Врата Изгнанников - Кэролайн Черри

— Да, — безнадежно сказал он, а потом с гневом, — Это пустыня, лио, все это место — пустыня. Небеса знают, можем ли мы сделать его хоть немного лучше.

— Или намного хуже, — сказала она.

— Да.

Она схватила его за руку и какое-то время не отпускала. Возможно ее острые глаза могли видеть его в темноте. Для него ее лицо оставалось смутным силуэтом. — Он слишком крепко привязал себя к нам — забудут ли они ему это? Если он останется здесь, будет ли он, или его брат, в безопасности, когда ворота умрут и сила начнет исчезать. А если мы возьмем их с собой — куда? Ты можем предложить им что-то получше? Я тебе говорю, самое лучше — дать им уйти. Те восемь в долине — только первая ласточка. Потом будет намного больше. Когда сила уйдет, здесь начнется ад.

— Лорд в Небесах, лио…

— Это правда, нхи Вейни, горькая правда. Я скрываю все, что делаю, но ты-то знаешь, хорошо знаешь, что у меня нет выбора получше — только оставить его рядом с этим огромным дураком, который будет хвастаться даже тогда, когда на него обрушится катастрофа такой силы, какой он себе и представить не может; и Чи, если он останется здесь, либо сбежит от этого пограничного лорда — либо займет его место. Вот лучший дар, который мы можем сделать ему: оставить среди собственного народа и сородичей.

Вейни несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. — Да, — опять сказал он, обдумав ее слова. — Я знаю это, сердцем.

— Тогда будь его другом. Дай ему уйти.

— Неужели у тебя нет сомнений?

— Вейни, Вейни… — На мгновение она замолчала, невысказанные слова умерли в горле. — Разве я не говорила тебе, что ты в любой момент можешь уйти, оставить меня? Я предупреждала тебя. Почему ты не слушаешь?

Какое-то мгновение Вейни не говорил нечего, растерянный, сильная боль пронзила его глубоко внутри. Он несколько раз повторил мысленно ее слова, пытаясь понять, как она от Чи перешла к этому, и что такого он сказал или сделал для того, чтобы опять услышать это предложение.

И тут, наконец, он понял ее — не его! — самую глубокую рану — сомнение, неуверенность в нем, от которой она никак не могла избавиться.

— Этого не будет никогда, — сказал он. — Никогда. Лио, неужели ты до сих пор не поняла? Я не могу оставить тебя. Я никогда не оставлю тебя. Но когда ты поверишь мне?

Долгое молчание. Как он хотел увидеть ее лицо. В воздухе разлилась боль.

— Я не понимаю, — наконец сказала Моргейн, приглушенным и слабым голосом, — почему ты должен любить меня.

— Бог в Небесах…

Но она имела в виду не такую простую вещь, как Бог, а все что составляло ее сущность. Все, чем она была.

Значит она имела в виду совсем не Чи — будь его другом. Дай ему уйти.

Он охватил ее лицо ладонями. Потом поцеловал, в лоб и в каждую щеку, как целуют родных. А потом, в третий раз, поцеловал в губы, но уже совсем иначе. Это был поцелуй отчаяния, долгий и страстный, и ее руки сомкнулись вокруг него, пока снаружи нарастал шум.

И тут он вспомнил, что она не хотела этого, и услышал лошадей, негромко переступавших с ноги на ногу рядом с хижиной; и сообразил, что в этом месте так много плохого, они по-прежнему в опасности и, скорее всего, их опять потревожат. Возможно и она подумала об этом. Он с трудом высвободился из ее объятий, и она коснулась его лица.

— Я думаю, что они привели лошадей, — сказала Моргейн, самые глупые слова, которые могли раздаться в это мгновение, во время одного удара сердца, когда они думали одинаково, когда они хотели одного и того же — и все кончилось, миг растаял, исчез, опять остались только мечты и они соскользнули в обыденную жизнь.

— Да, — сказал он, чувствуя, что они все еще дышат в унисон, что застывший на мгновение мир опять закрутился. Он еще раз вздохнул. — Лучше всего мне выйти и поглядеть на наши вещи.

И, конечно, снаружи он обнаружил несколько человек, которые пытались, без всякого успеха, обиходить серого. — Дайте мне, — сказал Вейни и сам взял поводья. — Поставь гвоздь туда—. Он командовал, а фигуры у костра двигались и орали, освещенные только слабым светом пламени, и он никак не мог выбросить из головы мысли о своей госпоже, и совсем не хотел думать о людях Арундена, о Чи и Броне, о которых стоило бы подумать.

— Фу, фу, — прошептал он серому жеребцу и кобыле, незнакомое место, огонь и незнакомцы нервировали их. Вейни заговорил с ними на родном языке и нежно погладил.

Странно, но внезапно ему стало хорошо и комфортно. Хорошо стоять в ночи в этом жалком месте, выбросив из головы все мысли о всяких лордах, Чи, Броне и предательствах. Он вернулся в палатку, достал вчерашний хлеб, немного меда и их собственный эрхендимский ликер, и съел вместе с ней; как-то так получилось, что они сели ближе друг к другу чем обычно, оперлись друг на друга, оба в доспехах — все-таки они не оказались полными дураками, чтобы снять их, несмотря на искушение.

— Моя стража, — шепнула она, прижавшись к нему щекой, когда они, полные дураки, легли рядом с друг другом, потому что так было легче, чем куда-то двигаться.

И то, что она сказала, каким-то образом испугало его, как злое предзнаменование.

И, как всегда, с ними был третий, неживой. Она положила Подменыш с другой стороны от себя, но рядом, эту ужасную вещь, без которой она не спала, и которая лишала ее покоя.

Он знал, что бессилен против этого кошмара и против тех событий, которые начали менять этот мир.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

Какое-то время в лагере было тихо, и Вейни спал беспокойным сном. Суматоха вокруг костра давно улеглась. Через дыры в камышовых стенах струился слабый утренний свет, и какой-то момент он лежал с открытыми глазами, ровно дыша, чувствуя тепло Моргейн рядом с собой и зная, что случившее ночью — не сон. «Спи», в конце концов она сказала ему: если что-нибудь произойдет, они с этим справятся — несмотря на неглубокий сон. Всю остальную ночь вдалеке гремел гром, изредка вспыхивала молния, иногда на камышовую крышу падали редкие капли дождя.

Он опять пошевелился, в полусне, как во всех этих ночах с тех пор, как они вышли из ворот, и только когда она проснулась, слегка коснулась его и сказала «Моя очередь», он заснул, и целый час спал настоящим глубоким сном.

В любом случае от отдохнул лучше, чем обычно, когда сидел и боролся с изнеможением во время первой стражи: судя по тому, как шли дела и учитывая погоду и ночной холод, это была редкая роскошь.

Он полностью вернулся к обычной настороженности и сообразил, что лагерь тихо зашевелился и Моргейн приподнялась на локте.