Человек-тело - Сергей Саканский

Сел в электричку и поехал по Владимирской дороге. Взял с собой книжку «Москва — Петушки», чтобы не скучать, просматривая текст по главам-станциям. В многострадальном Есино и сошел: здесь грибной лес был близко от полотна. Второй раз поехал по Киевскому направлению. Я и посоветовал Вичке этот маршрут: пусть полюбуется красивыми местами. Именно здесь брала свои первые воды знаменитая речка Пахра. Я вырос на большой реке и люблю реки вообще. Мечтаю совершить паломничество к истокам Волги. Но мечта настолько застарела, что выродилась. Теперь мне кажется, что умру, когда доберусь до этого ручейка.

Сидит задумчивая птицаВ лесной глуши у родника,И тихо капает водицаИз каменного желобка.

Стихи Вадима Шефнера, написанные в год моего рождения. Я шел по дачному поселку, который был построен вокруг младенчества Пахры. Река определяла границы владений. На своих участках копошились какие-то люди. Я спустился к воде и опустил руку в реку. Частица воды, до которой я дотронулся, вскоре исчезла в бетонной трубе под дачной улицей, я представил, как она вышла из трубы с другой стороны, представил, что через несколько дней она попадет в Москву-реку, через неделю — в Оку, затем — в Волгу, а через несколько месяцев минует мою малую родину.

Долго кружил по лесу, постоянно возвращаясь к этому удивительному поселку, где копошились дачники, понятия не имея, в каком сказочном месте живут. Нашел два мухомора разного вида: белый и пантерный, а также очень редкий, как говорилось в статье о грибах, гриб — паутинник толсто-мясистый. Очень хорошо. Очень бы подошел для моего толстого, мясистого героя.

Я порезал мои грибы изящными пластинами, столь тонкими, что через них можно было читать газету. Так режут сыр пармезан в хороших домах. Высушенные на глянцевой, белой бумаге, грибы стали выглядеть, как слюда или калька. Я осторожно брал пластинки пинцетом и читал сквозь них творения «писателя», испытывая при этом почти оргиастическое удовольствие.

«Я смотрел на птиц, как смотрят на звезды, далеко запрокинув голову, но можно было видеть птиц и не подымая головы, потому что я сидел у самой кромки воды, и сквозь эту черную воду рассматривал небо…»

Блестяще! Никогда мне так не написать. Только вот какая разница: как это написано? Главное — О ЧЕМ? А смысла в этой красивой фразе нет. Никакого. Да и запятые стоят не там.

2

Наконец, пришла пора и супружеской паре идти за грибами в солнечный осенний лес, как это уже дважды было описано в этой тетради. И они пошли. О том, что они там вытворяли, я узнал уже из тетради.

Увы, операция «Гриб» была сорвана. Это был первый прокол в моей истории. А все дело в том, что я пошел на поводу у писательского слова, поверил в его «волшебный сон осени». Он же с таким кайфом прописал и тихую охоту за упругими зверьками, которые норовят спрятаться под листьями, и обработку, и последующее пиршество. «Осенний день был светел, полон дымных лучей и невесомой паутины…» Вот уж, действительно, писатель! За грибами не ходил, грибов не ел, но так описал это дело, что мы читаем и верим. Ни в чем не повинная телочка Лена отправилась на надувашке по Стиксу, обожравшись наших грибов.

Я вернулся к варианту, который изначально считал запасным. Существовала его записка, которую моя целка умело отфильтровала из общего потока слов. Будь осмотрителен, «читатель»! Не повтори ошибки «писателя»! Нельзя давать в руки эфира неопровержимые доказательства смерти.

В начале октября все было готово, даже орудие опробовано — так, чтобы наверняка, без осечки.

Я сказал куколке, что у меня есть знакомый инженер-химик. Разумеется, никакого химика нет, да если бы и был, то стал бы я суваться[28] к кому-либо с просьбой проверить цианистый калий? На самом деле я, словно светлоглазый колдун Третьего рейха, всего-навсего хотел испытать зелье на каком-нибудь человеческом существе.

На тусклом экране моего воображения, будто MANE FAKEL[29] FARES на стене Валтасара, немедленно вспыхнуло слово БОМЖ, вспыхнуло и погасло, ибо кто есть безликий бомж и зачем мне лишать его его[30] жалкой жизни? Не лучше ли извлечь пользу из эксперимента и отправить в бесконечное путешествие на надувашке какого-нибудь реального врага? Я окинул мысленным взором пространство, будто головой-прожектором на башне туловища крутя. Нет, не нашлось в моей области никакого врага, что странно, правда?

…Мне как-то подарили одну игрушку, взятую из магазина приколов — дешевый перстень-печатку с откидывающейся крышечкой. Помню, в инструкции советовалось, на случай, если будете в гостях у супружеской пары, класть туда снотворное плюс слабительное для мужа и шпанскую мушку для жены. Как в стихах у Вадика Степанцова — «Муж затих…». Вадик не на нашем курсе учился, младше немного, но сколько-то лет мы делили с ним и общагу, и литинститут. Пожалуй, единственный из всех, в те времена деливших, кто добился славы в наши дни. Повезло, как сказал Бездомный о Пушкине.

Но я отвлекся, уподобляясь девочке моей, писательнице похлеще Тюльпанова Гете. Это писпособление, перстенечек этот, долго валялось у меня без дела, пока на моем горизонте не появилась Вичка. Она активно пользовалась им, защелкивая под фальшивый камень таблетку клофелина. Да и налезал мне этот перстень лишь на мизинец, в то время как ей был в самый раз. «Писпособление» — не ошибка, любезный читатель. Ведь оно — маленькое, но необходимое звено в моей компании во имя окончательного излечения «писателя».

Сейчас я осторожно, обвязав пол-лица мокрой тряпкой, отсыпал в микроконтейнер порошок (вышло примерно половина из принесенного Вичкой) и вышел[31] на поиски бомжа.

Он нашелся почти сразу. Увидев его на ступенях магазина, я даже удивился, как его образ не пришел мне в голову с самого начала. Это был не совсем бомж — просто местный молодой алкаш, который жил по соседству вдвоем с матерью, пропивал ее пенсию и обретался в радиусе шагов двухсот от своего дома, потому что дальше начиналась территория другого такого же урода.

Он нещадно меня достал, этот Миша, несмотря на то, что я регулярно посылал его нахуй, он все равно обращался ко мне, спрашивая червонец, измором брал, и все это потому, что однажды, в самый первый раз, я дал ему бумажку, не подумав о последствиях.

— Здравствуйте! — воскликнул с сияющими глазами Миша, как только я вывернулся из-за поворота.

Обычно на такое я отвечал ему не глядя «До свиданья» и шел без остановки, как электричка на платформе Марк. Я и вправду пробежал, пробурчав, несколько шагов, но вдруг круто развернулся, уловив тайную хитрую мысль. Краем глаза я отметил, что площадка перед магазином совершенно пуста, а вдали по улице идут какие-то совершенно нейтральные прохожие.

— Мне сегодня паршиво, друг Миша, — сказал я. — Давай-ка выпьем по глотку.

Пьяница просиял всей своей плоской круглой рожей, бугристой и пупырчатой, словно луна. Сразу сообразив детали моего плана, я сказал, чтобы он шел сейчас в скверик за магазин и ждал меня там. Обычно эта клоака, а лучше — слепая кишка, отгороженная с одной стороны стеной магазина, с другой — бетонным забором какого-то предприятия, вечно влажная вытоптанная площадка в глубокой тени деревьев, замусоренная и загаженная донельзя, служащая для различного рода физиологических отправлений — мочи, кала и молофьи, для таинственных игр вездесущих детей, для уличных возлияний, — была в утренние часы совершенно пуста. Интересно, получилось ли у меня в последней фразе имитировать его интонацию и стиль?

Я сделал крюк на соседнюю улицу и в дальнем магазине, где никогда в жизни не был, где никто не мог бы меня узнать, взял бутылку дешевой водки сомнительного производства, в которой и так уже могли содержаться цианиды (шутка), хлеба и прочего, чтобы казалось, будто я просто покупаю закуску для застолья. Отойдя на приличное расстояние, я зашел в палатку, где также никогда не светился, и купил бутылку лимонада и два пластиковых стакана. То есть, теперь получалось, что какой-то человек брал в одном месте ингредиенты для нехитрого пиршества, а в другом месте, другой человек брал «Буратино», чтобы попить, например, с ребенком, которого оставил играть в сквере. Чтобы крепче закрепить этого ребенка, я взял еще мороженого, которое выбросил в урну, едва свернув за угол.

По идее, я должен был бы просто послать Мишу, но я опасался, что он проболтается в магазине, что будет сейчас пить с очень важным господином, который живет в крайней к проспекту девятиэтажке. Или просто убежит от меня с деньгами, полдозы превратив в одну.

Он ждал меня, уверенно сидя на поваленном дереве, устроив ноги среди высосанных пакетов и выкуренных пачек, похожий на Феликса из «Отчаяния».