Держите огонь зажженным - Ирина Владимировна Дегтярева

не конструктивна в данном случае. Я предлагаю путь безопасный, насколько это возможно в сложившейся обстановке. – Петр помолчал и добавил: – Я думал, мы начнем работать и не станем охотиться на ведьм там, где водятся ангелы.

– Надо запомнить это выражение, – рассмеялся Карайылан. – Мы договорились, но ты хотя бы держи меня в курсе дела. А то у меня ощущение, что я собственноручно запустил лису в курятник.

«Я тот еще курохват», – подумал Горюнов, поднимаясь и чувствуя, как прилипла рубашка к спине от пота.

– Не обессудь, но обратно тебя отвезут снова в повязке на глазах, – сказал ему вслед Карайылан.

* * *

Под навесом, завешенным маскировочной сетью, при слабом свете электрического фонаря лицо Зарифы выплывало из темноты, словно Петр во время медитации вызвал призрака. Пахло сырой травой и духами Зары.

Роса упала или облако прошло над горой, но ощущалась повысившаяся влажность. Мерзли босые ноги в шлепанцах. Петр успел переодеться после приезда от Карайылана и переговорил с Авдаляном. Тот уже знал, что все улажено с главой РПК, и посулил завтра начать положенную подготовку нового заместителя по безопасности.

Что-то стрекотало в кустах и слегка жужжал фонарь. Свет шел вверх, и в потоке этого желтоватого света по спирали кружили мошки.

– Зачем ты так ему сказал? – Зара стояла у стены здания, к которой примыкал навес. Свет иссякал, добираясь только до ее лица, которое выглядело бледным пятном.

– Разве это не так? – тихо спросил Петр. Он сидел боком к столу на скамье, оседлав ее верхом. – Ведь Дилар тоже тогда взяли?

– Позже, – сдавленным голосом призналась она. – Я ее сдала. Дилар уже была беременна…

Он подавленно молчал, уставившись на световое пятно на столешнице. Зара боялась приблизиться, видя его опустошенное и страшное в тенях от неверного света лицо. И все же она продолжила:

– Они ее не пытали, как меня. Но она выдала Мардини и тебя. А ведь она так тебя любила…

– Дилар спасала ребенка, – вздохнул Петр. – Понимала, что я – взрослый мужик и смогу сам о себе позаботиться. Так и вышло. Только вот ее я не уберег. Она сдала Мардини, и Галиб на время успокоился, поджидая моего появления в Стамбуле… Потом решил его ускорить и послал людей убить Дилар. При встрече она рассказала бы мне все… В первые же минуты. Она не побоялась бы, как ты…

– Ну убей меня! – Зара порывисто сделала несколько шагов к Горюнову и, наткнувшись на его взгляд, быстро отступила обратно к стене.

Он усмехнулся. Опустил голову и сидел так несколько минут молча. Зарифа, уставившись на него из темноты, ждала.

– Ты платишь более страшную цену, – сказал он наконец. – Если Дилар для тебя что-то значила, будешь верной и послушной. И тогда Галиб получит по полной. Пусть не умрет, но расплатится. Поверь, смерть – все-таки самый легкий выход. Правда, необратимый, если у тебя нет друга Иисуса. Шаг – и нет тебя… Мы и так все шагнем, когда придет время. Иди спать. Завтра нас тут обещали начать готовить к боевой работе.

Зара не удержалась от улыбки, услышав иронию в голосе Петра.

– Зря смеешься. – Он встал. – Тебя записали в мои телохранители. Так что физподготовка и восстановление стрелковых навыков тебе не помешают. А то превратилась в стряпуху и добропорядочную жену.

…Уснуть он не мог. Рядом сопели бойцы РПК, многим из которых за пятьдесят. В их казарме подобрались «старички». Молодежь старалась держаться сверстников и шумела в соседней казарме, хоть им и пытались привить дисциплину и воинский распорядок. У них в одно ухо влетало, в другое вылетало, как у всех юнцов, хотя многие из них уже стреляли не только по мишеням, теряли в боях близких и родных, но молодость и жажда жизни брали свое, прорастали, как трава из-под камня. Они искали свет, чтобы успеть хоть чуть погреться под нашим вечным солнцем. А жизнь привалила их внезапным камнепадом, заставляя двигаться вперед с исковерканными судьбами и душами.

Петр думал о Мансуре. Старался удержать перед мысленным взором фотографию сына и Саши. Их образы уплывали. Он не успел насмотреться на них, чтобы лица врезались четко в память. Лицо Дилар в его памяти тоже стало поглощать неумолимое время. Копна волос и глаза, когда она щурилась от солнца. Как только заставлял ее ментальным усилием посмотреть на солнце и сощуриться, возникали из небытия и другие черты смуглого влюбленного лица.

Рассвет начал подсвечивать стены казармы, когда Петр вдруг резко сел на своей импровизированной постели у стены и сильно, до боли зажмурился: «Господи! Девочка, перед каким же злым выбором они тебя поставили!»

Он словно увидел ее фигурку в бетонной грязной камере с металлической мебелью и спокойного Галиба напротив. Петр не сомневался, что именно Галиб ее допрашивал.

Горюнов выбрался из казармы, накинув колючее шерстяное одеяло на плечи. Он дошел до площадки, где стояли машины, замаскированные под навесами. Отсюда виднелся склон, блестевший от росы. По тропинке вниз уходила группа курдов цепочкой. Наверное, совершали утренний марш-бросок. Петр видел их со спины, уходящих в сторону встающего солнца…

Через пару часов Авдалян снабдил Петра и Зарифу зеленой камуфлированной формой, пригодной для здешних зеленых гор, с флагом Курдистана, нашитым на рукав, и предложил перенести вещи в небольшую комнату в бетонном домике, напоминающем бункер. В этом же доме, только в других комнатах, жили командир батальона, сам Шиван и пара других замов.

Зара попросила отвернуться, пока переодевалась в камуфляж. После вчерашнего разговора она выглядела тихой и подавленной. Одевшись, Зарифа застелила топчан, сколоченный из досок, двумя одеялами, которые они захватили каждый из своей казармы.

– Мне сказали идти тренироваться к девчонкам, – сказала она.

– Иди. – Петр застегивал куртку, думая о своем.

– Ты меня ненавидишь, – заключила она обреченно.

– Не думал, что это имеет для тебя значение, – пробормотал он. – Не валяй дурака! Я давно догадывался, как все было, еще до того, как взял тебя сюда из Москвы. Ничего теперь не изменилось. Занимайся делом, прекрати ныть! Нам еще работать, надо оставаться собранными. Нельзя раскисать, а уж тем более ссориться. – Петр подошел к ней вплотную, положил ей руки на плечи, обратив внимание, какая она невысокая и хрупкая. – В этой форме ты напоминаешь мне ту, прежнюю Зарифу – бойкую девчонку, веселую, безмятежную партизанку, которая за словом в карман не полезет. Где наши веселые денечки? А? – Он хотел сказать бодро, но прозвучало грустно.

– Я верила, что это правильно – борьба, протест против власти, сила оружия… Мы чувствовали себя наравне с парнями. Мне казалось,