Капитаны - Goldy Circe

раз она непредсказуема и спонтанна, что вызывает слишком странные эмоции, противоречащие друг другу. Даже сейчас, когда девушка чуть приподнимается, кладёт ладони на ограду и правой рукой ненавязчиво скользит к его руке — Леви сглатывает, однако руки не отдёргивает. И мизинец Кáты подцепляет его палец, сжимая в некотором нечитаемом, но многозначном жесте.

— Ты правда думаешь, что в разведке каждый день — праздник? — осторожно спрашивает Бишоп.

— Место, где я вырос, Корпус и мир за Стенами… — медленно ворочает слова Леви, — приучили меня к тому, что жизнь может быть короткой. И порой даже очень. Но я не пытаюсь “нажиться” перед экспедициями, как некоторые, если ты об этом.

Он слышит, как она выдыхает; её плечи опускаются, с них спадает угловатая острость. Кáта вдруг поворачивается и в зелёных глазах маячит решительность. Бишоп чуть подаётся ближе, делая шаг, и мажет губами по его щеке — едва уловимо, но так нежно. Аккермана встряхивает мурашками, он чувствует холодок, что оставляют её губы. И глубоко в груди тут же вспыхивает до дрожи приятное желание вновь соприкоснуться с ними. В необъяснимом порыве Леви поворачивается, убирая руки с перил. Их мизинцы все ещё сцеплены в замок. Кáта улыбается, заглядывая в голубо-серые омуты, что блестят в свете ночного неба. В глубоких тёмных зрачках отражаются звезды и бесчисленные крыши — Леви словно вбирает в свои радужки весь мир.

Они застывают, чувствуя странный мандраж, проходящий рябью по сердцу, что-то сродни предчувствию. Схлёстываются взглядами, играя в гляделки. Где-то вдалеке заводит заунывную песню безголосый пьяница, вышедший на свежий воздух из питейной, кварталом дальше заходится лаем собака. Ветер треплет белёсый платок на шее капитана, касается каштановых локонов лейтенанта.

Кáта почему-то уверена, что Леви не поцелует её первым, быть может, только если она сама его попросит. Однако просить — не в правилах упрямого лейтенанта. Потому она подаётся ближе и замирает почти что у его губ. Свободная ладонь ложиться на форменную рубашку, поверх грудины, и Кáта едва щекотит дыханием мужскую кожу, когда чувствует сбитое биение чужого сердца.

Душа распаренным откатом уходит в пятки: всё решиться именно сейчас. Если Леви отстранится, она в жизни больше не упомнит об этом, просто оставит всё как есть. Но стоит женским губам робко едва уловимо коснуться его, как Леви, сжимая её мизинец, подаётся вперёд, навстречу. Накрывая её губы своими. Отчаянно, жарко и в то же время… необычайно нежно. Кáта успокоено и прерывисто выдыхает, позволяя радости наполнить лёгкие до отказа. Бишоп улыбается, пытаясь не уступить в этих нежных касаниях. Поцелуй — не соревнование, но опозориться тоже не хочется.

Кáта в своей жизни целовалась едва ли два раза, и оба — по глупости в кадетском корпусе на глупых игровых посиделках. Тогда вышло плохо. Она зажалась, толком не понимала, что делать, а парень, что намеренно выкручивал на неё бутылочку, измазал её слюнями.

А с Леви… всё иначе. Тревоги нет, опасения и страхи рассыпаются в самом зачатке, ещё толком не успевая сформироваться в сознании. Аккерман на удивление мягок и неспешен: его губы сталкиваются с её в танце, ритм которого угадывается сердцем. На кромке сознания Катрина вдруг вспоминает, как когда-то Нанаба сказала ей, что в поцелуе главное — следовать внутреннему зову и делать то, что считаешь правильным. Урок, который невозможно понять без практики. Однако когда рука Бишоп скользит по серой рубашке к сильной шее, задевая повязанный платок, Кáта расслабленно выдыхает в поцелуй, чувствуя маятный жар, пробирающийся под кожу: сейчас она так и поступала. Как чувствовала, как считала правильным. Так просто и ясно. Так ярко и нежно.

Мужская ладонь чертит касание по щеке, оглаживая скулу, и уходит в кудрявые волосы, лаская кожу. Кáта сдавленно всхлипывает, теряясь в чувствах, когда вслед за этим движением Леви вновь сжимает мизинцы в замок и целует уже глубже: по-взрослому, распаляя и дразня, заигрывая с ловким лукавством.

Аккерман слегка сдавливает нижнюю губу, словно спрашивая разрешения, и сбито цедит разгорячённый воздух, стоит Катрине податься ближе. Он не сдерживается, улыбается: основное правило поцелуя, да и отношений в целом — никакого принуждения. И оттого чувствовать её ответное желание — сродни головокружительному прыжку на УПМ.

Их губы соприкасаются нежно и трепетно, и затяжной поцелуй безмолвно выражает каждому, сколь желанным это было — всё сказанное и несказанное, всё пережитое и прочувственное словно столкнулось, смешалось и явственно разлилось по телам обоих офицеров.

Когда они отстраняются, соприкасаясь лбами, Леви явственно слышит мерный шум затухающего города и её горячее дыхание, которое смешивается с его от трепетной близи. Кáта издаёт глухой смешок и прикрывает глаза, расслабленно улыбаясь. Её нежная ладонь ложиться на его щёку, оглаживая линию скул, чуть задевая губы. Леви чуть отстраняется, любуясь ею, и тихо выговаривает хриплые слова:

— И что это значит, Кáта?

Она распахивает глаза, и чувственность зелёного оттенка заставляет его сердце биться чаще.

— Что мне хочется тебя целовать. Что ещё это значит? — улыбается Катрина. — Твоим языком подобное вроде именуется “знаком внимания”, так понятнее?

Леви молчит. Во взгляде скользит особенная серьёзность.

– “Знак внимания”, — усмехается. У них теперь любой шаг дальше так назывался. — Возможно, это покажется грубым, но я лишь хочу быть честен с тобой, хорошо?..

Подобное заявление вынуждает Бишоп внутренне собраться.

— Я не верю в любовь с первого взгляда, — говорит Аккерман, хмурясь. — Это глупые детские сказки.

— Обнадёжь, хотя бы просто в любовь ты веришь? — фыркает она.

Капитан чуть временит, подбирая ответ. С одной стороны, любовь для такого мира — элемент роскоши, что доступна лишь аристократом за стеной Сина. Она идёт в комплекте с золотой ложкой во рту, беспечным богатством и будто бы исходит из праздности. Но если Леви упомнит свою жизнь, то любовь всё же заглядывает даже в такое забытое древними богами место, как Подземный город. Аккерман поджимает губы: он по-своему любил Изабель и Фарлана, как прагматика-брата и неугомонную сестрицу; любил и сберегал расплывчатые воспоминания о матушке, лелеял тусклые моменты уроков Кенни и даже привязался к Эрвину и Ханджи.

Но Кáта спрашивает о большем. И этим она словно предлагает ему спрыгнуть в бездну, хотя и сама не догадывается, что находится за этим краем. Не знает, однако отчего-то верит в благополучный исход.

Леви всматривается в её глаза:

— Верю, — хриплое слово царапает горло. Он ощутимо выдыхает, видя, как Катрина снова становится мягче: даже блеск в её глазах, отражающий свечи и звёзды, сглаживается. — Я… я не могу сказать, что безраздельно тебя люблю, Кáта. Но