Стать бессмертным - Владислав Кетат

— Когда, тогда?

— Тогда, в лесу. Помнишь, ты спросил: «Какого происхождения „Комната досуга“?» А я ответил, что, скорее всего, естественного. Помнишь?

Евгений Иванович кивнул.

— Так вот, я на сто процентов уверен, что она и эти чёртовы пещеры и полузаваленные тоннели, которые мы иногда находили, пока строили «Аверн», всё это было построено до нас.

— Кем построено? — оторопело спросил Евгений Иванович. — Зачем построено?

— Кем, не знаю, а вот зачем… затем же, зачем мы с тобой туда ходили, вот зачем.

Илья навёл на друга прищуренный здоровый глаз. Второй, то есть, протез, безразлично смотрел куда-то вбок.

— Думаю, у них там что-то вроде храмового комплекса было, — продолжил Илья. — А поклонялись они, похоже, той силе, которая даёт здоровье. Я до этого не сразу допёр, сначала думал, что они тут что-то добывали, хотя добывать тут особо-то и нечего. Понимаешь, мы, ведь, сейчас все махровые материалисты, и смотрим на мир с позиций своего материализма, а раньше, тысячу или больше лет назад, у людей был совсем другой взгляд на мир.

— Ты это о чём? — не понял Евгений Иванович.

— Да о том, что когда археологи находят что-нибудь непонятное, какой-нибудь Стоунхендж, то первым делом начинают головы ломать, на чёрта же это всё тут нагорожено? какой во всём этом практический смысл? функциональная нагрузка? и прочее и прочее… Лично мне смешно становится. Вот скажи, какой практический смысл купола православных церквей золотом покрывать?

— Никакого, — ответил Евгений Иванович, — так, для красоты. Глаз радовать, людей привлекать.

— Вот именно, что никакого. Это культовое сооружение, и практического смысла в нём нет и быть не может. Такая же история с местными пещерами, только с небольшой оговоркой. Такие места, вроде «Комнаты досуга» — а оно, думаю, не одно — кем-то использовались по назначению. Возможно, не всеми, а только избранными, жрецами какими-нибудь, но то, что использовались — сомнений нет. Там, в «Комнате досуга», если заметил, полы как будто отполированы, а стены и потолок шершавые. Спрашивается, почему? Да потому что на стенах и потолке ни сидеть, ни лежать нельзя, а на полу можно. Задницами, да коленями там всё вытерто за хрен знает, сколько лет. Вот, что я тебе скажу.

— И кто же это всё построил? — осторожно спросил Евгений Иванович, которого рассказ Ильи не только заинтересовал, но и несколько испугал.

— Люди, конечно, — спокойно ответил Илья, — не верю я ни в инопланетян, ни в атлантов, ни в прочую нечисть. Всё на земле построили люди, просто надо признать, что мы ни черта не знаем о целых цивилизациях, которые много веков назад исчезли с лица земли.

Илья всем телом повернулся к Евгению Ивановичу.

— И легенды эти про гномов и карликов все неспроста, — сказал он ещё тише, чем раньше. — Если эти пещеры и построил кто-то, то этот кто-то был очень маленького роста. Там всем, кто выше ста шестидесяти делать нечего, я уже не говорю о нас с тобой… — Не закончив фразу, Илья дёрнулся, словно от толчка, и неожиданно сменил тему: — Я вот тут недавно передачу по телевизору смотрел про Инков, так там говорилось, что они, инки, якобы, когда-то давно ушли высоко в горы и всю свою цивилизацию туда утащили. И что бы ты думал — со временем у них существенно увеличился объём лёгких, потому что на высоте воздух разряжён, а ноги, наоборот стали короче, чтобы по горам удобнее было лазать. Вот я и подумал, могли ли некие люди подобным образом мутировать, если несколько их поколений очень много времени проводили под землёй…

Илья вдруг закашлялся, да так тяжело, что Евгений Иванович испугался.

— Может, тебе лучше в больницу? — спросил он осторожно.

В ответ Илья помахал рукой, мол, не надо, скоро пройдёт. И действительно, через несколько секунд кашель отпустил, и Илья с покрасневшим от напряжения лицом откинулся на спинку стула.

— Нормально, старик, — прохрипел он, — нормально…

Отдышавшись, Илья некоторое время сидел молча, словно бы собираясь с силами. Евгений Иванович молчал тоже. Он терпеливо ожидал продолжения.

— Жень, я ведь этим вопросом занимался, — сказал наконец Илья, — местных опрашивал, даже карту составил той части пещер, где сам смог пролезть, но, думается мне, это далеко не всё, что там есть. Может, кто-нибудь и сподобится там всё хорошенько изучить, но сейчас никому до всего этого дела нет…

Неожиданно Евгений Иванович отметил про себя, что теперь он слушает того, прежнего Илью, а не живого трупа, вошедшего сегодня в преподавательскую, и невольно улыбнулся.

«Всё-таки не так-то просто его убить», — подумал он.

— …и ещё, — продолжил Илья, — теперь понятно, мне, во всяком случае, откуда у некоторых народов взялась мода хоронить людей в каменных ящиках.

— В саркофагах, что ли? — спросил Евгений Иванович.

Илья уверенно кивнул.

— И вся эта похоронная мишура, которая, якобы должна понадобиться покойничку в загробном мире, на самом деле, была нужна ему в этом, если бы он изволил воскреснуть…

— …чудесным образом из этого каменного ящика, согласно какой-то древней легенде, — подхватил Евгений Иванович.

Илья усмехнулся краешком рта.

— Эк, до чего мы с тобой договорились!

Евгений Иванович тоже улыбнулся. Его неожиданно накрыло приятное чувство, приходившее обычно, когда ему на милость сдавалась очередная задача или проблема, то есть после того как, наконец, становилось понятно то, обо что он долго и безрезультатно расшибал свой высокий лоб.

— Значит, Илья, тебя спасли… — начал он.

Договорить Евгений Иванович не успел. Дверь в преподавательскую открылась, и на пороге появился, запыхавшийся после подъёма по лестнице, заведующий кафедрой. Евгений Иванович и Илья поднялись со своих мест.

— О! Уже… на боевом посту! — сквозь одышку проговорил заведующий, — похвально!

— Рады стараться, Валентин Павлович! — за двоих ответил Евгений Иванович.

Десятников поздоровался с обоими за руку, прошаркал вглубь преподавательской к своему столу и начал в нём сосредоточенно копаться. Илья выждал момент, когда заведующий склонился над выдвинутыми ящиками, воздев к небесам тощее седалище, и одними губами прошептал:

— И ещё, Жень… давай больше не будем об этом никогда говорить.

Евгений Иванович не ответил. Он отвернулся — ему было больно смотреть на друга.

25. Алексей Цейслер. Что наша жизнь?

На дворе начало зимы. Если точнее, то до того момента, когда растает снег, высохнет грязь и зимнее собачье дерьмо, ждать ещё целых три месяца, а то и больше.

— Господи! Когда же деревяшки расцветут! — говорит Лена на сокрушительном выдохе.

Я киваю. Мы идём по голому парку, держась за руки. Она в чёрном пальто, чёрной вязаной шапке, чёрных расклёшенных джинсах и чёрных ботинках на высокой подошве. Поверх поднятого воротника намотан чёрный шарф. Я тоже во всём чёрном. Блюду стиль. В таком виде в лесу мы свои — абсолютно гармонируем с торчащими из грязи чёрными стволами. Я думаю, если бы нам в голову взбрело вырядиться в белое или, не дай бог, красное, нас бы просто сюда не пустили. Забросали бы ветками, или ещё чего.

С Леной мне хорошо. Вроде бы ничего такого необычного между нами не происходит — гуляем, спим, иногда напиваемся вместе — никаких сумасшедших выплесков эмоций, сцен ревности или безобразных романтических припадков. Спокойный роман.

Смешно сказать, я до сих пор не знаю, кто она такая и откуда здесь взялась. То есть, я в курсе, что когда-то тут жила её бабка-учительница, но не более. Про саму Лену и её прежнюю жизнь я так ничего и не узнал — она о себе почему-то не рассказывает, а я, дабы не вызвать её отрицательных эмоций, не спрашиваю. Просто наблюдаю её, так сказать, в дикой природе, как зверушку неизвестной доселе породы.

Первым большим открытием для меня в ней стало то, что она очень красива в профиль. Раньше я почему-то не мог этого заметить, теперь же любуюсь. Бывает, девушка хороша в анфас, даже красива, но профиль её портит либо чересчур длинный нос, либо тяжёлый лоб, либо скошенный книзу подбородок, за которым намечается второй — тогда привлекательность такой особы лично для меня стремится к нулю. А бывает, профиль до того хорош, что хочется на него смотреть бесконечно.

У Лены профиль идеальный. Высокий лоб, аккуратный прямой носик, чуть припухлые губы и изящный, лёгкий подбородок. И, главное, никакого намёка на Азию. Азия есть в анфас, и в «три четверти» есть, а в профиль — нет. Исчезает куда-то, как после знаменитого верстового столба на Урале.

«Готический» стиль Лениной верхней одежды и макияжа довольно скоро перестал казаться мне антиженственным и даже начал нравиться. Другое дело, её странная манера поносить женский род — никак не могу привыкнуть. Получается, кстати, у неё это довольно убедительно, так что я грешным делом подумал, не является ли эта вывернутая наизнанку вечная темы женских разговоров — «все мужики — сволочи» — проявлением Лениного альтер эго.