Грата - Кристиан Бэд

свидетельствовал против меня? — взвился Ули. — Да я тебя предал! Я! Я знал, что тебя хотят убить! Знал с первого часа после взрыва твоего дома! Отец написал мне на коммуникатор! Он велел найти тебя и сообщить ему, где ты есть!

— Но ты же не сообщил.

— Но я и тебе ничего не сказал, ты, лох! Я тебя предал, понял?!

Ули кричал. На его бледных щеках выступил румянец.

Давным-давно, когда им с Рэмом было по шестнадцать лет, они жили в одном маленьком городе на имперской планете Мах-ми. Вместе убегали с уроков и даже девчонками менялись.

А потом дом Рэма вместе с семьёй был уничтожен местным спецоном по ложному доносу. Доносчик писал, что по этому адресу располагается склад наркоторговца.

Тогда вовсю шла война. И по законам военного времени дом уничтожили, особо не разбираясь. Был донос, были подкуплены члены местного Администрата, которые передали дело по армейскому ведомству. А там особо не церемонятся.

Всего один выстрел… и куча пепла на месте родного дома, отца, матери, сестрёнки и брата.

У Рэма была большая надоедливая семья. И в пару минут не осталось вообще ничего.

Мало того — за ним самим шла охота. Он должен был погибнуть, потому что у плантаций йилана, купленных отцом на экзотианской Асконе, не должно было остаться наследников.

Бандитам казалось, что они просчитали всё.

Но именно в этот злосчастный вечер Рэм поссорился с отцом и ушёл из дома, не оставшись на семейный ужин. Он тусил с Ули на крыше ресторана, когда тяжёлая спецоновская шлюпка превратила его дом в столб огня.

Парень тогда не знал, что донос написал отец Ули. А ему заплатил за это хорошие деньги личный юрист семьи Стоунов. Отец Ули всегда был бандитом.

Но сын этого отца помог Рэму бежать с планеты, хоть и не решился рассказать, кто его преследует и зачем.

Трудно пойти против друга. Но против родителей — ещё труднее.

Глава 16. Как лягушка

Пассажирский корт, следующий по маршруту «Аннхелл — Питайя — Аскона». Рэм и Ченич. Терминал корта

Когда Ули крикнул: «Я тебя предал, понял?!» — Ченич посмотрел на Рэма с тревогой.

Разговор был неприятным. Такой мог деморализовать и бойца постарше и поопытнее, не то что мальчишку.

Но Рэм растерянным не выглядел. И уж тем более деморализованным.

— Ты помог мне тогда, как сумел, — сказал он в микрофон. — Это же был твой отец. Как ты мог решить, кого нужно предать — друга или отца? Тебе даже шестнадцать ещё не исполнилось. Ты помог мне бежать, Ули. А что ты ещё мог тогда сделать?

— А ты?! — заорал Ули. — Ты сделал так, что меня потом посадили!

— Кто тебе такое сказал? — удивился Рэм. — Я не знал про тебя. И я не мог не искать убийцу своей семьи. Я не знал, что донос на моего отца написал твой отец, Ули. Когда я это узнал, было поздно. Машина правосудия — ты её знаешь — как и спецон, не щадит никого. Когда твой отец обвинил моего в торговле наркотиками, она тоже сработала как гильотина. Но я не свидетельствовал против тебя, иначе ты получил бы не пять лет, а двадцать. Так мне объяснили юристы. Я тоже промолчал. Мы квиты.

— Только не с тобой! Ты не понимаешь, что это значит — четыре года сидеть в тюрьме! Ты даже не вспоминал про меня!

— Я вспоминал, — покачал головой Рэм. — Ты же знаешь, что я посылал тебе деньги. Ты покупал на них наркотики и перепродавал в тюрьме, да? А сейчас ты чем подрабатываешь? Убиваешь людей?

— Да! — заорал Ули. — Я убиваю! Я преодолел себя! Я не трус! Я могу убивать! Любого. Мне... Мне не жалко!

— А я ведь помню, когда тебе было жалко убивать, Ули…

Рэм говорил всё тише. Он то и дело удалялся из зоны работы микрофона, пытаясь понять, где сейчас бандиты. К несчастью, изображение с камер в корабельных коридорах захватчики перехватили в первую очередь и зашифровали канал.

Ченич понимал: Рэма сейчас пытаются локализовать по голосу. И скоро бандиты добьются успеха.

Но парень затягивал разговор, уверенно наступая в расставленный на него капкан.

— Помню, как ты пытался убить лягушку, Ули, — рассказывал Рэм негромко, словно бы увлечённый воспоминаниями. — Ты смотрел на неё, и тебе было тяжело, страшно. Лягушка была живая. Неправильно было её убивать. А все наши кричали тебе — бей! И ты убил её. Она умерла не сразу. Дёргалась и пыталась прыгать. И ты сказал мне вечером: «О да, я же себя преодолел!». А сам отворачивался от меня. И я понимал, что тебе плохо. Это было потому, что ты не себя преодолел, Ули. Ты взломал защиту социальных инстинктов. Это как дверь, что запирала комнату, где ты всё ещё просто зверь, животное. Обычное животное, Ули. Как эта лягушка. Убив её вот так — ты стал лягушкой взамен. И теперь ты всего лишь пытаешься прыгать, как та умирающая лягушка. Тебе просто нечего мне сказать…

Рэм замолчал

Ули сжал кулаки:

— Врёшь! — закричал он. — Ты просто ничего не понимаешь во мне! Я сидел в экзотской тюрьме! Я убиваю только экзотов, а не имперцев! Они не люди!

— Ты реально веришь, что экзоты чем-то хуже имперцев? — рассмеялся Рэм. — И это я у тебя — экзот? А ты тогда кто? Кровь на Мах-ми перемешивается постоянно. Там кругом одни полукровки!

— Враньё! Ты их не видел, этих экзотов! Они другие!

— Другие, — согласился Рэм. — По воспитанию. Только в Империи бродит дурацкое убеждение, что одни люди могут быть чем-то генетически лучше других. Правильнее. И потому можно убивать менее правильных. И ты с ними, да? Ты же сам — смесок, Ули? Ты думаешь, что великие господа позволят тебе быть у них привилегированным рабом? Знаешь, были в древности такие рабы, которым позволяли казнить других рабов. И вот теперь тебе приказали убить меня, и ты оправдываешь себя моей якобы экзотской кровью? Да ты просто им служишь!

— Я его засёк! — заорал певец, перебивая уже открывшего рот Ули. Всё это время бандиты трясли станнерами перед связистом, требуя определить, где сидит говорящий. — Он на терминале! Мы