Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

5_____

С утра писал дневник; было тепло, мокро и туманно. Пошли с Варей к Чичериным, я чуть не засыпал от теплой погоды. У Чичер<иных> получили от Юши отчаянное письмо — что со мной случилось? Обещавшись прийти завтра играть «Китеж», поторопился к Саше; он спал, жена просила его сейчас не будить, чтобы он опять не колобродил. Была его мать. Потом Саша проснулся. Когда человек так пьет, является другая мерка, как к больному, как к ребенку. Является над ним власть, и видишь его новый звериный лик, и бываешь нелепо ближе, интимнее, чем прежде. Я узнал нового Сашу, не милого, красивого, трезвого, сдержанного, а упрямого, страшного и в буйстве, и в своей нежности ко мне, за которую он цепляется, будто за какое-то спасение. У Казакова все обижены на Сашу и звали меня к Морозову; пришел Мирон, мы пошли; рядом сидел какой-то бритый мол<одой> чел<овек> и студент. Степан обратил внимание, что они говорят про меня, смотря все время на нас. «Il le veut sans doute, mais regarde comme il regarde autour»[66] — донеслось до меня. Потом они попросили у Степ<ана> разменять 3 рубля и, уходя, раскланялись, но я в печали ничего не видел. Все ссорятся, Саша пьет, Степан уезжает. Дома была Ек<атерина> Ап<оллоновна>, которую почти тотчас под дождем пошли с Сережей провожать.

6_____

Утром мастера катали яйца у Казакова, было весело; потом зашел к Броскину, он спал, но проснулся минут через 5 менее пьян и ел со мной гусиное яйцо и пирог с морковью. Ведя задушевные разговоры, выбил все-таки у меня сознание, отчего я хотел с ним познакомиться. Все целуется, причем старается, чтобы никого не было. Вечером был у Чичериных и играл «Град Китеж». Я редко встречал такую скудость мыслей, приемов, всего, и либретто сделано, будто старались обезобразить сюжет, подгоняя его под банальнейшую grand opéra. Был Нувель. «Крылья» мои не приняты{183}. Я зачем-то, кажется даже сам, предложил ему прочитать свой дневник. Ведь лишенный всякого общественного и общего интереса, он занятен только узко интересующимся моею личностью. Ну, все равно.

7_____

Утром был в магазине, был о. Антоний с Громовского, сначала я занимал его, потом славили, пили чай. Зашел к Саше и поехал с ним на Волково старообрядч<еское> кладбище. Меня удивил извозчик, сказ<авший>, что он меня в Страстн<ую> субботу возил с Загородного на уг<ол> Таврической, что заезжали к Кузнецову, что я заплатил 60 к. и был со мной этот же мол<одоц> чел<овек>. Погода была чисто летняя, так было приятно ехать с Броскиным; вернувшись, обедали у Саши; я спросил его: «Саша, отчего вы со мною целуетесь?» — «Оттого же, отчего и вы со мной». Говорил, что вот когда поедем вдвоем в Череповец, я узнаю, как он во «мне уверен». Провожая, он вышел за дверь и долго поцеловал, не прищуривая глаз, как это делает Григорий, а широко ими смотря, будто в безумии. Вечером поехали к Верховским, там была куча народа и было скучно. Без меня был Муравьев.

8_____

Муравьев был и в магазине часов в 10. Шел дождь, и в Апраксин, смотреть, как играют в бабки, мы не поехали. Саша не пил и только что вернулся из бани, попил чай; он трезвый, после объяснений в пьяном <виде> будто более стесняется, чем прежде. Обещал завтра прийти. Позвал и Козлова; к вечеру погода разгулялась, ездили к Тамамшевым, там уютнее и свободнее, чем можно было ожидать; является план какой-то пьесы, наверн<ое>, скоро напишу, потому что хочется. Нувель прислал письмо, извещающее почему-то с большою душевностью, что он будет в среду{184}.

9_____

Утром поехал на Верейскую пить чай. Все, как прошлый год, и комната, и вид, и Степан. Потом отправились смотреть Исакий и оттуда в Музей А<лександра> III, но отдел хр<истианских> др<евностей> был закрыт, так что пришлось ограничиться верхним этажом. Саша пришел первый, в вышитой рубашке и русских сапогах; мне показалось, что он пришел уже выпивши, потому, когда пришли другие и Саша захотел тоже выпить, я не очень его останавливал. За картами поссорились опять со Степаном, чуть не подрались, и Ст<епан> ушел в цирк. Те сидели до половины 5-го. Саша все помнит и на раз выясненном стоит крепко.

10_____

Чек от Юши. К Саше не заходил; у Казакова все полны рассказов и комментариев о случившемся и отношения мои к Саше и его обратно объясняются в предположении правильно. Мне жалко, что я не видел Сашиного лица сегодня. На концерт не пошел. Наши наняли дачу у Рахиль Семеновны; меня страшно привлекает Волга{185}.

11_____

Под дождем ездил в банк, оттуда проехал к Саше; они оказались ушедшими на рынок; девушка сказала, что он выхаживается, от меня пришел совсем трезвый и т. п. Обещав зайти после, прошел в магазин; там все по-старому, пили чай; опять проехал к Саше, он спал, жена говорила, что он продолжает пить, просила не ездить, если он будет пить. Саша пришел очень скоро, разбуженный Татьяной. Опять толковали, как мы поедем, как поменяемся крестами, он говорит, что первая мысль о настоящих отношениях ему пришла, когда он пришел ко мне на масляной. Его позвали зачем-то, и Т<атьяна> Вас<ильевна> пришла с гитарой в голубом капоте в комнату. «Можно тут посидеть, а то очень скучно; Шурка мой нейдет, вот скоро его жена поправится, выйдет из больницы, и совсем перестанет ходить. Господи, Царица Небесная, дай-то, чтобы она померла!» Потом стала играть с котенком. «Вот видите — зайчик, а вот подержанный немец». — «Это который вас чуть не удавил?» — «Ах, нет, то был француз, преподлый человек. А утопить меня хотел совсем простой мужчина в шляпе. Говорит, я тебя люблю и утоплю. Я говорю, какая может быть любовь с первой встречи, а он взял меня да головой в ванну и сует; я кричать». Саша обещал завтра поехать со мной к Скорбящей записаться{186}, а послезавтра или в пятницу пойти вместе к Казакову. Теперь это обычай, что, прощаясь и здороваясь, мы при всех целуемся. После обеда съездил на Бассейную, вероятно, последний раз. Александра насилу добудились, он только вчера приехал с дачи управляющего, где все время пьянствовал. Я долго ждал у открытого на запад окна, где заря бледнела за Спасо-Преображ<енским>{187}, и мне было тоскливо и гадковато. Положительно, это будет последний раз. Он говорит, что в первый день не пришел, узнав, что у меня Григорий, который сообщал об этом Якову. Меня удивляет такая нескрытность. Заезжал к Черепен<никову>{188}; там спрашивали, не от Морозова ли я. Дома был Ступинский, но я сидел и писал «Предосторожность»{189}.