Ловец человеков - Надежда Попова

— Слава Богу, вы здесь, — заговорил капитан, без зазрения придерживая жеребца, пока он спешивался. — Сейчас мне рассказали, что творится в деревне… Неужто они правда решились пойти на самоуправство?

— Пока не решились, но до этого рукой подать, — ответил Курт, бросая поводья, и удержал старого вояку за локоть. — Нам надо поговорить, капитан, причем безотложно и теперь начистоту, или я ни за что не отвечаю. Это — понятно?

Тот посмотрел растерянно, не пытаясь высвободиться, и пробормотал тихо и как-то почти жалко:

— Господи, майстер Гессе, ведь мы с господином бароном и так уже… все, что могли, все честно… не понимаю…

— Будем говорить прямо здесь?

— Как вам будет угодно — тайн ведь давно уж никаких не осталась, вся стража замка теперь знает, что творится…

Курт кивнул, зашагав к приземистому сарайчику чуть в стороне, у входа на хозяйственный двор, опрокинул стоящее рядом ведро дном кверху и уселся, следя, как Мейфарт суетливо примащивается на бревнышко напротив него.

— Я готов отвечать, — доложил тот, утвердившись. — Если что-то не было сказано в минувшую нашу беседу…

— Не было, — подтвердил Курт. — В прошлый раз вы не рассказали о пропавшей семье. Мне это неприятно, капитан; это означает, что вы были намерены утаить от меня важные сведения, либо же — хотите уверить меня, что вы и господин барон здесь ни при чем?.. Давайте теперь все, как есть; мне очень не хочется причинять лишнее беспокойство господину барону, и будет достаточно, если вы сумеете разъяснить все внятно.

Мейфарт выслушал его, сникнув, глядя в землю у своих ног, и его руки лихорадочно теребили одна другую.

— Капитан, — не дождавшись ответа, поторопил его Курт, — поймите, что я не ищу возможности отыграться на вашем хозяине. И надежнее меня у вас здесь и сейчас союзника просто нет. Вы понимаете это?

— Да, — тяжело согласился тот, не поднимая головы. — Я это осознаю и, поверьте, признателен за вашу добросовестность и терпение…

— Короче, капитан. К делу.

— Да… — повторил тот, вздохнув, и взглянул на собеседника уныло. — Семья Шульц; вот вы о чем… Это была досадная история, и я не думал, что она еще припомнится кем-то…

— Так что произошло? — уже нетерпеливо поторопил его Курт.

— Их дочь, Анна, служила у господина барона десять лет назад. Точнее, она была взята няней к господину фон Курценхальму-младшему, уже после того, как было объявлено о его… смерти. Анна была девушкой добросердечной, внимательной, заботливой, и она все понимала, работала за вполне небольшое жалованье и при этом ни разу не потребовала платы за молчание. И мальчику была по душе. Только… Понимаете, майстер Гессе, как раз тогда он и добрался до той злосчастной книги в библиотеке господина барона; ему было десять, и детская фантазия…

— Он что же — угрыз няню? — недоверчиво уточнил Курт, невольно усмехнувшись. — Помилуйте, капитан, болезненный слабый ребенок, и чтобы осилил взрослую деревенскую девку?

— А он и не осилил, вы правы. Хотя успел покусать ее довольно ощутительно — Анна просто не ожидала от него ничего подобного, в первые мгновения попросту оторопела, а после… связала его простыней и позвала господина барона. Обошлось без лекарей, она была вне опасности, больше получилось испуга, однако же служить в замке далее она отказалась. — Мейфарт вздохнул, неловко разведя руками, и, коротко взглянув на Курта, понизил голос: — Каюсь, я предлагал господину барону… просто избавиться от такого свидетеля… Ну, поймите же, вкупе с болезнью мальчика, что бы подумали эти крестьяне, если б узнали еще и о таком? — голос капитана окреп, и смотрел он уже почти открыто. — Взгляните, что творится в Таннендорфе уже сейчас! А тогда — тогда все было бы хуже, много хуже!

— Итак, барон не согласился, — перебил он, и тот снова поник головой.

— Нет, он… Господин фон Курценхальм просто договорился с ее семьей о том, что они уедут из его владений — подальше, никому ничего не говоря, а он оплатит все расходы, снабдит средствами, чтобы семья смогла устроиться на новом месте…

— Словом, заплатит за молчание при условии, что больше их здесь не увидят — для верности, — подвел итог Курт. — Ясно. Только вот что странно, капитан: почему они ушли прямо ночью, ничего не взяв, не прихватив даже одежды?

Тот вяло пожал плечами, по-прежнему глядя в сторону от него, и предположил тихо:

— Вероятно, господин барон сгоряча заплатил излишне много, и Шульцы решили, что легче приобрести необходимое на новом месте. Или девушка была перепугана и пожелала уйти незамедлительно. А может… Понимаете, она слышала, как я предложил господину барону… ну, понимаете…

— Она слышала, как вы предлагали убить ее?

— Да, я, к своему стыду, был чрезмерно возбужден и не увидел ее в дверях…

Курт вдруг подумал, что неизвестно, отчего осекается и конфузится капитан — при воспоминании о том, как намеревался лишить жизни 'девушку добросердечную, внимательную, заботливую', либо же припоминая, как он, глава стражи замка, позорно не уследил за опасной очевидицей…

— То есть, как я понимаю, капитан, вы полагаете, что она рассказала об этом родителям?

— Уверен, — глубоко кивнул тот. — Тогда они могли вот так сорваться, опасаясь, что я сумею переубедить господина барона, и он передумает…

— А вы пытались?

— Да, я пытался! — снова повысил голос Мейфарт. — И упрекните меня за это!

Курт вздохнул, откинувшись назад, спиной к стене сарая, и посмотрел на морщинистое осунувшееся лицо с сочувствием.

— Не могу, — отозвался он. — И не буду. Если все, что вы сейчас рассказали, правда, и все три тела не зарыты под свинарником господина барона или не были сброшены в местную речку. Вы готовы повторить свои слова и поклясться в том, что каждое слово — истина?

— Готов на Распятии! — с чувством подтвердил Мейфарт; Курт потянул медальон из-за ворота, положил на приподнятую ладонь.

— Это равноценно, — сказал он, демонстрируя ту сторону, где был отчеканен крест, и пояснил: — Signum инквизитора освящается, как наперсный крест священнослужителя, что вкупе со многим другим возводит меня к диаконскому чину; итак, в моем присутствии, на Знаке, как на Распятии — капитан Мейфарт, клянетесь, что сказали правду?

— Клянусь! — ни на миг не задумавшись, кивнул тот; Курт вздохнул, пряча медальон снова.

— С одной стороны, я вам верю. Но вы должны понимать, что, не будь в человеческом языке слова 'клятвопреступник', не было бы и моей должности как таковой. Стало быть — каким более осязаемым способом мне удостовериться, что вы не солгали?

— Понимаю, — снова закивал Мейфарт, — я все понимаю; слова — это лишь слова… Я проследил за ними тогда. На всякий случай. Ведь мало ли…

— И не попытались осуществить то, что считали нужным? — спросил Курт вкрадчиво; тот выпрямился, глядя на него почти с ожесточением, словно только что был обвинен в осквернении могил и идолопоклонстве разом.

— Что бы вы обо мне ни полагали, майстер инквизитор, а одного я никогда не делал — не нарушал приказа господина барона!

— Простите, капитан, — искренне попросил Курт, и тот запнулся, косясь на него удивленно и недоверчиво. — Я не хотел вас обидеть. И уж в чем я убежден, так это в вашей верности господину барону; но в этом заключается моя работа — задавать неприятные вопросы… Продолжайте. Вы хотите сказать, что знаете, где обосновалась семья Шульц?

— Да, — все еще несколько с досадой ответил тот. — Графство, деревня, дом — все в подробностях.

— Было весьма разумно с вашей стороны. Как вы понимаете, я должен проверить это, посему — рассказывайте детально, как мне их найти.

Мейфарт описал путь и расположение дома Шульцев кратко, но подробно, как на докладе; Курт повторил вслух, чтобы убедиться, что все запомнил верно, и вздохнул:

— Будем надеяться, что они не съехали и оттуда тоже. Хотя, в нашей ситуации достаточно будет просто знать, что они там были…

- 'В нашей' ситуации? — переспросил Мейфарт, и Курт безрадостно улыбнулся.

— В нашей, капитан, в нашей. Поверьте, я стремлюсь разобраться в происходящем не исключительно потому лишь, что меня, если дойдет до крайностей, похоронят здесь вместе с вами. Мне от всего сердца жаль беднягу Альберта, и я от всей души сочувствую господину барону, а кроме того, искренне уважаю вас, капитан, и мне бы не хотелось, чтобы вы лишились их обоих, а они — вас. Посему — в нашей ситуации я должен ехать, хорошо бы — нынче же, хотя мне до чрезвычайности не хочется бросать вас здесь без вот этого, — он чуть приподнял с шеи цепочку медальона. — Например, сегодня толпу угомонило только это.