Своя жизнь - Сергей Ким

Кацураги выпрямилась, повернулась ко мне и грозно нацелила палец.

— Лейтенант Икари, сейчас вы мне поклянётесь, что будете вести себя, как надлежит себя вести, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО. Мне, — она воровато оглянулась по сторонам и слегка понизила голос, — плевать, на что там тебе будет намекать начальство — без официального приказа будешь сидеть и молчать, как рыба! Понял?!

— Понял, Мисато, — жалобно протянул я. — Клянусь тебе… эээ… собственной жизнью, что больше я…

— Достаточно, — быстро кивнула майор. — В следующий раз просто отберу у тебя всё оружие и книги, поломаю компьютер и отправлю на гауптвахту.

— Мисато, а может, вместо меня лучше Рей послать, а? Вот уж кто-кто, а она — отличнейший образец солдата.

— Рей в этих вопросах мне не подчиняется, — слегка поморщилась Кацураги. — И тут даже Рицко не поможет — нужно всё через Командующего улаживать, а до него пока доберёшься… Легче тебе внушение сделать и с собой взять.

— Кстати!.. — подозрительно осведомился я. — А чего это нам-то такая честь? Мы же не японская армия, в конце концов…

— Во-первых, хоть мы и подчинены ООН, а Токио-3 находится в особой зоне, мы сильно зависим от Правительства Японии, — строго произнесла Мисато. — А во-вторых, большая часть служащих НЕРВа всё же японцы, так что это касается нас, и касается близко. Всё, чтобы в воскресенье был готов с утра к церемонии.

Низкое пепельно-серое небо нависают прямо над головой.

Капли дождя заунывно барабанят по фуражке, стекая с тульи.

Ноги переставляются словно сами по себе, размеренно отмеряя пройденный путь. Руки затекли под тяжестью увесистого клинка, но опустить их или отдохнуть как-то иначе нет никакой возможности — так делать просто нельзя. Спереди маячит одетая в старинные традиционные наряды четвёрка синтоистских монахов под руководством главного распорядителя, несущая вышитое иероглифами длинное полотнище. Где-то впереди на орудийном лафете, влекомом четверкой лошадей, движется покрытый белой тканью гроб с останками генерала Курибаяси.

Траурная процессия под звуки классического похоронного марша Шопена движется вперёд.

…Воскресенье, на которое оказалась назначена церемония торжественного захоронения, выдалось непривычно хмурым и пасмурным. В воздухе царила прохлада, а с неба накрапывал мелкий дождь, что было воспринято как добрый знак. В таких случаях говорили, что сама природа оплакивает уход хорошего человека.

После относительно короткой церемонии прощания с генералом, в девять часов утра урну с прахом Курибаяси переложили в гроб и водрузили на орудийный лафет, и длинная цепочка людей двинулась от возведённого по такому случаю скромного деревянного храма к кладбищу.

Своим присутствием церемонию почтили члены всех высших кругов Японии — политики, военные, прочие видные деятели и, конечно же, журналисты, освещающие это событие. Приехали генерал-губернатор Зоны 11, официальный представитель Императора, полпред ООН в Империи; небольшие делегации прислали страны, представляющие международный контингент войск, кроме американцев. Но их можно было понять — оказывать воинские почести своему врагу было не в их традициях, хотя русские, тоже во Второй Мировой воевавшие с японцами, всё же приехали.

Делегация НЕРВ оказалась в числе самых почётных гостей, правда, нашу троицу громким словом «делегация» язык не поворачивался назвать — я, Мисато и Фуюцки, вечно вынужденный замещать отца на почти всех торжественных мероприятиях, куда Гендо не ходил в принципе.

По столь торжественному случаю нам пришлось достать парадные мундиры, нацепить все положенные регалии и даже сверх того. Из неведомых закромов были извлечены относительно недавно введённые фуражки — небольшие, чёрного цвета с витым золотистым шнуром, золочёными же гербом НЕРВ, окаймлённым венками хризантемы — знака номинальной принадлежности к японской армии.

Но самое главное — следом за монахами и перед основной процессией должен был двигаться своего рода почётный эскорт из особо отличившихся офицеров, несущих награды генерала. Так вот, меня как раз в этот эскорт и впихнули, и доверили ни много ни мало, а нести личный клинок Курибаяси, который он оставил дома перед отправлением на Иводзиму.

Когда я это узнал, то здорово перетрухнул и заволновался — ну, не люблю я настолько выделяться, и всё тут! Ответственность была слишком велика — подвести нельзя было ни в коем случае… О, как я был бы рад отказаться от такой чести, но ведь нет же! Несмотря на все мои умоляюще-щенячьи взгляды и тихие просьбы, замком и майор остались непреклонны. В конце концов, Фуюцки мне просто приказал исполнить миссию, и на этом моменте мне пришлось угомониться и подчиниться. Но лично по моему мнению я такого был явно недостоен.

…Вопреки моим ожиданиям это оказалась не классическая катана, а похожий на неё син-гунто — серийный офицерский меч времён Второй Мировой. Слегка изогнутый клинок, коричневые лакированные металлические ножны, золотистая овальная цуба, слегка потёртая рукоять, оплетённая тёмно-коричневым шнуром, на хвосте — металлическая петля с тёмно-коричневым темляком.

Такие клинки, если мне не изменяет память, были почти полностью уничтожены после капитуляции Империи как пережиток милитаризма, так что уцелевшие син-гунто были наперечёт. А особенно такие…

Не каждый день приходится нести в руках оружие без преувеличения великого человека. Зная, что отправляешься на верную гибель, и всё равно исполнять приказ — это достойно восхищения. Не просто, очертя голову, кинуться в последний решительный бой, а методично, месяц за месяцем, готовиться к сражению, которое, скорее всего, выиграть будет невозможно…

…Ровное полотно дороги шаг за шагом ложилось под ноги. А я всё шёл и шёл вперёд, не обращая никакого внимания на дождь и усталость.

А, собственно говоря, кому я сейчас отдаю почести? Cолдату Японской империи, которая являлась врагом России и в Русско-Японскую, и во Вторую Мировую войну. Солдату Императорской армии, на счету которой немало зверств по отношению к мирному населению и пленным. Солдату страны-агрессора, развязавшей масштабную бойню на побережье Тихого океана.

Япония первой напала на Перл-Харбор (хотя весьма популярна версия, что США Империю просто спровоцировали и получили удобный повод для войны), создала в Маньчжурии Отряд 731, ставивший бесчеловечные опыты в духе доктора Менгеле и готовивший применить против других стран бактериологическое оружие. Солдаты японской армии без зазрения совести убивали пленённых врагов, добивали раненных, относились к покорённым народам как к людям второго сорта…

Но ведь у медали всегда две стороны, не так ли?

О, нет! Я отнюдь не пытаюсь всё это оправдать, но кое-что нужно бы рассмотреть не через призму пропаганды какой-либо стороны.

Лучше всего, наверное, начать с того, что при подчёркнуто-европейском фасаде страны, Империя того времени по-прежнему оставалось средневековым государством с соответствующими порядками. Отсюда кое-что и получает своё объяснение…

Попал в плен? Значит — струсил, и будь добр в таком случае умереть. Причём это одинаково касалось и своих, и чужих.

Ранен? Но ты ведь по-прежнему остаёшься солдатом, так почему к тебе должно быть иное отношение?

Зарубить врага мечом — по меркам средневековья достаточно обыденно. Диковато, но вполне ожидаемо.

Но есть у этих порядков и другая сторона.

Безумная, фанатичная преданность приказам и Родине. Запредельное почитание воинской чести и доблести. Готовность умереть за всё это при первом же случае. Самоубийственные атаки, ставшие нормой. Смертники, бросающиеся под танки. Пресловутые камикадзе, ведущие начинённые взрывчаткой самолёты, катера и торпеды на противника. Полководцы, что от позора после проигранных битв совершали сэппуку. Уважение к храбро сражавшимся врагам, несмотря на причинённый ими урон.

Это всё, в конце концов, и привело к поражению Империи.

Японцы дрались отчаянно, без пощады к врагу и к самим себе, но слишком сильно тратили ресурсы — в первую очередь, конечно же, людские. Лучшие из лучших гибли в самоубийственных атаках или после совершали самоубийство, не понимая, что нечасто случается, когда некуда уходить. Нет, это не означает, что в любой критической ситуации следует отступать, но ведь почти всегда есть ещё один город, ещё одна река, ещё один рубеж, за который можно зацепиться. Жертвы не напрасны, но только в том случае, если они ведут к победе…

На ум сейчас приходили мысли о Великой Отечественной, когда всего лишь через шесть дней после начала войны немцы были уже в Минске. Когда лишённые связи и управления танковые корпуса на остатках горючего ходили в атаки. Когда линия фронта стремительно откатывалась до самого сердца страны, оставляя захватчикам родную землю.