Жена шута - Эмилия Остен

До тех пор, пока Ренар не приедет.

Он приедет, она знала это точно, и совсем скоро. Она опасалась садиться, справедливо полагая, что усталость вцепится в добычу и усыпит ее вернее теплого питья. Колетт стояла, обхватив себя руками, глядя в камин, и словно застыла – в мгновении, в мысли, в ожидании.

Она услышала знакомые шаги, едва пробило пять, однако оборачиваться не стала. Твердые ладони легли ей на плечи, и Колетт словно обняло теплом. Ренар помолчал, а потом сказал ей в макушку:

– Простите меня, дорогая. Простите, что не пришел раньше.

– Вы исполняли свой долг, я знаю. – Колетт была так рада, что он наконец здесь. – И будете это делать впредь; за что же тут просить прощения?

– Я ушел этой ночью, не сказав вам ничего, хотя мог не вернуться. Да меня бы на небеса не взяли, если бы я так все и оставил.

– Только это вас беспокоит? – улыбнулась она.

Говорить с ним, не видя его, оказалось легче; Колетт не спешила оборачиваться.

– Нет, не только. К черту все новости и политику, они подождут. Я хотел вам рассказать кое-что, и вот сразу прошу вас: стойте так, как стоите, чтобы я мог сказать, иначе у меня духу не хватит.

Колетт изумилась.

– У вас, Ренар, не хватит духу? У вас?!

– Именно так. – Он притянул ее к себе, и она совсем согрелась, хотя он всего минуту стоял с нею рядом. – Если я все эти проклятые годы не мог сказать, то сейчас… ах, Колетт, терять мне нечего. Слушай же. Вот она, правда: я люблю тебя, люблю безумно, и если ты сейчас отправишь меня к дьяволу и скажешь, что я всю твою жизнь сломал этим браком, что ж, я приму это. Но тогда мне нужно от тебя это услышать.

Она ожидала услышать совсем не это. Она даже не надеялась на это. Колетт покачала головой, пытаясь прогнать сон, если это именно он, – но нет, реальность обступала ее резко и неотвратимо.

– Вы любите меня? – пробормотала она. – Как это может быть, Ренар? Вы ни разу не дали мне того понять!

– Я сказал тебе это давным-давно, – проговорил он тихо над ее ухом, и дыхание защекотало кожу. – Только ты не знала.

– О чем вы говорите?

– Я сказал тебе, – продолжал он, – что однажды назову тебя своей, чего бы мне это ни стоило. Что судьбу обмануть нельзя, и если она указала мне на тебя, я не стану противиться. Да и что противиться, ведь это лучшее, что случалось со мною в жизни.

– Но… но это… это знали лишь…

– Ты и я, верно. Только ты и я.

Она хорошо помнила тот бал в Ла-Рошели. Первый ее большой бал-маскарад. Изумительные танцы, галантные кавалеры, а главное – Ноэль, который приехал туда с родителями. Колетт станцевала с ним дважды и пребывала на вершине блаженства. Она знакомилась с видными мужчинами, но никого не запоминала, так как никто не был ей важен так, как Ноэль. Она считала это своей маленькой тайной и делала вид, что ничего такого, что это танец масок и обычная игра.

Утомившись, она вышла на балкон глотнуть свежего воздуха. Стояла роскошная летняя ночь, и Колетт знала, что нехорошо так сбегать из-под надзора матушки, однако ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось получить все – и удовольствие от нового платья и маски, и танцы, и этот украденный миг на балконе.

Кто-то коснулся ее, и она едва не вскрикнула, только прикосновение было мягким, неопасным.

– Незнакомка, – сказал мужчина, стоявший у нее за спиной, – ах, прекрасная незнакомка. Не оглядывайтесь.

Колетт засмеялась.

– Ноэль…

– Тшш, никаких имен сегодня. – Он склонился и шептал ей на ухо. – Мы обычные маски – вы не знаете меня, а я вас. Так?

– Пусть так, – засмеялась Колетт, которой понравилась эта игра. Ах, Ноэль! Это так увлекательно.

– Тогда, моя дорогая незнакомка, я доверю вам некую тайну. Вы умеете хранить тайны?

– О, конечно.

– Вот в чем я вам сознаюсь: я влюбился в вас с первого взгляда.

Колетт затихла. Это признание звучало уже не шуткой – оно было серьезно.

– Я влюбился в вас, – продолжал мужчина, – однако говорить об этом невозможно, да и для вас рано. Но это подобно грому среди ясного неба. И хотя пока это чувство к вам я сохраню в тайне, дабы никого не огорчать и не предавать ничьих надежд, знайте: если уж судьба указала мне на вас, я не стану противиться этому зову. Вы станете моей, прекрасная незнакомка, рано или поздно, я заполучу вас любым способом, потому что влюблен в вас безумно – и вам придется с этим смириться, вот так!

Она уже не знала, шутит он или всерьез, и решила, что лучшим ответом будет такой:

– А если я скажу, что к вам тоже неравнодушна?

– О, нет, нет, нет! – пропел он тихонько. – Вы не можете, ведь мы в масках, и вы не знаете, кто я! Не спешите говорить о любви. Вы узнаете ее, когда она придет к вам, и другой вы не захотите. А пока оставляю вам мое признание… и мое сердце. Не оглядывайтесь, милая маска, не оглядывайтесь.

– Хорошо… – прошептала Колетт, удивленная, и он ушел, исчез. Когда она обернулась полминуты спустя, на балконе никого не было.

Потом она вернулась в бальный зал; Ноэль говорил с родителями, и Колетт показалось, что, увидев ее, он улыбнулся ей особенно, со значением. Она зарделась, опустила глаза. Этот разговор между нею и кузеном, несомненно, останется в тайне, но теперь она знала, что мечта, которую можно лелеять, – настоящая.

– Но… я думала…

– Ты думала, что это твой кузен Ноэль. Я слышал там, у церкви, в день нашей свадьбы, – усмехнулся Ренар. – Однако Ноэль был ни при чем. Прости, дорогая, что невольно обманул тебя. Только ты помнишь, как я люблю справедливость. Я увидел тебя на балу в Ла-Рошели, и ты была столь блистательна, столь желанна, что я немедленно захотел тебя заполучить. Это было словно откровение: я увидел тебя и подумал о тебе как о своей женщине. Ничего не нужно решать, мучиться сомнениями, – с первого мига мне все стало ясно. Я смотрел на тебя, видел твою молодость и живость, видел, как ты еще не знаешь света, и подумал, что должен поступить справедливо по отношению к тебе. Сказал тайно, что полюбил тебя, но… но затем – поймал в клетку, моя птица.

– Ренар… хватит иносказаний.

– Да, прости меня. Я виноват, безумно виноват пред тобою. Я сговорился с твоей матушкой сразу, там же на балу; сказал, что хочу взять тебя в жены и что это непременно надо сохранить в тайне, в первую очередь от тебя самой. Если по прошествии некоего времени ты, Колетт, не получишь более достойного предложения и при этом будешь влюблена в жениха, – тогда наш уговор с твоей матушкой вступал в силу. Я не мог сразу подрезать тебе крылья и лишить тебя возможности полюбить – хотя это и означало бы для меня поражение. Но я смог бы прожить с этим. А ты такова, что не смогла бы.