Тигр, тигр, светло горящий ! - Михаил Савеличев

— Еще вопросы, господа.

Следующий зритель воспользовался телефоном:

— Кирилл, на Титане вы были спасены экипажем Фарелла Фасенда, — Кирилл похолодел, — Я знаю, что высаживаясь там, он нарушил приказ командования, за что впоследствии и был казнен. Но если бы он не высадился в Оранжевой Лошади вас сейчас не было в живых. Ваше отношение к капитану Фареллу?

Кирилл не ожидал такого удара напоследок. Наверное так же чувствует себя ковбой, только сейчас усмиривший норовистого скакуна и повернувшись к нему спиной, получивший предательский удар копытом по спине. Он долго не мог ответить и в студии повисла непривычная тишина. Наконец он сказал:

— Хотя, может быть, я и обязан Фареллу жизнью, но я считаю, что он преступник, нарушивший приказ и присягу. Я отдаю себе отчет, что моя жизнь не стоила такого предательства.

— Благодарю вас, Кирилл, за ваше участие в нашей передаче. На этом наш эфир кончается. До следующих встреч, дамы и господа, если нас не закроют в связи со сменой владельца передачи.

— Я не дурак резать курицу, несущую золотые яйца, — обиделся Петер Франц на Памелу, — Меня хорошо попинали, но я не в обиде. Вы знаете мои принципы, Оливия, — если в компании все разделяют мнение хозяина, то она обречена на разорение!

— Я полностью с вами согласна, Ваше Высочество, — задумчиво сказала Оливия, только сейчас сообразив, как она кончит текущую главу своей книги: «Несмотря на то, что Кирилл запретил мне подходить к тому месту, где он сейчас стоял, я все же не удержалась и, огибая аккуратные белые надгробия с кое-где возложенными свежими и засохшими цветами, подкралась ближе к нему и попыталась разглядеть надпись на могиле, которую он решил посетить и ради которой и затеял такое далекое путешествие. Его широкая спина закрывала плиту и только когда он стал медленно поворачиваться ко мне, почувствовав мое приближение, с недовольным видом и кусая губы, я краешком глаза уловила то, что было на ней выбито. Разрозненные буквы не сразу сложились в слова лишь через несколько часов я чисто подсознательно разгадала эту шараду и меня осенила догадка. Изысканный готический шрифт гласил „Фарелл Фассенд“. Дат никаких не было. Я же не решилась спросить Кирилла, что он делал на могиле этого человека и самое главное — как она могла вообще здесь оказаться, ведь преступников не хоронят».

Глава седьмая. КНИГОЧЕЙ. Клайпеда — Фюрстенберг, ноябрь, 69-го

По случаю осени, дождя и холодного ветра улицы Паланги были пустынны люди сидели в теплых квартирах, либо со стаями гусей улетели в теплые африканские страны. Листья с кленов, осин, дубов и берез окончательно слетели, застелив улицы желто-красным мокрым ковром неописуемой красоты и лишь отдельные упрямые дети весны все еще маячили кое-где на черных унылых ветках, трепеща на морском ветру, несущем запахи соли, йода и зимы.

С машиной не возникло никаких проблем — Одри мило поскалила зубки болтливому Ричарду, сменившего Гринцявичуса на посту в экологической полиции, я заплатил авансом штраф за загрязнение чистого прибалтийского воздуха вредными выхлопами, мы получили ключи, квитанцию и удалились. Лимузин одиноко мок на стоянке и мне даже стало жалко этого монстра, пережившего свою эпоху и своих собратьев, когда-то весело табунами бегавших по асфальтовым дорогам Земли, резвившихся и размножавшихся на ее просторах и не заметивших, как в одночасье ушло их время.

Меня всегда удивляли споры палеонтологов о быстрой смерти динозавров. Причем основные их восторги относились не столько к самому факту кончины зубастых и хладнокровных хозяев Земли, сколько к ее скоропостижности. Наша жизнь настолько коротка, что незыблемость окружающих нас вещей, природы, всего мира кажется нам нечто само собой разумеющимся. Мы настолько избалованы Дарвином, что для нас очевидна эволюционная изменчивость природы, растянутая на миллионы лет, — когда всю жизнь просыпаешься и видишь за окном все тех же стегозавров, диплодоков и птеродактилей. Но наша сорокатысячная история все-таки постепенно приучает нас к мысли о быстроте перемен, о революциях вместо эволюции, о том, что проснувшись в одно прекрасное утро, можно не узнать свой мир — вместо игуанодонов на лугу будут пастись лошади, а мир захватят безволосые обезьяны-мутанты. И все-равно, с этим трудно смириться, а наш меняющийся мир людей стал неуютен.

Мы сели в холодную машину и Одри долго возилась с зажиганием, хлюпая простывшим носом и кляня бесконечный дождь. Я счел за благо не блистать своими познаниями в технике и не раздражать девушку советами в очень далекой от меня сфере. Наконец железный бегемот заработал. В салоне быстро стало тепло и уютно. Громко гудел двигатель, из печки в салон тек горячий воздух, ударяя в наши промокшие и окоченевшие ноги, согревал их и приходилось прикладывать усилия, чтобы не погрузиться в полудремоту.

Одри размотала двухметровый шерстяной шарф, который я из милосердия ссудил бедной девушке, не имевшей до настоящего момента времени никакого понятия о причудах балтийской осени и чьей самой теплой вещью в гардеробе были покрывала из искусственного красного меха, небрежно накинутые на заднее сиденье. Основательно высморкавшись в клечатый платок (я сделал вид, что не заметил такого безобразия) и решив, весьма здраво, водолазный свитер из верблюжьей шерсти и ватник (мои же) не снимать, Одри прогундосила с претензией на классический французский пронанс, что-то вроде «поехали», махнула рукой и мы тронулись вдоль по Питерской.

Стихия не на шутку разыгрывалась — дождь в который уже раз сменился мокрым снегом, который повалил стеной, сильный ветер разгонял снежинки до космических скоростей и они с громким щелканьем впечатывались в наши окна. Дворники еле-еле справлялись со своей задачей и даже подогрев окон не помогал увидеть окружающий мир. Одри включила навигационную систему и по лобовому стеклу поползли знакомые очертания улиц Паланги и замелькали непонятные цифры.

— Может все-таки вернемся, — робко предложил я насупившейся девушке, любившей быструю езду и не терпевшей погоды, которая не позволяет стрелке спидометра переваливать за скромную отметку двести километров в час.

— Поздно. Гринцявичус серьезно мне обещал при следующей встрече основательно взять меня за… хм, взяться за меня. Надо скорее уносить отсюда ноги, иначе дедушкино наследство может конфисковать ваша ненормальная экологическая полиция.

С раздраженной женщиной лучше не спорить, а в снег лучше не ездить наземным транспортом и раз я совершил одну глупость, то это не значило, что надо совершать и другую.