное заключение в четырех стенах было настолько ей несвойственно, что Ханна встревожилась не на шутку; видимо, состояние матери было намного хуже, чем считали близкие.

Ханна навещала мать каждое утро после завтрака. До ее прихода личная горничная Эллен помогала ей помыться и одеться. Как-то утром в середине июля горничная позвонила в дом на мысе Полумесяц по телефону, и Ханна поняла: что-то стряслось. Оказалось, Эллен совсем ослабела и не могла встать с кровати. Описать свое состояние она толком не могла, просто сказала горничной, что чувствует сильную усталость.

Стивен Каллетон хорошо знал свою пациентку не только как врач, но как друг и сосед. Хотя причину болезни Эллен он определить не смог, сомнений быть не могло: дело серьезное. Его заключение встревожило и опечалило Ханну.

— Боюсь, миссис Акройд попросту утратила волю к жизни. С тех пор как умер муж, она и не живет толком, а существует, плывет по жизни, как незаинтересованный наблюдатель. Понимаю, это звучит странно, и нет такого медицинского диагноза, — заключил он, — но я полагаю, ваша мать умирает, потому что не хочет жить без Филипа.

Ханна срочно принялась звонить сестрам, чтобы сообщить о состоянии матери. Те тут же приехали в Скарборо. Несмотря на неустанное внимание трех дочерей, состояние Эллен продолжало ухудшаться, и двадцать седьмого июля, за день до начала войны, она мирно ушла из жизни, прожитой в любви и благости.

* * *

События в Сараево повлекли за собой как немедленные, так и долгосрочные последствия. Хотя никто не мог предвидеть, какой катастрофой обернется убийство эрцгерцога, даже непосредственный его эффект оказался серьезным. Но никто не мог предположить, какие ужасы ждали мир в ближайшие четыре года. Во внезапно помрачневшие дни жаркого солнечного лета это было пока совсем не очевидным.

Обстановка в Вене накалилась; повсюду рыскала тайная полиция, охотившаяся на сербских националистов и тех, кого подозревали в сочувствии их действиям. Под предлогом защиты национальной безопасности осуществлялась месть и расправа. Вскоре агрессивные настроения умножились во сто крат, пересекли границы всех европейских стран и распространились за пределы Европы.

Через несколько дней после убийства эрцгерцога Хильдегард поняла, что из города надо уезжать. К тревоге за свою безопасность примешивалось беспокойство за Джесси. После отъезда в Загреб от него не было вестей. Хильдегард даже не могла узнать, жив ли ее возлюбленный.

Встреча с соратником из «Черной руки» не успокоила ее.

— Все причастные к казни в Сараево и главари организации задержаны, — сообщил он. — Их будут пытать, чтобы выявить всю сеть заговорщиков и коллаборантов. Никто не уйдет от ответственности, даже те, кто имеет к организации самое опосредованное отношение. Советую тебе уехать из Вены как можно скорее.

— А что случилось с Джесси, англичанином? — спросила Хильдегард. — Слышал о нем?

Коллега покачал головой.

— Он доставил оружие, как обещал, а потом его вроде бы переправили через албанскую границу. А уж что было дальше… — Он пожал плечами. Хильдегард показалось, что судьба Джесси его больше не волнует, ведь тот больше не представлял интереса для «Черной руки».

Хильдегард приготовилась к отъезду, но не знала, куда ехать. Ей определенно не стоило оставаться в Австрии; не могла она отправиться и в Венгрию или в Германию, бывшую союзником Австро-Венгрии. Балканы тоже нельзя было назвать тихой гаванью. Россия, союзник Сербии, проявляла явный интерес к происходящему. Похоже, единственный безопасный путь лежал на