От пращуров моих (Часть 1) - М Лебединский

- Вранье,- сердито возразил отец.- Живешь. Если б не жила

- легла бы и сюда не пошла бы.

- Нет, правда. Мне совсем не хочется жить.Верней- все ра

вно...

Он ответил печально и ласково:

- Дуреха! А я, например, очень хочу жить...Знаешь, я даже

коллекционером стал.

- Что же ты... коллекционируешь?

Он засмущался.

- Да всякую ерунду... Это, быть может, тоже какой-то пси

хоз. Все коллекционирую, что могу: открытки, пуговицы, семе

на роз.

- Пуговицы? Зачем?

Из-за свечи, из сумерек, не знаю, из какого времени, из

каких столетий, прошлых или будущих, он взглянул на меня не

вероятно чистыми голубыми глазами и сокрушенно признался:

- Знаешь, может быть это некрасиво, особенно у нас, в Ле

нинграде, но у меня такая жажда жизни появилась! Немыслимая

- как первая любовь - жажда. Нет, даже не жажда, а жадность...

Вот-вот-вот...И до того хочется все сберечь, сохранить, про

сто вот...к самому сердцу прижать! Ну все,что на свете есть:

и пуговицы, и открытки, и семена роз. Прижать все к сердцу,

до последней пуговицы, чтоб не исчезло...

Как доверчиво смотрел он на меня, поверяя всю эту несу

светность, эту "великую дичь" нашего времени, как увлеченно,

верней - заговорщицки добавил:

- Знаешь, мне обещали прислать семена особых роз. Называ

ются они "слава мира". Это такие, знаешь, большущие, медлен

но распускающиеся розы золотистого цвета с чуть-чуть оранже

вым ободком по краям. Они вообще-то на юге растут,да и то не

везде, но я их здесь разведу, вот около своей амбулатории.

Жалко, конечно, что Матреша за зиму палисадник сожжет, ну

ничего, другой соорудим. Весной я эти розы в грунт посажу.

Ну, года через два-три они должны расцвести.....Придешь взг

лянуть, а? Как думаешь- хорошо будет?

- Хорошо,- ответила я, с удивлением прислушиваясь к тому,

как рядом с нарастающей болью в сердце возникает еще какое

то чувство.

Быть может, то, что Матреша вымыла мне ноги, как мать

или старшая сестра, и то, что пожарник принес лепешку из зе

мли - щедрый дар голодного голодному, и оттого, что папа ра

ссказал о старом формовщике, а теперь говорил о розах, имен

уемых "слава мира", о том, как я приеду к нему,- "значит бу

дут ходить даже трамваи?" - от всего этого и многого еще не

осознанного- да, рядом с болью встало в моей душе некое спо

265

койное и стойкое чувство. Оно, пожалуй, было похоже на горд

ость, но не было ею. Повторяю, теперь-то я понимаю, что все

это было возвращением к жизни. "Конечно, отец прав,- подума

ла я, - я жива, я хожу, я дошла до него...К черту, не присл

ушиваться к себе, делать все, что можешь! Господи! Да ведь у

меня еще две передачи впереди - и на город и на эфир, - надо

их сделать как следует.... Сейчас посплю, а завтра - крайний

срок послезавтра - пойду в Радиокомитет и буду работать. Лу

чше умереть на ходу и в работе. Но я не умру. Я выживу назло

всему, что сделано со мною и с нею... с родимой сторонушкой.

Она жива, и она тоже выживет...А сейчас мы с ней будем спать.

...Она и я. Мы устали. Сейчас ночь. Мы будем спать".

- Папа, кажется, я буду сегодня спать, - сказала я, - по

туши наконец государственную свечку...

Он положил мне на лицо большую свою докторскую ладонь,

и я поцеловала ее, как в детстве...

- Ну, спи, спи, это лучше всего... А потом ты увидишь у

меня в палисаднике розы "слава мира"...

Он встал и, прежде чем затушить свечу, окружил ее жел

тый огонек ладонями и показал округлым движением, какие розы

будут большущие и как будут распускаться.

- Вот так, понимаешь, вот так - огро-омные, золотые,- го

ворил он, пошевеливая пальцами, - вот такой величины могут

быть! А? Здорово?!

А я смотрела на его руки: освещенные изнутри, просвечи

вающие по краям розовым, они как бы сами источали почти осл

епляющий золотсто-розовый свет - руки русского доктора, хир

урга, спасшие тысячи и тысячи солдатских и иных жизней, выр

убившие во льду ступеньки к проруби,сейчас действительно по

хожие на огромный невиданный цветок;

такие же прекрасные, как руки бабушки моей, чугунные на

вид, перевитые темными венами, узлами и мозолями, руки, кот

орыми благословила она в дни штурма города меня и всю страну

нашу;

такие же властные и добрые, как руки Матреши;

такие же большие, и умелые, и бесстрашные,как руки ста

рого заставского формовщика;

руки, источающие свет и силу, знающие и передающие друг

другу и будущему секрет земли, трудовые руки - высшая, подл

инная, вечная слава мира.

"Да, я увижу папины розы летом", - подумала я твердо и

просто, как о чем то обчном и само собой разумеющемся,- так,

как говорил об этом отец...

С тем же чувством спокойной твердости пошла я на второе

утро обратно в город, все по тому же пути, по которому почти

мертвая, шла сюда позавчера". (там же, стр.326-330)

Как будет видно из дальнейшего дом на Палевском тогда

еще стоял и в нем жили тетя Варя и тетя Тася. Вместе с ними

266

там же жил их племянник - сын брата их отца Ильи Львовича.И

весьма возможно, что вместе с ними жил сын их сестры Аппол

инарии - Юрий Горбачев - мальчик 11 лет, пришедший сюда не

задолго до смерти родителей по строгому наущению его матери.

Из дневника Ольги Берггольц

"7/11-42

...А между тем, может быть меня ждет новое горе. Собирался

часам к 7 прийти батька, но перед этим должен был зайти в

НКВД насчет паспорта - и вот уже скоро 10, а его все нет.Ум

ер по дороге? Задержали в НКВД? Одиннадцатый час, а его нет.

М.б., сидит там и ждет, когда выправят паспорт? Может, у ме

ня в Ленинграде уже нет папы?....

Пол-одиннадцатого - папы нет. О, Господи.... Папа так и

не пришел. Просто не знаю в чем дело. Он очень хотел прийти

я приготовила ему 2 плитки столярного клея,кулек месятки,бу

тылку политуры, даже настоящего мяса. Что с папой?.

"8/11-42

Папу держали вчера в НКВД до 12 ч.,а потом он просто не

попал к нам потому, что дверь в Дом радио была уже закрыта.

Его, кажется, высылают все-таки. В чем дело, он не объяснил,

но говорит какие-то новые мотивы, и просил "приготовить рюк

зачок". Расстроен страшно. Должен завтра прийти. В чем дело

ума не приложу, чувствую только, что какая-то очередная под

лая и бессмысленная обида. В мертвом городе вертится мертвая

машина и когтит и без того измученных и несчастных людей.

Я ходила к отцу несколько дней тому назад...

Он организовал лазарет для дистрофиков - изобретает для

них разные кисельки, возится с больными сиделками, хлопочет

уже старый, но бодрый, деятельный, веселый.

Естественно, мужественно, без подчеркивания своего гер

оизма, человек выдержал 5 месяцев дикой блокады, лечил людей

и пекся о них неустанно, несмотря на горчайшую обиду, нанес

енную ему властью в октябре, когда его ни за что собирались

выслать, жил общей жизнью с народом - сам народ и костяк жи

зни города - и вот!

Что-то все-таки откопали и допекают человека."

Правда, надо сказать, что попытка высылки Федора Христ

офоровича была предпринята не в октябре, а в начале сентября

1941 г. И в этот раз Ольге удалось отстоять папу,

"Едва ли возможно, чтоб папа так долго не рассказывал

Ольге о сути дела (хотя мы так боялись ей навредить, зная ее

характер!) Ведь отказ "помочь" НКВД, отказ шпионить и донос

ить был криминалом. Похоже,что они искали для заявлений дру

гую "причину" - в том, например, чем его пугали: вот ходил к

знакомому священнику играть в карты...А тот, бедный, очевид

но, уже был арестован (это был отец Вячеслав,отец нашего уч

267

ителя математики...)"(Из комментариев М.Ф.Берггольц к публи

кации дневников О.Берггольц в журн."Апрель", N4, 1991 г.)

19 февраля 1942 г. дед пишет письмо дочери Марии в Мос

кву,пользуясь случайной оказией, где сообщает о смерти Коли,

Жоржа- мужа тетки Полины "и из знакомых моих Конопницкий Ва

ся, Смолины". Делится своими тревогами по поводу здоровья

Ольги."Сам я жив и здоров, но ввиду черезвычайных обстояте

льств прошу прислать посылку с продовольствием и надеюсь по

править здоровье где-нибудь на даче под Москвой"

24 февраля 1942 г. - письмо дочери Ольге- на гладком листе с

2 сторон фиолетовыми чернилами неразборчивым почерком. Поже

лания о действиях в Москве связаны, очевидно,с тем, что Оль

ге после гибели мужа многие советовали уехать в Москву, тем

более, что она подозревала, что беременна от умершего мужа.