Священная охота - Лоис Буджолд

— С тех пор ты должен был придумать не одну теорию, Венсел, — сказал Ингри.

Граф пожал плечами.

— Предположения, догадки, фантазии… Мои ночи были полны ими, пока я совсем не изнемог под этим грузом.

Ингри погонял вилкой по тарелке последнюю клёцку и тихо спросил:

— Почему же ты так ни разу и не поговорил со мной?

— Ты отправился в Дартаку. Насколько мне было известно, твоё изгнание могло стать вечным. Потом твоя семья потеряла всякий твой след. Ты мог погибнуть — никто ничего о тебе не знал.

— Да, но потом? Когда я вернулся?

— Мне казалось, что ты нашёл себе безопасное убежище под покровительством Хетвара. Ты был в большей безопасности, получив прощение от жрецов, чем я со своими секретами. Знаешь, я даже тебе завидовал. Разве поблагодарил бы ты меня, если бы я вернул тебя к сомнениям и неразберихе?

— Может быть, и нет, — неохотно признал Ингри.

В дверь комнаты резко постучали. Йяда вздрогнула, но Венсел просто крикнул:

— Войдите!

В дверь просунулась голова графского клерка, который доложил:

— Послание, которого вы ожидали, милорд, прибыло.

— А, хорошо, спасибо. — Венсел отодвинул кресло и поднялся на ноги. — Простите меня. Я вернусь через несколько минут. Прошу вас, продолжайте ужин. — Он показал на ожидающие на столе блюда.

Как только Венсел вышел, появились слуги, чтобы убрать пустые тарелки и подать новые блюда и вина; потом, молча поклонившись, они удалились. Ингри и Йяда посмотрели друг на друга и принялись исследовать блюда; на них оказались фрукты и сладости, и Йяда повеселела.

Ингри взглянул на закрытую дверь.

— Как вы думаете, принцесса Фара знает о жеребце Венсела?

Йяда выбрала себе медовый марципан и съела его, прежде чем ответить. То, как она нахмурилась, подумал Ингри, к качеству лакомства отношения не имело.

— Это объяснило бы некоторые вещи, которые были мне непонятны. Их отношения представлялись мне странными, хоть я и не ожидала, чтобы брак столь высокородной особы, как принцесса, оказался похож на брак моей матери — и первый, и второй. Пусть граф и некрасив, думаю, Фара хотела бы, чтобы он был в неё влюблён и оказывал ей больше знаков внимания, чем он это делает.

— Он не особенно любезен?

— О, граф всегда вежлив. Холодно вежлив. Я никогда не могла понять, почему в его присутствии Фара казалась испуганной: ведь он не только руку на неё не поднимал, он ни разу голос не повысил. Однако если она боялась не его… или не только его, а за него, тогда, наверное, это всё объясняет.

— Так был он в неё влюблён?

Йяда нахмурилась ещё сильнее.

— Трудно сказать. Он так часто бывал мрачным, отстранённым и молчаливым, иногда по многу дней. Изредка, если в замке Хорсривер ожидались гости, он встряхивался и блистал любезностью и остроумием — граф ведь действительно прекрасно образован. И всё же сегодня он с вами был более разговорчив, чем когда-либо за столом в присутствии своей жены. Впрочем… вы представляете для него интерес в той области, куда ей дороги нет. — Глаза Йяды скользнули по Ингри, и он понял, что девушка воспользовалась своим внутренним зрением.

«Теперь и вы тоже», — неожиданно осознал Ингри.

— У него было совсем мало времени на то, чтобы убедиться, что эта новая ситуация не угрожает его безопасности. Может быть, в этом и кроется объяснение того, почему он так настойчив. А ведь он давит на нас, вам не кажется? — По крайней мере Ингри явно чувствовал давление со стороны Венсела.

— О да. — Йяда задумчиво помолчала. — Или у него выплеснулось давно подавляемое желание… Ведь с кем до сих пор мог он даже заговорить о таком? Он обеспокоен, да, но и ещё… Не знаю, как сказать: взволнован? Нет, тут какое-то другое чувство, более тонкое и странное. Нельзя же предположить, что это радость… — Губы Йяды скривились.

— Конечно, нет, — сухо проговорил Ингри.

Дверь распахнулась, и Ингри поднял глаза. Это вернулся Венсел. Извинившись, он снова уселся за стол.

— Вы закончили свои дела? — вежливо поинтересовалась Йяда.

— Более или менее. Если я этого ещё не говорил, то позволь мне, Ингри, поздравить тебя с тем, как быстро ты справился со своей миссией. Не похоже, чтобы мне удалось повторить твой успех, к сожалению. Наверное, придётся отправить вас завтра с леди Йядой вперёд, поскольку её присутствие в траурной процессии… э-э… может вызвать неловкость. Это мероприятие превращается чуть ли не в парад — предстоит ехать шагом до самого Истхома, да помилуют меня пятеро богов.

— Куда меня поместят в Истхоме? — напряжённо спросила Йяда.

— Эта проблема всё ещё решается. К завтрашнему утру я буду знать. Вас не ждёт ничего ужасного, если мне удастся поставить на своём.

Ингри пристально оглядел своих собеседников, позволив себе воспользоваться своим новым зрением.

— Вы двое очень отличаетесь друг от друга. Твоё животное, Венсел, гораздо более тёмное. Дикая кошка Йяды напоминает мне тень, испещрённую солнечными пятнами, но твой зверь… он уходит вниз, всё глубже и глубже. — Далеко за пределы восприятия Ингри…

— Конечно. Думаю, что леопард был в самом расцвете сил, — сказал Венсел. Он улыбнулся Йяде, словно желая подчеркнуть, что его слова доброжелательны. — Его сила свежа и чиста. Воин Древнего Вилда был бы горд иметь такого зверя, если бы в те времена существовал клан кин Леопард.

— Но я ведь женщина, а не воин, — сказала Йяда, в свою очередь пристально взглянув на Венсела.

— Женщины Древнего Вилда принимали в себя священных животных. Разве вы об этом не знаете?

— Нет. — В глазах Йяды вспыхнул интерес. — Правда?

— О, обычно не как воительницы, хотя были и такие женщины. В некоторых племенах женщины становились знаменосицами, и тогда им воздавался самый высокий почёт. Однако был и ещё один вариант… ещё одна связь со священными животными, которую женщины выбирали чаще. Впрочем, говоря «чаще», я имею в виду пропорцию: ведь таких женщин было очень мало.

— Знаменосицами? — странным тоном переспросила Йяда.

— Ещё одна связь? — одновременно переспросил Ингри.

В ответ губы Венсела изогнулись в улыбке рыболова, удачно закинувшего удочку.

— Самые могучие воины Вилда создавались с помощью обряда, вселявшего дух священного животного в человека. Однако можно было создать и кое-что ещё, если дух животного при жертвоприношении вселить в другого зверя.

Йяда стряхнула с себя зачарованность и спросила:

— Вы думаете, что Болесо пытался… нет, подождите!

— Я так ещё и не сумел понять, что затевал Болесо, но если он собирался следовать этой древней магии, то он всё понял неправильно. Животное в конце его жизни приносили в жертву, так что дух его вселялся в тело молодого зверя, всегда той же породы и пола. Всё то, чему научилось первое животное, передавалось вместе с его духом второму, а потом, в конце жизни второго, через жертвоприношение — третьему… и так далее. Так создавалась огромная плотность жизни, пока наконец в какой-то момент — через пять, шесть, десять поколений — зверь становился уже не зверем, а чем-то другим.