Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений - Марк Блиев

Переход от полномасштабного геноцида к «мелкопоместному» террору

Грузинские тавады, в особенности князья Мачабели и Эристави – непосредственные участники карательных мер 1840 года, внимательно следили за расследованием, которое велось по событиям в Южной Осетии российским командованием. Они не могли не обратить внимания на то, как при выявлении главных организаторов геноцида в Осетии власти сузили круг виновных, и на то, какая была проявлена осторожность в отношении грузинской знати, участвовавшей в вооруженном походе против осетин. Даже князь Андроников, осуществлявший командование всей карательной экспедицией – под его руководством происходили разрушения сел, истребление мирных жителей, – не был упомянут среди тех, кто совершал в Южной Осетии преступные действия. В то же время высшее начальство в Тифлисе и тавадская знать, господствовавшие в Южной Осетии, стали намного осторожнее, но вместе с тем изощреннее в формах своего тотального насилия, применявшегося в отношении осетинского крестьянства. Здесь, в Тифлисе, серьезное значение придали, может быть, не столько самому расследованию событий в Южной Осетии, сколько отставке Головина, которую, конечно же, связывали с вооруженным погромом осетинских крестьян. Этот факт, как, впрочем, и судьба приставов Васильева и Пурцеладзе, неожиданно ушедших из жизни, были немалым поводом, чтобы изменить тактику деспотических мер, направленных на усиление феодального гнета над югоосетинским крестьянством. Важное значение в этом имело и предписание главнокомандующего, согласно которому князья Мачабели, кои также обвинялись в карательных мерах, были «удалены от личных распоряжений по имению», поступавшему теперь под административную «опеку». Это решение генерала Нейдгардта, вытекавшее из распоряжений Николая I, формально ставило грузинских князей, имевших феодальные владения в Южной Осетии, в положение жесткого контроля. Новые серьезные отступления тавадов от российских законов на территории своих имений могли послужить поводом для перевода крестьян в разряд «казенных», что одновременно бы являлось передачей имения в государственную собственность. Создавшаяся для грузинских тавадов в Южной Осетии обстановка «уводила» их методы эксплуатации крестьян за пределы открытой и «законной» крепостнической доктрины. Отныне жестокости и насилия, представлявшие собой основной инструментарий феодального господства в Южной Осетии, в какой-то мере переходили в «полуподпольное занятие», и организация карательных экспедиций, которыми широко пользовались грузинские князья, подпадала под контроль Петербурга. Перестройка тактики, происходившая среди князей, захватила также административные и судебные учреждения, состоявшие главным образом из грузинских чиновников. Так, грузинский князь Джавахов, состоявший участковым заседателем Горийского уезда, ранее с приставом Васильевым занимавшийся преступной деятельностью и за это отстраненный от должности, был отправлен в глубь Осетии – в Нарское общество, где он продолжил свои лиходейства. По свидетельству жителей Нарского прихода, «прелюбодействовал не только с приличными себе, но и с женщинами в преклонных летах». Вместо исполнения своей прямой службы занимался провокационной политической деятельностью: «начал в короткое время стращать народ, что» осетины будут «разорены от государя, посему народ начал бояться». Князь Джавахов требовал, чтобы местные жители содержали его и людей, с ним находившихся. «В короткое время начал брать страшные взятки, о которых при сем доносим», – жаловались крестьяне. Старейшины Нарского общества единодушно приняли решение «удалить» Джавахова «от нашей волости». Судя по свидетельству самого князя, «удаление» его происходило насильственными методами, заставившими участкового заседателя укрыться в боевой башне. Дело здесь дошло до серьезного волнения, в котором приняли участие до 500 человек. Хозяева башни, где укрылся князь Джавахов, согласно осетинскому обычаю были вынуждены защищать блудного заседателя, народ же требовал, чтобы он немедленно был вызволен из башни и выгнан из Осетии. Обстановка настолько накалилась, что ворвавшиеся в башню люди собирались учинить над князем физическую расправу, но помешали им священники. В конце концов Джавахов был выдворен из Нара, но он вновь осел в Джаве, где ранее «сотрудничал» с приставом Васильевым. Добавим: еще летом 1841 года военный министр Чернышев предписывал генералу Головину, тогдашнему главнокомандующему, чтобы князь Джавахов был «немедленно удален» от «должности», и «не возлагать на него никаких поручений», «и не определять ни к каким должностям». Но князь Джавахов нисколько не пострадал ни при генерале Головине, ни при преемнике последнего. Напротив, генерал Нейдгардт, хотя и был вынужден убрать Джавахова из Нарского общества, остался недоволен волнением местных крестьян. Он доносил военному министру Чернышеву о том, будто «появилась в Осетии разбойничья шайка и грабежами своими начала беспокоить Горийский уезд». За этим последовало другое сообщение Нейдгардта – о ликвидации «полицейскими средствами» осетинских «шаек». Сообразно своему негативному отношению к крестьянским волнениям главнокомандующий сменил осетинского окружного начальника и на эту должность назначил отставного поручика Смиттена, известного «безрассудной вспыльчивостью своего нрава». Новый окружной начальник брал на себя задачу «полной ликвидации крестьянских волнений в Осетии». По данным З.Н. Ванеева, уже 7 февраля 1843 года в нарушение закона о карательных экспедициях и распоряжений императора окружной начальник Смиттен возглавил отряды войск и милиции и совершил в Осетию вооруженный поход, в результате которого «участников» крестьянских волнений «он одних перебил, других – захватил в плен». На этот раз события развивались в селе Згубир, относившемся к 1-му Осетинскому участку. Сам Смиттен, доносивший о них, считал, что в этом селе укрылась «одна из самых главных шаек осетинских разбойников», против которой ему пришлось применить вооруженную силу. На самом деле все было гораздо проще – окружной начальник решил защитить князя Кайхосро Мачабели, получившего ранение во время крестьянского волнения, и с этой целью применил к восставшим оружие.

В 1843 году политическая обстановка в Осетии заметно накалилась. Во многом она объяснялась нацеленностью окружного начальника на борьбу с крестьянскими волнениями. Эту направленность Смиттена сразу же заметили как приставы, так и грузинские князья и помещики. Их издевательства и насилие не имели меры. В январе 1843 года житель деревни Схалтба «осетин Иван Меладзе» подал жалобу на участкового заседателя Кущевского, занимавшегося следствием над «разбойнической шайкой», во время которого применил к осетинке «вдове Марияме Меладзаевой» жестокие пытки. Согласно описанию, «по приказанию заседателя Кущевского вольнонаемный переводчик его, Георгий, держал вдову Мариям за руку, а Кущевский, взяв из камина большой деревянной ложкой горящих угольев и, положа ей на ладонь, раздувал таковые сам на руке ее, от чего причинены ей раны, так что она, Меладзе, и до сего времени не может владеть двумя пальцами». Этот факт подтверждали свидетели, «слышавшие вопли женщины от истязаний Кущевского и при выходе ее после того видели жестокие на руке ее от ожога раны». Это же засвидетельствовал уездный врач, лекарь Зубилов. Установив, что следствие Кущевский проводит с применением пыток, уездный начальник Забелин спрашивал управляющего гражданской частью генерала князя Чавчавадзе: «...продолжать ли мне производством и окончить начатое по упомянутому предмету следствие или нет?» В тех условиях, в которых оказались осетинские крестьяне, вопрос был вполне уместен. Уездный начальник, знавший ситуацию, глубоко сомневался, что власти в Тифлисе (в частности князь Чавчавадзе) будут серьезно заниматься делом о применении пыток, распространенных в практике не только следователей, но и князей. Дело Мариям Меладзе, однако, раскрыло еще одну страницу, свидетельствовавшую о жестокой тирании, в которой оказалось осетинское крестьянство Южной Осетии. Как выяснилось, грузинские князья, получившие после 1835 года феодальные права на владение крестьянами в осетинских обществах, обзавелись собственными тюрьмами и стали мстить местному населению за неповиновение. В тюрьмах, ими учрежденных в Южной Осетии, крестьяне подвергались жестоким пыткам. В ряде случаев они напоминали тюрьмы, создававшиеся по классическим канонам деспотических режимов стран Востока. Одна из распространенных на Востоке традиций – к узникам, привязанным цепями, бросали ядовитых змей, жаливших своих жертв. После 1835 года такие тюрьмы князья Эристовы и Мачабели стали возводить в Южной Осетии. Путешественник, посетивший одну из таких темниц в Ксанском ущелье, видел в ней заржавевшие цепи, разбросанные человеческие кости и черепа, в которых гнездились ядовитые змеи.