Не верь лучшей подруге! - Светлана Демидова

Обед девочка съела без всяких капризов и, как говорится, до последней крошки и капли: и борщ, и курицу с картошкой. Когда довольная собой и дочкой Оксана торжественно выдала Наташеньке вожделенную трубочку с «розовым носиком», девочка вдруг, сильно размахнувшись, запустила ею прямо в холодильник. Мягкое мороженое тут же потекло по его белой створке, а вафельная трубочка так и осталась торчать нелепым буратиньим носом.

Разгневанный Алексей выгнал дочь из-за стола и громовым голосом велел дочери отмывать холодильник. Наташенька взревела благим матом. Расстроенная Оксана принялась собственноручно вытирать холодильник, но выходной был уже испорчен. Наташенька дулась весь оставшийся день и периодически плакала в живот своего грязного зайца, которого никак не давала привести в порядок, и уснула раньше обыкновенного, часов в восемь вечера.

Утром она встала как ни в чем не бывало и даже обнималась с «мамочкой», как до случая с мороженым. Обрадованная Оксана решила, что инцидент исчерпан, но оказалось, что радость ее была преждевременной. Наташенька начала ежедневно проверять ее, что называется, на вшивость. Она нарочно ходила по лужам так, чтобы промочить ноги, крошила и мочила на столе хлеб, рисовала на обоях и вылила на пол лучшие Оксанины духи. Она изо всех своих силенок нарывалась на скандал. Оксана тоже из последних сил держалась спокойно, чтобы не дать девочке возможность скандалить. Наташеньке не понравилось, что все ее усилия пропадают даром, и она порезала ножницам свою новенькую, только что купленную осеннюю куртку. Алексей не выдержал и довольно сильно ее отшлепал. Это было как раз то, чего так ждала Наташенька. Она устроила дикую истерику, и в этот день Оксана впервые услышала, что она – ненастоящая мама.

На следующий день выяснилось, почему девочка усомнилась в Оксане. Когда она привела Наташеньку в садик, из группы выскочила тетя Злюся в несвежем халате практически на голое тело и самым отвратительным голосом завопила:

– Воспитывать надо девочку, а не в новые кофточки наряжать! Никакого сладу с ней нету! Замучила весь детский сад! Я, конечно, понимаю, что она не ваша, а потому можно сквозь пальцы смотреть на ее паршивый характер, но…

– Что вы несете! – возмутилась Оксана и прижала Наташу к себе. – Она моя дочка…

– Да ладно, – махнула костлявой и сморщенной рукой тетя Злюся. – Знаем мы, кто кому дочка, – и юркнула в дверь какой-то каморки при раздевалке.

Наташенька с силой вырвалась из рук Оксаны и побежала в группу. Тетя Злюся победила. Оксана это понимала. Но что она могла сделать? Разбираться с неумной нянькой глупо, да и поздно. Она уже сделала свое черное дело. Наташенька, наверно, не раз слышала из ее змеиных уст, что Оксана ей не мать.

А дальше события, одно отвратительнее другого, посыпались, будто из прорвавшегося мешка.

Следующим вечером они втроем вернулись из «Нового взгляда» и не успели даже поужинать, как в дверь позвонили. Не дожидаясь приглашения, в квартиру влетела молодящаяся бабушка с третьего этажа, Галина Степанова Кузьмина, размахивая детской розовой курткой.

– Вот! Полюбуйтесь, Оксана! – выкрикнула Галина Степановна и сунула ей под нос грязную куртку. – С тех пор, как в нашем доме живет дочь вашего… – Она явно хотела сказать – сожителя, но спохватилась и ввернула нежное: – Возлюбленного… нормальным детям совершенно невозможно гулять во дворе! Эта девочка… – Галина Степановна ткнула желтым пальцем в сторону сжавшейся в углу Наташеньки, – толкнула нашу Яночку прямо в грязь!

– Но… позвольте! Вашей Яночке уже лет десять, а Наташе и шести еще нет! – возмутилась Оксана. – Каким образом она могла обидеть вашу внучку?

На крик в коридор вышел Алексей и спросил:

– Что-то случилось?

– Конечно, случилось! – подскочила к нему Галина Степановна, воинственно размахивая курткой. – Ваша дочь распускает не только руки, но и язык! Она обзывает нашу Яночку… вы не представляете… розовой цыпкой! Где это видано?!

– Розовой цыпкой? – не удержавшись, фыркнул Алексей.

– То есть… вам, как я гляжу, это нравится! – завизжала оскорбленная за внучку бабушка и повернулась к Оксане: – А вам, милочка, не к лицу сожительствовать (Галина Степановна все же не утерпела, чтобы не ввернуть это слово) черт знает с кем!

– А ваша Янка сама обзывает меня образиной и ублю… ублюдом! Вот! – крикнула из своего угла Наташенька.

– А вот это уже куда серьезней розовой цыпки, – сразу перестал улыбаться Алексей. – И если ваша внучка еще раз позволит себе подобный выпад против моей дочери, то дело не окончится всего лишь грязной курткой! Я вас уверяю!!

– То есть вы мне угрожаете? – еще пронзительней взвизгнула Галина Степановна. – Да я в милицию! Да я…

– Я вас только предупреждаю, – спокойно ответил Алексей и открыл дверь, недвусмысленно призывая ее покинуть помещение. – А в детскую комнату милиции я могу и сам сходить. Пожалуй, есть смысл поставить вашу Яночку на учет!

Яночкина бабушка поперхнулась тем, что собиралась выкрикнуть, и выбежала на лестницу.

– Да когда же вы успели поругаться с этой Яночкой? – обратился Алексей к Наташеньке. – Ты ведь одна никогда и не гуляешь!

– Утром. Я ждала вас в парадном, она ко мне привязалась. И на лестнице всегда привязывается.

– А тебе обязательно обзываться?

– А пусть она не лезет! Папа! А кто такие ублюды?

Алексей сморщился и сказал:

– Это нехорошее слово, Наташа, и к тебе не имеет никакого отношения.

– А зачем Янка его говорит?

– Люди говорят слишком много плохих слов.

– Зачем?

– Чтобы обидеть.

– Зачем?

– Не знаю, доченька… Я сам всю жизнь силюсь это понять… и никак не пойму…

Алексей взял девочку на руки, и они с ней уединились в комнате. Наташенька после этого, что называется, и к ужину не вышла, заснув прямо в кресле, где обнималась с отцом.

– Этим всем она уже настроена против меня, – грустно сказала Оксана, когда Алексей вернулся в кухню.

– Не понял… – помотал он головой.

– Наташа видит, что я не могу заткнуть рот ни тете Злюсе, ни Яночкиной бабушке, и ей это очень не нравится. Она не ожидала, что ее «мамочка» окажется столь малопригодной для жизни…

– Ну хоть ты-то не говори глупостей, Оксана.

– Это не глупости, а суровая правда жизни. Зачем девочке такая мать, которую никто не воспринимает всерьез? Наташеньке это понять трудно, почти невозможно… И она делает свои собственные выводы.

– И какие же? – наконец встревожился Алексей.

– Что я вовсе и не мать ей – вот какие!

– Ты лучше, чем мать, – нежно сказал Алексей и обнял Оксану. – И она еще это поймет, вот увидишь.