Дурная слава (СИ) - Евсеева Мария

Не обращая внимания на недвусмысленные ухмылки и ответные выкрики, чертовка поспешно отвинчивает крышку канистры, отбрасывает ее в сторону и без какого-либо замешательства обливает капот черной «Шкоды»:

— Как думаете, пары литров бензина достаточно, чтобы эта поганая тачка вспыхнула ярким заревом на все Озерки? Впечатлений на каждую душу хватит, чтобы ваши долбанные вечеринки наконец-то закончились?

И гогот развеселой компании распадается на отдельные смешки — нервные, короткие, лишенные прежней удали.

— Э-э, Джон… — хрюкнув, вероятно, в последний раз, порывается кинуться ей навстречу Артур. Но осекается.

— Еще шаг, — строго предупреждает рыжая бестия и показательно демонстрирует зажигалку, — и мы узнаем, чье мероприятие более впечатляющее.

— Лучше не трогай ее, Артурчик, — поддакиваю я, запоздало вспоминая о своих обязанностях, — она дурная, она это сделает! Я ее знаю.

А сам смотрю на мою маленькую куколку, жадно ловлю каждое ее движение и хочу сорваться к ней, прижать к себе, поцеловать. Но то, что происходит вокруг меня, тоже не менее заманчиво. Кажется, с лиц торжествующих сходит былое веселье.

— Да что она сделает? Это уголовно наказуемо! — неправдоподобно храбрится Гарик.

— Да? — ровным голосом ухмыляется стервочка. — А как вы докажете, что это я? Об этом месте и о ваших выходках знает всякий в поселке. Ведь не за мной, а за вами в Озерках закрепилась дурная слава. Так что это не я, это вы! — легко пожимает плечами она и достает из кармана телефон. — Может, уже сейчас вызвать полицию?

— Во, бешеная! — психует Диман, хозяин «счастливой» тачки. — Ты че задумала?

— Можешь не дергаться, — довольно сияет она. — Давай раздевайся и проходи в вольер!

— Что? — фыркает тот.

И я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Достойную расплату она придумала. Сейчас точно будет весело — как скажет Артурчик, жар-ра!

— Давай-давай! Ты же мечтал продемонстрировать мне свои прелести. Твой звездный час настал. Блистай! И ты! — ясным кивком указывает на Артура, а потом обводит толпу глазами. — И вы все! Живо разделись! — И, кажется, включает камеру. — Или думаете это шуточки?

— Женьк, успокойся, — беспокойно хмыкает Тим.

Да, перепало парню прямо в день рождения!

— Ты чокнутая! — брезгливо куксится Ленка. Или Светка. Или Нелька. Для меня эти беспутные девки все на одно лицо. Я фанатею от безбашенной Джонни.

Стоя чуть в стороне, наблюдаю за тем, как она подчиняет народ, как они все нехотя, но раздеваются, и понимаю, что уже успел соскучиться по ее бесстыжим губам, мягким, словно шелк, волосам, нежной притягательной коже, обжигающе пламенным прикосновениям, и желаю послать к черту всех! Только бы быть с ней рядом.

Я твой. Ты моя. Навсегда.

— А ты чего лыбишься? — я ловлю ее дерзкое замечание, и понимаю, что рано расслабился. — Думаешь, к тебе это не относится? Присоединяйся к приятелям!

— Я? — хохотнув, переспрашиваю.

— Ты, ты! Или хочешь особого приглашения? — Джонни переводит камеру на меня.

— Да нет, не обязательно! — живо стягиваю с себя футболку и джинсы, глядя ей прямо в глаза и наблюдая за реакцией. Чертовка! Она сводит с ума, несмотря на то что стоит предо мной одетой. Это я, именно я, перед ней нагишом!

Но она не смущается. Ее взгляд блуждает по моему телу и останавливается в районе пояса. Мне кажется, весь мир сейчас сузился до нас двоих. Не знаю, что эта штучка там снимает, но ее смелость производит на меня впечатление.

— А теперь закрыли за собой дверь! — строго наказывает она, а сама вскользь на меня посматривает. И улыбается. Не губами, нет. Глазами. Я вижу, как ей все это нравится. — Еще одна дрянь в мою сторону, — Джонни позволяет себе от меня оторваться, — и это видео улетит в Ютюб. Ариведерчи, придурки! — машет она спокойно, но радостно. Убирает телефон и зажигалку, подхватывает пустую канистру с газона и делает важное заявление: — Да будет вам известно, кретины, вода не горит!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍28. Женя

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кажется, я слегка перегнула палку. И зачем только заставила Антона примкнуть к ним? Теперь он на меня обидится, если вообще не возненавидит! Не очень-то приятно, наверно, оказаться раздетым за решеткой, под прицелом камеры и угроз, в компании идиотов, к которым он, конечно же, не относится — боже, как он прекрасен! Но я не могла поступить по-другому. Это ему за вольер! Нечего было ржать надо мной, когда я оказалась в подобной ситуации! Хотя… причем здесь он? Я сама полезла туда, а Антон… наоборот, спас меня.

Черт! Что же я наделала? И сдались мне эти соседи? Изначально не стоило бы реагировать на их глупые выпады! А я, мало того, что радовала провокаторов своей реакцией, так еще и сама рвалась на рожон. Зачем? Хотела изменить их и весь этот мир к лучшему? Смешно.

Да за каждым из нас водится дурная слава! Мы все — я, они, вы, те, кто рядом и те, кто совсем далеко, мои мама с папой, тетя Люба, продавщица магазина, охранник в ночном клубе, друг Олега, Юлька, даже Антон — ведем себя в той или иной степени странно, совершаем безумия, осуждаемся со стороны, в чужих глазах выглядим ненормальными, безрассудными, а порой даже и аморальными. Но это не значит, что мы не достойны личного счастья. А счастье у каждого свое, оно не видит на лицах клейма.

Оказавшись у себя во дворе, я зло швыряю канистру подальше, с чувством полного опустошения приземляюсь на порожки, устало запрокидываю голову вверх, упершись затылком в вертикальную балку, и беспощадно молю лживые лампочки, чтобы все само собой образумилось. Ведь уехала же вчера тетя Люба на постоянное место жительство в город, погрузила в «Газель» все свои вещи, чтобы быть ближе к сыну, чтобы оградить его от любого дурного влияния. И не только от меня, соседей и моих родителей, которые вдруг ни с того ни с сего стали для нее предметом осуждения, а даже от «бабушки-одуванчика», сдающей им комнату. Потому что старушка сокрыла один очень важный нюанс — внучка. А с внучками, по мнению тети Любы, необходимо бороться! Иначе до добра все это не доведет…

Я коротко ухмыляюсь, представляя «счастливое» будущее своего одноклассника, но тут же закусываю губу, вспомнив о собственном рухнувшем счастье. Мне хочется рыдать. Но слез нет. Мне холодно. Но заходить в дом бесполезно. Тепло его стен не согреет меня. И только букет, когда-то нарисованный на руке, будит волнительные воспоминания, разжигая внутри меня пламя костра.

И вот уже я бегу, сорвавшись с места. Мне наплевать, что скажут сейчас обо мне те, кого я цинично сняла на камеру. Я удаляю это глупое видео одним скольжением пальца. И не жалею. Мне стоит жалеть о другом! Спешу все исправить, но вдруг запинаюсь о выступающую тротуарную плитку, ведущую к калитке, и чуть ли не падаю. Спотыкаюсь и оказываюсь в чьи-то надежных руках.

— Джонни! — ловит меня Антон. — Погоди, ты куда? Снова рвешься на подвиги?

Я распрямляюсь, приникаю к нему, утыкаюсь в футболку щекой, замираю и даже не смею пошевелиться. Мне так спокойно, тепло и легко у его крепкой груди. Я не хочу никуда, мне не нужны никакие подвиги. Только бы быть рядом с ним…

— Прости.

— Ты о чем?

Кажется, он улыбается…

Прижимает меня крепче к себе и, скользнув по спине ладонями, ловко подхватывает на руки.

— Тебе не за что извиняться. Ты их уделала! — его голос звучит у меня внутри. Тысячью струн, миллионами нот и аккордов. Мой танец. Моя мелодия. Мой сумасшедший, идеально-прекрасный мир.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я виновато поднимаю глаза и растворяюсь в его до безумия нежной улыбке. И мне тут же становится мало всего: света, воздуха, звезд, чувственных взглядов, слов, пытливых движений рук и губ. Мне хочется большего, на меньшее — я не согласна.

— Джонни… — выдыхает Антон. — Ну, ты огонь! — И целует. — Я твой.

— Я твоя.

Навсегда.