Юг там, где солнце - Виталий Каплан

Иссякает, Алексей Юрьевич, начальный-то импульс, и скоро наша страна будет лишь притворяться православной Державой. То есть что касаемо Державы - тут без притворства. Державность, она в крови. А вот православие для многих, увы, для слишком многих стенет вывеской. И тогда любого толчка достаточно, чтобы пошли разматываться события. Сто лет назад красные только потому и сумели перехватить бразды, что наши прадеды устали быть христианами. Наши дети тоже устанут. И тогда... Подумайте, Алексей, что случится тогда даже не со страной, а с нами, с Церковью? Начнутся такие гонения, что те, прошлого века, просто чепухой покажутся.

А может, и того хуже получится. Безо всяких гонений, просто нам уже не будет веры. Почти все отвернутся от Церкви, пойдут мимо. Вы понимаете, что пойдут путём погибели, я это понимаю, но они-то не поймут. Снова нас, христиан, будет жалкая горстка, как в первые времена. И я спокоен за тех, кто сумеет остаться верным. Дело в других, в погибающих. Их жалко. А если тогда, через двадцать лет, через пятьдесят, пускай даже спустя столетие, спросят, кто виноват? Что вы скажете потомкам, Лёша? Что вы не напрасно носили православный меч? И сами не заметили, как превратился он в православный кнут?

- Я одного только не понимаю, батюшка, какой практический вывод следует из всех этих фантастических гипотез? - терпеливо произнёс я. Мы ведь, кажется, начинали разговор о Мише Званцеве. Так вот, хочу внести ясность. Я - всего лишь разовый исполнитель задания. Не в моей власти прекратить дело, отдать мальчика вам на поруки, выпустить его из КПЗ. Завтра за ним приедут сотрудники из столичного Управления и увезут его. Будет следствие. Ну конечно, я приложу к рапорту своё личное мнение, что в этом деле нецелесообразна излишняя строгость.

Но моё мнение ничего не решает, поймите это. Я вообще не из следственного отдела, моя работа - с автоматом за сатанистами бегать, я - силовик. Просто сейчас кроме меня некого было откомандировать. Но ещё раз говорю - я ничего не решаю. Попробуйте, конечно, послать письмо начальнику Управления, а ещё лучше - прийти на судебное разбирательство, высказать своё мнение. Только, боюсь, суда и не будет, Мише ведь только тринадцать, так что в спецмонастырь его направят административным порядком. Возможно, вам, как его духовнику, сообщат адрес монастыря и даже разрешат навещать его. Но больше ничего сделать нельзя.

- Что ж, - допивая чай, согласился отец Николай, - раз уж нельзя, так нельзя. Я, простите, поначалу неправильно понял ситуацию. Думал, дело-то небольшое, можно и местными силами решить. Ну ладно, - поднялся он. - Спасибо за угощение, но пора и честь знать. Вы уж, Алексей Юрьевич, на меня не обижайтесь, я, кажется, много лишнего сказал. А впрочем, может, оно и не зря. Всего доброго вам. Если когда ещё появитесь в наших краях, заходите. Буду рад с вами повидаться.

Он аккуратно отодвинул стул и как-то вдруг сразу оказался возле двери. Плавным движением - как, должно быть, заходя в алтарь на службе, толкнул её. Оттуда, из полынной тьмы, дохнуло вдруг на долю секунды ледяным звёздным ветром - и высокая фигура священника растворилась в этой черноте.

- Доброй ночи, батюшка! - запоздало крикнул я вслед. Ещё спустя полминуты мне пришло в голову, что я забыл взять у него благословение. Точно я не православный человек, а ковбой с дикого Запада.

Распахнув дверь, я кинулся было вслед, но куда там! Плотная тьма заволокла пространство, пяток подслеповатых фонарей, кое-где разбросанных вдоль Старопетровской, лишь подсвечивал торжество сгустившейся ночи, залитое чёрной водой небо лишь далеко у горизонта имело синеватый отсвет - как воспоминание о растаявшем закате.

Да, я и сейчас мог выбежать на улицу, и вжиться в эту темень, и непонятно чем уловив слабеющий звук шагов, нагнать отца Николая, но толку? Смешно бы я выглядел, испрашивая благословение на пустынной, наполненной саранчиным треском улице. Ещё напугал бы батюшку до полусмерти. А может, мне хотелось сказать ему что-то? Если бы я знал, что!

Я вернулся в дом, и домыл оставшуюся после нашего чаепития посуду. Хотя что там было домывать?

Теперь вот и отец Николай. Старик, мальчишка, священник. И все они глядят на меня строгими глазами, и требуют абсолютно невозможного. Точно я не рядовой исполнитель, а по крайней мере начальник следственной части. Имею власть распять его и власть отпустить его. Ничего себе аналогии в голову лезут! А даже если бы и мог, что бы это изменило?

Легко было отцу Николаю рассуждать о ненужности Управления, но я-то знал, как быстро превращается милосердие таких вот, как он, в попустительство врагу. Ему не приходилось глядеть в мутные, залитые ненавистью глаза Рыцарей и Адептов. А ведь половину этих несчастных, если не больше, можно было в своё время спасти. Если бы их не жалели простенькой, неумелой жалостью бабки, что кладёт горячую грелку на больной живот внучонка. А у того - перитонит. Если бы не жонглировали словом "свобода" те, кто до настоящей свободы не дорос. Что лучше годы спецмонастыря или адская вечность?

А ведь оставь я Мишку на свободе, именно ею бы дело и кончилось. Смешно мне было слушать отца Николая, все эти его "взять на поруки" да "наблюдать за развитием мальчика". Опытному оккультисту достаточно было бы недели, чтобы пролезть сквозь все приходские заслоны. Интересно, а про внушение на расстоянии батюшка что-либо слышал? А знает ли он, что Адепты, к примеру, могут менять внешность? Что под видом доброй тётки из прихода в дом Званцевых мог просочиться кое-кто совсем иной? Что в сознание мальчишки можно внедриться через ту же непутёвую его мамашу, через школьных приятелей или учителей. Их батюшка, надо полагать, тоже способен контролировать?

И пусть идёт всё как идёт. В конце концов, Промысел о Мишке, наверное, в том и заключается - проведя через мытарства спецмонастыря, спасти его пока ещё чистую душу. Да и что такого в монастыре, чего нельзя было бы выдержать? Ладно, я понимаю, что это - колония строгого режима. Но даже предполагая худшее, всё равно. Ну, положим, пацанов там лупят. У нас в интернате тоже ведь был такой Виктор Андреевич, подзатыльники только так раздавал, а если что серьёзнее - уводил в спортзал и там, говорят, сложенным вдвое телефонным проводом... Серёжке однажды досталось, когда он по карнизу пятого этажа прогуляться решил. Они с Пашкой Смагиным поспорили. Кажется, на блок сигарет. Но ведь жили тем не менее, да и Андреича вскоре с работы вышибли. Едва только Григорий Николаевич директорским замом стал, сразу треть персонала - на улицу, без выходного пособия. И ведь было за что, ещё как было.

Но это интернат, а спецмонастырь - заведение совсем иное. Там без строгости просто нельзя - ребятишки-то необычные, кто телепает, кто ясновидит, а кто уже и колдует по-настоящему. Лишь только с ними ослабь - попросту разбегутся, и никакая колючая проволока не удержит. А то и хуже - устроят там, под монастырской крышей, семинар по обмену опытом. Чтоб творить им совместное зло потом. Конечно, лучше бы своими глазами увидеть, но это необязательно - сейчас в моей памяти всплыли рассказы того же Толика Зайцева, он в таком вот монастыре полтора года пахал в роте внешней охраны. У них, говорил он, порядок закручен железный, если что не так - сразу в карцер, а там, наверное, и секут. Хотя официально телесных наказаний, конечно же, нет.