Выход силой - Андрей Ерпылев

– Точно. Глубже. И тем не менее, все, кто здесь оставался – погибли. Несколько десятков человек.

– Заболели?

– Нет. Отец вел какое-то подобие дневника. Наверное, просто выплескивал на бумагу наболевшее, свои мысли, радости, страхи…

– Так что же случилось с остальными?

– Ну, папа упоминал об этом вскользь… Я понял так, что охрана института имела приказ уничтожить весь персонал в критической ситуации. Ведь следом за атомной бомбардировкой здесь вполне могли высадиться вражеские военные.

– И что? Они выполнили приказ?

– Неукоснительно. Военных… или сотрудников спецслужб – отец не уточнял – было всего несколько человек. По крайней мере – на этом этаже. И они сначала перебили всех от ученых до последнего техника. Методично, профессионально… Я видел несколько тел, до сих пор лежащих в одном из рефрижераторов. Все убиты выстрелами в затылок. Из пистолета. Скорее всего, они даже не подозревали, что их ведут на убой.

– Несколько? Ты говорил о нескольких десятках.

– Их и было несколько десятков. Зачистив персонал, палачи начали уничтожать трупы. Здесь есть свой крематорий. Вернее – большая электрическая печь. Лаборатории-то были биологическими – оставалось много отходов. Трупов. Все это нужно было надежно уничтожать. Лучше всего подходило сожжение. Но для сожжения человека много времени. А печь у них была всего одна. Ты представляешь себе людей, которые только что убили тех, кого хорошо знали, с кем общались по много раз на дню, здоровались, шутили… Тысячу рублей до получки у кого одалживали. А тут пришлось жечь их в печи, выгребать пепел и снова… По расписанию. Выполнять работу.

– Кто-то не выдержал? – догадался Игорь.

– Да. Кто-то из них то ли сошел с ума, то ли заранее должен был уничтожить остальных… Короче говоря, охрану тоже перестреляли. А этого последнего отец нашел запершимся в его комнате. Он вскрыл себе вены и собственной кровью исписал все стены, пол и потолок в помещении. Целая исповедь… Я могу отвести тебя туда и показать.

– Не надо, не хочу. А что отец?

– Отец долгое время оставался в метро, где его застала Катастрофа. Всех нас. Несколько лет. Сначала была паника, и он просто вынужден был взять на себя руководство. Ну, а потом, когда жизнь наладилась, он передал руководство вашему Бате. Тот давно точил зуб на Первомайскую.

– Передал? Батя же организовал операцию, захватил… Мы даже праздник каждый год отмечаем – День Воссоединения…

– Праздник… Они просто договорились. Отец передал власть более подходящему, как он тогда думал, человеку – и все. Надеялся целиком и полностью отдаться работе. Но его не оставили в покое.

Антон встал и прошелся по комнате, трогая кончиками пальцев то корешки книг, то прибор, стоящий на полке.

– Батя с Балагуром как раз служили в охране этого института. Останься они внутри – давно бы их уже не было в живых. Но они успели добраться до метро и спастись. Но что из себя заведение представляет, наверняка знали. Беда в том, что они охраняли комплекс задний снаружи, а за ту первую дверь им хода не было. Рылом не вышли. Потому-то ни у кого из них не было доступа сюда. Но им сюда очень хотелось. Как же – безопасная сытая жизнь и все такое. И как-то раз они выследили отца. Пытали, требуя выдать им коды доступа и ключи. Отец побоялся, что оружие окажется в руках этих солдафонов и отказал. Его запытали и убили.

– Откуда ты знаешь?..

– Я тоже не мог поверить, когда узнал. Батя, такой обходительный. По-отечески заботливый…

– Откуда?!

– Знающий человек говорил. Я ведь целое расследование провел, пока до правды докопался… Один из тех, кто все видел сам. Сказал мне, что не участвовал, а просто смотрел. Может, соврал. Соврал, наверное. После того, как он мне обо всем рассказал, меня и сцапали.

– Но Батя? Президент?

– Он только приказы отдавал. Отца резал на кусочки Балагур и второй еще… Федотов.

– Капитан Федотов? – Игорь вспомнил ухмылочку командира, бросившего его умирать под завалом на Партизанской. – Это он меня… – слова давались ему с трудом. – И автомат дал свой. Без патронов…

– Это они на старости лет гуманистами стали. Сентиментальными стали. А раньше бы, – Антон ядовито улыбнулся, – пулю в затылок, и вся недолга. Или удавку на шею.

– Но карточка доступа… Они отобрали ее у отца? Почему же тогда не смогли пробраться сюда?

– Да, они ее отобрали у папы. Но без кода она только половина ключа. Видел, как они уродовали от отчаяния дверь? И у нас все перерыли, все искали – может быть этот код где-то записан. Ты помнишь?

Игорь вспомнил ту ужасную полуявь-полусон: здоровенные громогласные мужичины, топчущиеся по их тесной комнатке, свой истошный рев…

– Они ничего не нашли, потому что отец предвидел подобное, и не стал записывать код, – торжествующе объявил старший брат. – Код все время был вот здесь! – согнутым пальцем он постучал по Игореву виску.

– Ты с ума сошел?

– Вовсе нет. Два-три, три четыре… Продолжай.

– Мы одни в пустой квартире, – тихо стал проговаривать Игорь прилипшую навсегда детскую считалочку. – Семью восемь, три-пять, я иду тебя искать…

– Вот видишь? Ты всегда знал код. Два-три-три-четыре-семь-восемь-три-пять. Кому бы пришло в голову выпытывать код у шестилетнего малыша? Я сам догадался об этом, только попытавшись в первый раз открыть дверь. Восемь цифр. Вводил и день рождения отца, и твой, и свой – бесполезно. А потом вдруг всплыло: два-три, три-четыре… Знал бы ты, как надоел мне в свое время этой белибердой! Убить был тебя готов!

– А карточка? Где ты взял карточку?

– Отец сделал дубликат. Или у него сразу было две. И знаешь, где он ее хранил? Нипочем не догадаешься! В твоей коробке с банковскими картами! Представляешь, что было, если бы ты ее кому-нибудь променял?

Теперь Игорь вспомнил, где он видел карту, которой Антон открывал двери: темно-серый, с металлическим отливом прямоугольничек со строчкой выпуклых цифр и без всякого логотипа был парией среди многокрасочных, блистающих голограммами карт всяких «КДФ-банков» и «Империалов». Он дорожил ей по одной простой причине – ее подарил ему папа. И строго настрого велел беречь. И он берег. Все детство и юность. А потом начались взрослые заботы и проблемы, и детские забавы были забыты…

– Так что именно ты был хранителем. А от меня они так ничего и не узнали. Потому что я сам ничего не знал.

Столько лет Игорь был носителем секрета и ничего не подозревал об этом! Даже честно пытался забыть дурацкий стишок, когда-то заученный наизусть. Вспомнилось лицо отца, играющего с ними, мальчишками в прятки, хотя куда было прятаться в их крошечном жилище? Странное дело: всегда вспоминалось тусклым, как бы размытым, а сейчас – четкое, яркое… Неужели, без фотографии он так и забыл бы папино лицо навсегда?

Братья стояли перед толстым стеклом от пола до потолка, отгораживающим обширный вольер. Стекло было донельзя грязным, покрытым какими-то потеками, исцарапанным, но все равно им было видно крупную тварь, настороженно припавшую к земле – полом это назвать было нельзя, столько на дне вольеры было грязи, помета, остатков пищи. И костей, слава богу, кажется, не человеческих. Уже само то, что тварь при виде людей не сделала попытки напасть, было удивительно. Желтые холодные глаза только перебегали с одного человека на человека, да голый, длинный, как кнут хвост, колотил по ребрам.

– Видишь, – Антон постучал ногтем по стеклу и существо, взрыкнув, подалось на полметра назад. – Оно не знает, что делать.

– Почему?

– Потом, уже после Катастрофы, папа вернулся в Институт. Мутации тогда уже начались, и он понимал, что сотворил нечто ужасное. Он пытался исправить положение… И нашел парадоксальное решение. Он нашел способ встраивать в организмы тварей фрагменты своей собственной ДНК. Часть себя, понимаешь? Так что они теперь – на какую-то мизерную часть – люди. Наши с тобой братья. По-настоящему. Это, как система опознавания «свой-чужой». Мы для них свои.

– А мы?

– А мы – им братья. В нас ведь есть отцовские гены. Они – чуть-чуть люди, мы – немного твари. С тобой эксперимент удался на все сто процентов, ты даже общаться с ними можешь. А меня просто не трогают.

– Так папа…

– Да, совершенно верно. Он бился над тем, чтобы все люди перестали быть для тварей объектом охоты. Так сказать. Пытался обезвредить им же созданную бомбу. Но не успел. Убили.

– И что делать?

– Что? Продолжать его дело! Остались ведь записи, дневники исследований. Где-то здесь, – Антон ткнул пальцем в пол, – архив института.

– У нас не получится.

– У нас – да. Знаний не хватит. Но ведь где-то в метро остались люди с нужными знаниями. Те, кто сможет продолжить дело отца. А если не продолжить, то хотя бы передать знания молодым. Я слышал, что в самом центре метро сохранился целый городок ученых. Надо их привести сюда…

Тварь сделала бросок вперед. С грохотов врезавшись в прогнувшийся под ее телом плексиглас. Со скрежетом проехали по исцарапанной преграде страшные когти и клыки. Братья отшатнулись от неожиданности.