Избранная страны драконов - Тася Тараканова

class="p1">Я проспала весь день и всю ночь. Под утро приснился сон, всё тот же сон, будто во тьме ночи я падаю с огромной высоты. Ничего не видно вокруг, падение может закончиться в любую секунду ударом, а я всё падаю и падаю. Странный полёт перестает пугать меня, слишком нереально долго он длится.

Когда я проснулась, занимался рассвет. Безмолвной горой рядом высился Горыныч. Я подползла к нему, приложила ухо к груди. Стук сердца. Внутри будто кто-то с трудом качал мехи. Стрелы не было. Я погладила серебристую шкуру дракона. Мой любимый зверь с жёсткой шкурой и нежной душой. Мы еще поборемся. Нельзя отчаиваться.

К вечеру появилась Стрела. Она подошла к израненному боку Горыныча и со всего маху отрыгнула в него что-то ядовито-коричневое. Мерзкая зловонная слизь сползла по гладкому чешуйчатому боку на землю. Я без отвращения подобрала вонючую субстанцию и аккуратно залепила рану, для надежности несколько раз прихлопнув ладонью.

Стрела улетела. К ночи Горыныч открыл глаза, я притащила ему в шлеме воды, он немного попил. Больше ничего добрая хозяйка не могла предложить своему любимцу. Драконьих лекарств я не знала, еды достать не могла. Ледяная вода озера была сейчас единственным спасением.

Сколько дней прошло, как мы улетели? Что в Муравке? Мы не вернулись, а нас никто не искал. Неужели парней подкараулили? За горами засада. А Добромир и Эрвин не знают.

Рой мыслей кружился в голове, но как не крути, я не могла сейчас лететь в Овечечку и предупредить. И этот жуткий сон. Опять этот сон. Леденящая душу тьма, падение в пустоту с огромной высоты. Сбудется? Беспокойство с новой силой охватило меня. Сидя у озера, я чувствовала себя беспомощной и несчастной. Моё разыгравшееся воображение раз за разом рисовало страшные картины расправы над обитателями Овечечки.

Утром следующего дня появилась Стрела с новой порцией вонючей жижи. Горыныч приоткрыл глаза, когда она шумно опустилась рядом. Очередное втирание в рану он принял с облегчённым вздохом.

— Стрела, мне надо в Муравку, — драконица повернулась, внимательно вслушиваясь в звуки моего голоса. Горыныч слегка заворчал, Стрела незамедлительно развернулась к нему.

— Эрвин и Добромир в опасности. Их надо предупредить.

Стрела чуть повела ушами, всё внимание, сосредоточив на Горыныче. Пролепетав ещё раз свою просьбу драконице, которая не обращала на меня внимания, я замолкла. Конечно, Стрела никуда не полетит, у меня нет с ней связи, как с Горынычем, да и под седлом дикарка не летает. Что ей моя просьба, которую она не понимает.

Я до сих пор помнила, как Стрела, первый раз подставив спину для полета, через несколько часов спокойно изменила курс и направилась к пещере с Бурым. На дикарку трудно рассчитывать. Я даже облегчённо вздохнула, когда Стрела поднялась и улетела. Бросать обездвиженного Горыныча не придётся.

К вечеру моё беспокойство приняло угрожающие размеры. Раз меня никто не ищет, значит, произошла беда. Почти всю ночь я провела без сна, только на рассвете сомкнув глаза.

Глава 16. Новая вера

Эрвин

Тени за окном становились всё длинней, последний тренировочный день перед гонкой прошёл так же, как и предыдущий.

Никак.

Мы с Добромиром дожёвывали поздний ужин, избегая встречаться взглядами. Мы курировали друг друга в небе, но дальше этого общение не шло. Ужин мы готовили попеременно, и в полном молчании поглощали его. Хорошая традиция. Но сегодня Добромир нарушил её.

— Как думаешь, я просто так выигрывал гонки?

Я вообще сейчас не думал о гонке. Мысли с трудом ворочались в голове, такие же вязкие как каша.

— Порог боли низкий, — я подцепил ложкой надоевшую кашу.

— А если скажу, что иногда могу уменьшить боль? — Добромир механически жевал горячее варево, чтобы просто набить живот.

— Серьёзно? — я плюхнул кашу обратно в тарелку, посыпал сахаром, попробовал. Вкус не изменился.

— Да. Получается, если хорошо настроиться.

— Ерунда, тело не обманешь, — и каша, и чемпион нервировали меня. Не хотелось ни есть, ни говорить.

— Боль — это… самосбывающееся пророчество, — выдал Добромир уверенно и отложил ложку

— Из дерьма пулю не слепишь, — я с усмешкой откинулся на спинку лавки, хотя минутой раньше хотел уйти. Добромир раздражал меня — огреть его увесистой табуреткой было бы лучшим событием за сегодняшний вечер. — Считаешь, мы испытываем боль, потому что хотим её?

— Думаем, что так заведено, и так будет всегда. Нужно освободить голову. Сделать шаг в будущее.

— От тела тебе её мигом освободят и от будущего в придачу.

— Реальность та, в которую мы верим. Я не считаю, что боль неизбежна. Когда получается удерживать новый образ, мне легче.

— Ты напоминаешь Ларри, у него тоже полно завиральных идей. — За бравадой я хотел скрыть смятение. С самого начала чемпион казался странным. А сейчас признался, что верит в то, что существует нечто вне человека. Дверники тоже владели тайным знанием, которое так и не смогли объяснить людям, поэтому их дар приравняли к тёмной магии.

— Завтра гонка, у нас настроение не победное, — Добромир исподлобья взглянул на меня.

С того дня, как исчезла Соня, мы почти не общались, сосредоточившись на тренировках. Короткие незначащие фразы да общий молчаливый ужин — вот всё, что происходило между нами.

— За твое настроение я не отвечаю, — ответил безразлично, хотя так мерзко я не чувствовал себя очень давно.

Мне было по-настоящему плохо. Добромир замешкался, рывком расстегнув верхние пуговицы своей куртки, одна из них, не выдержав напора, сиротливо повисла на толстой серой нитке.

— Мне жаль, что я послушался тебя и не полетел на поиски Сони. Ни одного дня без неё я не был спокоен. Даже Огненная змея перестала волновать меня, — сказал Добромир.

Какое мне дело до его волнений.

Когда Соня исчезла, я злился, негодовал, плевался ядом, но потом злость сменилась отчаянием. Страх скручивал узлом мои внутренности, я ни о чём другом не мог думать. Я засыпал с мыслью о Соне и просыпался, думая о ней. Невмоготу стало тренироваться, делать вид, что всё в порядке, но признаться Добромиру, что я готов выть на луну от отчаяния, не позволяла гордость.

Только не ему.

— Когда Соня победила в индивидуальной гонке, увела победу у меня из-под носа на последних метрах дистанции, я спрыгнул с седла, еле стоял от боли, так было плохо. — Добромир хмурился, подбирая слова, — а потом