Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

В пятницу утром около шести пятнадцати мне в Женеву позвонил из Рима Кортези и сообщил, что папа скончался. В семь часов две минуты уходил поезд на Милан. Я разбудил Тэсс, и она помогла мне успеть на него. Сегодня, в воскресенье, радиопередача с площади перед собором Святого Петра. Останавливал людей, выходивших из церкви, где тело Пия XI выставлено для торжественного прощания, и брал у них интервью. Так как я не католик и многого не знаю о церкви и Ватикане, хотя и прочитал за этот год бесчисленное количество книг, то большую часть программы попросил провести служителей церкви.

Рим, февраль (без даты)

Сегодня состоялось погребение Пия XI, очень красивая служба, но в соборе Святого Петра было холодно, да еще церемония очень задержалась, кажется, из-за того, что не могли найти припой, чтобы запечатать гроб, перед тем как его опускать в склеп. Послали срочно его достать, но, так как большинство мастерских в Риме было в тот день закрыто, потребовалось какое-то время, чтобы достать его в нужном количестве. Отец Делани, комментировавший для нас службу с вершины одной из колонн, совершил чудо, прекрасно заполнив час или около того, пока охотились за припоем.

Рим, 3 марта

Новым папой стал кардинал Евгенио Пачелли, он был избран вчера, и этот избранник очень популярен везде, наверное, кроме Германии. Нам очень повезло передать эту новость уже через несколько минут после выборов, несмотря на то что днем раньше положение у нас было катастрофическое. Когда я накануне уезжал из Лозанны, у меня был грипп, и к моему приезду в Милан состояние мое настолько ухудшилось, что пришлось отправиться в отель и лечь в постель. Кое-как добрался до поезда, а приехав вчера утром в Рим, совсем вышел из строя. Около полудня из Парижа прибыл Том Гранден, наш парижский корреспондент, человек знающий, но абсолютно не подготовленный для работы на радио, его только что взяли к нам на работу. Но он мне говорит, что я совсем не в себе и инструкции, которые я даю ему в бредовом состоянии, не имеют никакого смысла. Все-таки до него дошло, что я организовал все для эфира с балюстрады собора Святого Петра сегодня во второй половине дня. Он пошел туда, нашел отца Делани, который работал на нас, и как только они начали вещание, через наушники услышали сигнал из Ватикана быть наготове, передали его в Нью-Йорк, там его приняли. Через минуту они уже объявляли имя нового понтифика.

Рим, 9 марта

На то, что осталось от несчастной Чехословакии, надвигается гроза. Д-р Гаха, слабый ничтожный президент, преемник великого Мацарика и компетентного Бенеша, объявил военное положение в Словакии, сместил отца Тисо и распустил кабинет министров Словакии. Но я знаю, что Тисо — ставленник Берлина. Странно, — а может быть, и нет, — что Германия и Италия никогда не давали Чехословакии гарантий, которые они обещали в Мюнхене. Люди из министерства иностранных дел Италии признают, что Лондон и Париж требовали от Гитлера таких гарантий, но Гитлер, по их словам, считает Чехословакию все еще слишком «еврейской, большевистской и демократичной». Я не припоминаю каких-либо оговорок на этот счет в Мюнхене.

Я до сих пор в постели с гриппом, а мне придется здесь остаться до воскресной коронации папы.

Женева, 14 марта

По радио сообщают, что Словакия провозгласила свою «независимость». В нее входит то, что осталось от Чехословакии. Надо ехать в Прагу, но сердце не лежит. Не становлюсь ли я слишком мягкосердечным и слишком сентиментальным для хорошего репортера? Я уже не воспринимаю так болезненно убийства, кровопролитие — за последние четырнадцать лет я немало насмотрелся на все это. Но видеть сейчас Прагу — не могу. По радио сообщают, что Гаха и министр иностранных дел Хвалковский сегодня ночью приезжают в Берлин. Спасать осколки?

В этот весенний день с зимней метелью германская армия оккупировала Богемию и Моравию и Гитлер устроил дешевый спектакль, объявив из замка Градчаны в Праге над Влтавой об их присоединении к Третьему рейху.[15] Банально напоминать, что он нарушил еще один священный договор. Но так как я лично присутствовал в Мюнхене, то не могу не вспомнить, как Чемберлен сказал, что этот договор спас не только мир, но и фактически спас Чехословакию.

В Париже полнейшая апатия по поводу этого последнего гитлеровского мятежа. Франция и пальцем не пошевельнет. Разумеется, Бонне сказал сегодня в комиссии парламента по международным делам, что мюнхенские гарантии пока еще «не вступили в действие» и поэтому Франция не обязана что-то предпринимать. Звонит Эд Марроу и сообщает, что в Лондоне реакция та же самая, что Чемберлен, выступая сегодня в палате общин, зашел еще дальше, заявив, что он отказывается связывать себя какими-либо обвинениями Гитлера в вероломстве. Мой бог!

Думал сегодня ехать в Прагу или Берлин, но рано утром обсудил это с Марроу, который находится в Женеве. Мы решили, что и там и там нацистская цензура будет свирепствовать, поэтому то, что я смогу выяснить с помощью своей секретной агентуры здесь, зная всю подоплеку событий, мне лучше рассказать из Парижа. Я почувствовал облегчение. Самолет, на котором я летел в Париж, получил обледенение и, заблудившись в снежном буране в районе Бельгардского перевала вскоре после вылета из Женевы, повернул назад, и в конце концов мы возвратились в аэропорт. Поехал ночным поездом. Бонне ввел цензуру на радио, и я боролся с его подручными за текст моей радиопередачи до поздней ночи.

Париж, 22 марта

Кто-то, — по-моему, это был Пертинэкс, который только что возвратился из Лондона, — рассказал мне вчера фантастическую историю о том, как Чемберлен неожиданно изменил свою позицию, выступая в прошлую пятницу в Бирмингеме. За два дня до этого он заявил в палате общин, что не стал бы обвинять Гитлера в вероломстве. В Бирмингеме же он сурово осудил Гитлера за «нарушение договора». Пертинэкс говорит, что на самом деле сэр Гораций Вильсон, мелкая темная личность, ведшая закулисную игру в Годесберге и Мюнхене, составил проект выступления премьер-министра в Бирмингеме в соответствии с курсом на умиротворение, о котором тот говорил в парламенте, но половина кабинета и большинство издателей ведущих лондонских газет приняли услышанное в штыки, поэтому Чемберлену пришлось пересмотреть свою политику и в поезде, по дороге в Бирмингем, практически написать заново большую часть своей речи.

Каким претенциозным стал Париж за последние десять лет! Некоторые французы, указывая на неоновые вывески, кричащие фасады кинотеатров, витрины автомобильных салонов, дешевые бары, которые сейчас преобладают на когда-то прекрасных Елисейских Полях, говорят: «Вот что с нами сделала Америка». Может быть, и так, но я думаю, что это то, что Франция сделала с собой. Франция потеряла что-то такое, что было в ней, когда я приехал сюда четырнадцать лет назад: свой вкус, свою душу, понимание своей исторической миссии. Везде коррупция, классовый эгоизм и полная политическая неразбериха. Мои знакомые из приличных людей почти в отчаянии. Они говорят: «Je т 'enfous (черт с ним)». Это ведет к пораженческим настроениям…