Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг. - Николай Пржевальский

Присоедините ко всему этому несколько зверьков: енота, барсука, лисицу, ласку, хорька, и вы получите полное перечисление тех немногих животных видов, которые держатся зимой на сунгачинских равнинах.

Но вот наступает март, и хотя холода всё еще не уменьшаются, однако весна чуется уже недалеко. Как в первом, так и во втором году первыми вестниками её прилёта явились лебеди кликуны. (Cygnus musicus) [С. cygnus] и своим громким, гармоническим звуком немного оживили безмолвие равнины. Затем появилась небольшая стая бакланов (Phalacrocorax carbo), которые, видимо, утомлённые перелётом, несколько времени вились над Сунгачею и, наконец, опустились на поверхность воды. С тех пор эти птицы постоянно держались на Сунгаче, и часто можно было слышать хриплые, похожие, на гоготанье, голоса, которые они издают как знак удовольствия, отдыхая целым обществом на низких ветвях берегового тальника или занимаясь рыбной ловлей.

В последней бакланы великие мастера, и, как известно, китайцы с давних времён употребляют их для подобной цели. Мне самому много раз случалось наблюдать, как долго может оставаться под водой нырнувший баклан, обыкновенно редко возвращающийся на поверхность без добычи. В случае, если пойманная им рыба велика, так что проглотить её довольно трудно, то ближайшие товарищи бросаются тотчас же отнимать добычу, начинается шум и драка, которая не всегда оканчивается в пользу правого.

Притом же иногда не даром обходится баклану и самая ловля. Случается, что проглоченная им касатка, во множестве водящаяся в Сунгаче и в озере Ханка, распускает свои колючки в горле птицы, которая не имеет возможности освободиться от такой грустной неожиданности и бывает задушена рыбой.

По своему поведению баклан весьма хитрая и осторожная птица.

При виде опасности он тотчас же погружается всем телом в воду, оставляя на поверхности только длинную шею и голову, которую вертит во все стороны и зорко следит за движениями своего неприятеля. От последнего спасается или быстрым нырянием или чаще улетает, тяжело захлопав крыльями по воде, как лебедь, но потом летит скоро и сильно.

Валовой пролёт бакланов на озере Ханка начинается обыкновенно с половины марта и продолжается до конца этого месяца.

Тогда они являются по Сунгаче большими стадами, но для вывода молодых здесь остаются только очень немногие.

Вслед за первыми водяными птицами начали появляться и голенастые, несмотря на то, что холода продолжали стоять попрежнему и по болотам нигде еще не было оттаявших мест. В ожидании лучшего времени, которое обыкновенно наступает здесь только в конце марта, все эти, равно как другие птицы, держались по берегу Сунгачи.

Только здесь пролётные гости могли находить для себя пищу, хотя, вероятно, случалось, особенно при большом скоплении потребителей, что многие из них иногда подолгу постничали.

Самыми нетерпеливыми выскочками из голенастых, несмотря на всю свою флегматичность, оказались журавли, которых два вида: японский (даурский) и китайский (уссурийский), прилетели 3 и 4 марта.

Первый из этих журавлей родиной из Японии, по своим нравам очень схож с европейским малым журавлём (Grus virgo) и, подобно последнему, весной устраивает забавные пляски для развлечения и удовольствия своих любимых подруг. С такой похвальной целью общество этих журавлей, обыкновенно от трёх до пяти пар, живущих по соседству, выбирает среди болота сухое, гладкое место, позаботясь предварительно, чтобы оно находилось в почтительном расстоянии от всяких кустов, оврагов и тому подобных местностей, могущих скрывать врага.

Ранним утром и в особенности перед вечером журавли слетаются на такое условное место и, покричав здесь немного, принимаются за пляску. Для этого они образуют круг, внутри которого находится, собственно арена, предназначенная для танцев. Сюда выходят один или два присутствующих, прыгают, кивают головой, приседают, подскакивают вверх, машут крыльями и вообще всякими манерами стараются показать свою ловкость и искусство. Остальные присутствующие в это время смотрят на них, но немного погодя сменяют усталых, которые в свою очередь делаются зрителями.

Такая пляска продолжается иногда часа два, пока, наконец, с наступлением сумерок утомлённые танцоры закричат хором во все горло и разлетятся на ночь по своим владениям.

Независимо от общих танцев, самец этого вида, один из самых любезных кавалеров между своими длинноногими собратьями, не упускает ни одного случая выказать любезность перед самкою и, бродя с нею по болоту, часто делает самые смешные движения, между тем как его более положительная супруга занимается в это время проглатыванием пойманных лягушек.

Хотя в период весеннего пролёта японские журавли держатся в значительном количестве по сунгачинским равнинам и некоторые остаются здесь для вывода молодых, но этот вид предпочитает открытым местностям горные долины и в них охотнее гнездится.

В верхних частях Дауби-хэ, Лэфу и Сиян-хэ я видал часто этих журавлей. Обитая в таких тихих, уединенных долинах и никогда не тревожимые человеком, они становятся гораздо смелее и подпускают к себе довольно близко, что никогда не делают на открытых сунгачинских болотах.

Привязанность названных журавлей к своим детям и между собой очень велика. Так, однажды в долине Сиян-хэ я убил самку из пары, обитавшей недалеко от того места, где я жил несколько дней. Оставшийся самец долго летал вокруг меня, пока я нёс его убитую подругу; затем держался два дня возле того места, часто и громко крича, и, наконец, убедившись в бесполезности своих поисков, на третий день решил покинуть родину, в которой жил счастливо, может быть, несколько лет. Для этого он начал подниматься спиральными кругами кверху, как то обыкновенно делают осенью, перед отлётом, наши аисты, поднялся так высоко, что был заметен чёрной точкой, и затем полетел в направлении к озеру Ханка. Что будет делать он далее? Куда улетит? Найдет ли себе другую подругу?

Прилетающий почти одновременно с японским журавлём другой его собрат - журавль китайский - есть самая большая птица здешних местностей, так как в стоячем положении он имеет до 5 футов [1,5 м] вышины, 7 1/2 футов [2,3 м] в размахе крыльев и весит 23 фунта [9,2 кг]. Притом же он очень красив: весь снежно-белый, за исключением черной шеи и такого же цвета малых маховых и плечевых перьев; последние достигают больших размеров и образуют при сложенных крыльях объёмистый пучок, возвышающийся над хвостом и задней частью спины.

Вместе с тем этот журавль так осторожен, что не подпускает к себе на открытом месте даже на триста шагов, и убить его весьма мудрёная задача. Стрелять дробью, конечно, и думать нечего, так как эта птица очень крепка на рану, притом же никогда не даст подкрасться к себе на близкое расстояние, кроме самых редких исключений, так что для охоты надобно непременно употреблять штуцер.

Но для меткой стрельбы пулей, во-первых, необходим огромный навык, а во-вторых, даже и при таком условии далеко не всегда можно рассчитывать на успех при стрельбе с большой дистанции в сравнительно малую цель, какую представляет собою журавль.

Самое лучшее время для охоты за этими птицами бывает, как только они появятся и, за неимением растаявших мест на болотах, волей или неволей должны держаться по берегу Сунгачи, где к ним можно ещё иногда подкрасться из-за лозы и тростника на меткий штуцерный выстрел, т. е. шагов на полтораста.

Но охотничьи экскурсии по сунгачинским равнинам, в особенности в это время года, дело не лёгкое.

Уцелевшая от осенних пожаров сухая прошлогодняя трава, вышиною в три-четыре фута, притом же страшно густая и скрученная ветром, да ещё со снегом внизу, до того затрудняет ходьбу, что нужно пробираться вперёд с большими усилиями. Ноги беспрестанно запутываются, часто падаешь и вообще на одной версте умаешься очень сильно.

Но вот выдалась паленина, т. е. выжженное прошедшей осенью место, где снегу теперь совсем нет. Ну, думаешь, слава богу, можно будет итти удобнее, и оно действительно так, да не совсем.

Торчащие остатки сгоревшей травы, вышиною около вершка, довольно толстые да притом обледенелые, до того дерут сапоги, что после двух-трёх дней на них уже являются дырки, сквозь которые иногда так уколешься тою же самой травой, что сделаешь невольный скачок.

Сунешься в кусты - там, и, боже упаси! Ветер, постоянно гуляющий по окрестным равнинам, сдувает сюда множество снегу, так что даже и в малоснежную зиму, какова была нынешняя [156], образуются саженные сугробы, в которые, если привалишься, то еле-еле вылезешь и, верно, не пройдёшь даже одной сотни шагов.

Но вот после подобной прогулки в несколько вёрст заметишь, наконец, вдали пару красивых китайских журавлей, важно расхаживающих по берегу Сунгачи или стоящих неподвижно на льду залива, словно погружённых в глубокое философское раздумье.