Моя рыба будет жить - Рут Озеки

Сегодня «Фартучек» еще более уныл, чем обычно.

Ну да ладно. Вот что происходит в моем мире. А как у тебя? Все о’кей?

2

Не знаю, почему я все время задаю тебе вопросы? Не то чтобы я ожидала ответа, и пусть даже ты ответишь, как бы я об этом узнала? Но, может, это и не важно. Давай так: вот я задаю тебе вопрос типа: «У тебя все о’кей?», а ты просто отвечай мне, и пусть услышать я не могу, но я буду просто сидеть здесь и представлять себе твой ответ.

Может, ты ответишь: «Да не вопрос, Нао. У меня все о’кей. Все просто прекрасно».

«О’кей, круто», — ответила бы я тебе, и мы улыбнулись бы друг другу сквозь время, как друзья, потому что мы теперь уже друзья, правда?

И раз мы друзья, есть кое-что, чем я хотела бы с тобой поделиться. Это инструкции Дзико, как развить в себе суперпауэр. Я думала, она шутит, когда она мне об этом сказала. Иногда трудно понять, шутит ли реально очень старый человек или нет, особенно если это монахиня. Мы тогда были на храмовой кухне, помогали Мудзи с соленьями. Дзико мыла огромные белые дайконы, а я резала их, солила и клала в пластиковые пакеты для заморозки. Это было уже после того, как Дзико обнаружила мои шрамы и я рассказывала ей о моих похоронах, и как одноклассники пели для меня Сердечную сутру, и как я стала живым призраком, и устроила нападение-татари на Рэйко, и проткнула ей глаз. Дзико стояла у раковины и скребла огромный старый дайкон, который был длиннее и толще ее руки, а когда я закончила рассказывать, она плюхнула дайкон на кучу других редисок, которые мы складывали рядом с ней в виде поленницы, и сказала:

— Ну, Наттчан, беспокоиться тут не о чем. На самом деле ты не умерла. Похороны были ненастоящими.

Я такая, — э-э? Это мне вроде и так уже было известно.

— Они не ту сутру читали, — объяснила она. — Шингьо на похоронах не читают. Надо читать Дай Хи Шин[106].

А потом, не успела я сказать ей, какое это огромное облегчение, она добавила:

— Наттчан. Я думаю, надо, что бы у тебя были свои собственные силы. Думаю, лучше всего для тебя было бы иметь суперпауэр.

Она говорила на японском, но тут она использовала английское слово superpower, только произнесла она это, скорее, как супа-пава. Очень быстро. Супапава. Или даже вот так: СУПАПАВА!..

— Как у супергероя? — спросила я, тоже использовав английское выражение.

— Да, — сказала она. — Как СУПЕРХИРО!.. с СУПАПАВА!..

Она сощурилась, глядя на меня сквозь толстые стекла очков:

— Тебе бы это понравилось?

Странновато слышать, как очень, очень старый человек рассуждает о супергероях и суперспособностях. Супергерои и суперспособности — это для молодежи. Да вообще, у них хоть были супергерои, когда Дзико была ребенком? У меня сложилось впечатление, что в старые времена у них были только призраки, и самураи, и демоны, и «они». Не СУПЕРХИРО!.. с СУПАПАВА!.. Но я только кивнула.

— Хорошо, — она медленно вытерла руки, сняла фартук и выдала Мудзи пару инструкций насчет солений, а потом взяла меня за руку.

Сначала мы пошли в то место, где моют ноги, и сказали маленькую ногоомывательную молитву, которая звучит вот так:

Когда я омываю ногиПусть ко всем существам, обладающим сознанием,Придет сила сверхъестественных ног,И не будет им препятствий в их поиске.

Конечно же, я сразу стала думать о способности сверхъестественных ног и как мне хотелось бы иметь хоть чуточку такой суперсилы, но мне, наверное, не особо хотелось, чтобы у всех существ тоже были такие ноги, потому что тогда какой смысл? Вот вам и разница между мной и старушкой Дзико. Уверена, уж ей-то хотелось бы, чтобы у всех существ были сверхъестественные ноги. Короче, мы омыли ноги, и она повела меня внутрь хондо[107].

Хондо — это особая комната, очень темная и очень тихая. Здесь стоит большая золотая статуя Шака-сама и другая, поменьше, лорда Мондзю, Господина Мудрости[108], у другой стены, и перед каждым — специальное место, где стоят свечи и где можно возжигать благовония. У Дзико с Мудзи куча времени уходит на ритуалы, но в храм теперь приходит совсем немного данка, потому что большинство народу в деревне либо уже умерли, либо состарились, а молодым религия особо не интересна, и вообще все они поуезжали в город, чтобы найти работу и вести интересную жизнь. Это как устраивать вечеринку, на которую никто не придет. Но старушку Дзико, похоже, это не напрягает.

Существует множество ритуалов, которые нужно совершать, даже в таком маленьком храме, как у Дзико. Мудзи мне как-то все объяснила. Время от времени их навещает пара монахинь из большого главного храма, узнать, как дела, и помочь с церемониями поважнее. Они очень милые. Когда Дзико умрет, одна из них, вероятно, переедет в храм помогать Мудзи, если, конечно, главный храм не решит продать Дзигэндзи застройщикам, которые, скорее всего, старые здания снесут, чтобы устроить здесь горячие источники или поле для гольфа. У старушки Дзико делается грустный вид, когда об этом заходит речь. Маленький храм разваливается на части, и денег на реставрацию нет, а Мудзи говорит, она вообще удивляется, как он до сих пор держится на склоне. Она беспокоится насчет землетрясений и боится, что здания просто рухнут и съедут вниз в ущелье, и их смоет в море.

Дзадзэн проводился обычно безумно рано, типа, в пять часов утра, когда я еще спала, плюс еще раз вечером после ужина, когда я была уже слишком уставшей. На самом деле, я немного нервничала насчет всего этого дела с медитацией, потому что не особо люблю сидеть неподвижно, но мне понравилось в хондо, и когда Дзико показала мне, как возжигать благовония перед господином Мондзю — надо прикоснуться палочкой ко лбу, прежде чем воткнуть ее в чашку с пеплом — мне стало интересно. Она совершила три поклона райхай[109], и я тоже, так, как она меня учила, — встала на колени, локти и лоб прикасаются к полу, руки подняты ладонями вверх, к потолку. Потом, когда мы закончили, она подвела меня к дзафу[110], сказала сесть, и вот тогда-то она дала мне эти инструкции.

Хмм. Погоди-ка секундочку. Я ее вообще-то не спрашивала, можно ли тебе это рассказывать, и вот теперь подумала, что надо бы у нее сначала спросить.

О’кей, я отправила ей смску и спросила, можно ли мне рассказать другу, как делать дзадзэн. Ей, наверно, понадобится некоторое время, чтобы ответить, но поскольку в «Фартучке» сейчас абсолютно тухло и никто меня не беспокоит, я как раз могу рассказать тебе, как Дзико стала монахиней. Она как-то рассказала мне эту историю, довольно печальную. Это произошло сразу после войны. В Японии, если ты говоришь «после войны», люди сразу понимают, что речь идет о Второй мировой, потому что это была последняя война, в которой принимала участие Япония. В Америке по-другому. Америка постоянно участвует в войнах то здесь, то там, так что приходится уточнять. Когда я жила в Саннивэйле, «после войны» значило «после войны в Персидском заливе», и большинство моих друзей в школе даже не знали, что это за Вторая мировая, потому что она была так давно, и с тех пор была еще куча войн.

И вот что забавно. Американцы называют эту войну Второй мировой, но японцы в основном говорят о ней как о «Великой Восточно-Азиатской», и, оказывается, в двух странах существуют совершенно противоположенные версии того, кто начал эту войну и что случилось потом. Большинство американцев уверено, что во всем виновата Япония, потому что Япония вторглась в Китай, чтобы отнять у китайцев их нефть и природные ресурсы, и Америке пришлось вмешаться, чтобы это прекратить. Но многие японцы считают, что первой начала Америка, наложив все эти ничем не обоснованные санкции, и Япония недополучала нефть и еду, и японцы такие, ооооой, мы ж только бедное, несчастное, маленькое островное государство, которое без импорта выжить не может, и т. д. Согласно этой теории, Америка вынудила Японию начать войну в качестве самозащиты, а то, что они там делали в Китае, вообще Америки никак не касалось. Так что Япония взяла и напала на Перл-Харбор, про что многие американцы говорят, это было как 9/11, и тогда Америка разозлилась и тоже объявила войну. Так они и воевали, пока Америке не надоело и она не сбросила атомные бомбы на Японию, полностью стерев с лица земли Хиросиму и Нагасаки, что, по мнению большинства, было уже чересчур, потому, что они и так уже выигрывали.

Примерно в это же время единственный сын Дзико, Харуки № 1, изучал философию и французскую литературу в Токийском университете, когда его призвали в армию. Ему было девятнадцать, всего на три года больше, чем мне сейчас. Простите, конечно, но я бы точно с ума сошла, если бы кто сказал мне, что через три года надо будет идти на войну. Я же еще ребенок!