Ёсико - Иэн Бурума

Я пошел встретиться с Ёсико на съемочной площадке ее нового фильма. На сей раз один, без Мерфи, к моему большому облегчению.

— Он очень антивоенный, — заверила меня Ёсико, — и очень романтический. Очень много любовных сцен, Сид-сан. В Японии мы называем их «мокрыми сценами».

Мы оба засмеялись. Фильм назывался «Побег на рассвете». Ёсико играла проститутку — или, как их называли в Японии в военное время, «девушку для утех». В Бюро информации это вызвало некоторое смятение. Конечно же мы были не против всевозможных любовных историй, но перспектива восторгаться появлением на экране проститутки явилась прямо-таки шоком для всех христиан в нашей конторе. И призрак «феодализма» угрожающе навис над проектом. Зазвучали вопросы — скажем, может ли история любви между солдатом и проституткой поддержать здоровые отношения между мужчиной и женщиной? Для японцев аргументом служило то, что рассказы о проститутках были частью их японской культуры; правда, в дискуссиях с Мерфи это льда не растапливало, поскольку его уважение к традициям иссякало, как только вступало в противоречие с политикой, проводимой его департаментом, или, что больше похоже на правду, с убеждениями, на которых он был воспитан в своем захолустном Айдахо. Но компромисс был найден. Из проститутки героиня превратилась в певичку, посланную утешать солдат на полях сражений. Таким образом, все были удовлетворены.

На самом деле певичка утешала офицера-садиста, но полюбила солдата, которого играл великолепный Икэбэ Рё. Солдат обесчестил себя, попав живым в китайский плен. То, что он оттуда сбежал, дела не меняло. Он должен был исполнить свой долг и умереть. А влюбившись в девочку своего офицера, он еще больше усугубил свое положение. Он становится для офицера-садиста козлом отпущения; что ни день, то новое мучение. И вот однажды, не выдержав, солдат и певичка решают предпочесть войне любовь — сентиментальный момент, который в значительной мере смягчил первоначальную сдержанность Мерфи, — и планируют свой побег. В тот день, когда я к ним пришел, снимали финальную сцену фильма, в которой беглецы падали, сраженные автоматной очередью офицера-садиста.

— Эту роль написали специально для меня, — сказала Ёсико, пока ассистенты устанавливали камеру в чем-то вроде огромной песочницы, призванной изображать равнинный ландшафт центральной части Китая. Режиссер Танэгути приказал солдатам выстроиться в шеренгу.

— Все на месте? — закричал он. — Приготовились! Начали!

Садист, которого играл брутально красивый актер, сделавший карьеру в фильмах о якудза, приказывает своим людям расстрелять беднягу Икэбэ. Но те не могут найти в себе сил, чтобы стрелять в своего брата солдата. Тогда этот зверь, дрожа от ярости, приканчивает главного героя из своего автомата Ёсико, обезумев от горя, выкрикивает имя любимого и бросается на его остывающее тело. Садист стреляет и в нее. В последнем кадре крупным планом, который готовили невыносимо долго, руки умирающих любовников, дрожа, соединяются на песке.

То был не самый великий из когда-либо снятых фильмов. Но свой успех он заработал, и не столько из-за своей антивоенной идеи, сколько из-за «мокрых сцен», которые были несколько откровенней того, к чему привык зритель. Там было много поцелуев и кувырканий на солдатских койках, и эти сцены никогда бы не прошли через «Кодекс Хейса»[42] у нас в США. Но несмотря на всю дребедень, исходившую из нашей конторы, мы, по крайней мере, были свободны от цензорского глаза этих пресвитерианских зануд из Токио. Я несколько раз смотрел «Побег на рассвете» в обычных кинотеатрах, и очень радовался, когда горячие поцелуи Ёсико встречались громкими приветственными воплями и аплодисментами. Ходили слухи, что страсть между Икэбэ и Ёсико была не только на экране. Даже если и так, этим она никогда со мной не делилась.

И это было серьезной причиной для того, чтобы в этих слухах сомневаться. Поскольку на самом деле она очень много рассказывала мне о своей личной жизни. Вскоре после моего визита на съемочную площадку она пригласила меня на ужин в «Исландию» — модный французский ресторан рядом с отелем «Империал», одно из этих сумрачных заведений с обшитыми дубом стенами, доисторическими официантами в белых перчатках и бередящими душу скрипачами, зависающими над вашим столом. Я так никогда и не выяснил, почему его назвали «Исландией», но такие лингвистические казусы встречаются в Японии очень часто. Не часто случалось, чтобы японская леди платила за обед с американцем, но Ёсико все-таки была звездой, а я был счастлив хоть немного побыть боготворящим ее сателлитом.

Разговор наш поначалу не клеился. Она без интереса ковыряла вилкой в тарелке, отказалась выпить вина, но настояла, чтоб я пригубил бордо. Возможно, она стеснялась взглядов окружающих. Большинство посетителей моментально узнали ее. Японцы были слишком вежливы, чтобы указывать на нее пальцем, перешептываться или подходить за автографом, но под быстрыми взглядами, словно бы невзначай бросаемыми в нашу сторону, мы чувствовали себя как на сцене.

— С мамой и папой все в порядке, — ответила она, когда я спросил, как поживают господин и госпожа Кавамура. — Но, наверно, пора мне идти дальше…

Она присмотрела квартиру на Асагае. А как там Икэбэ-сан, поинтересовался я, стараясь, чтобы мой вопрос не звучал непристойно, что, видимо, у меня вышло плохо, поскольку она с удивлением посмотрела на меня и с легкой улыбкой ответила:

— Икэбэ-сан — изумительный актер.

Больше я к этой теме не возвращался. Мы поговорили о погоде, которая была очень холодной для этого времени года, о фильмах, которые мы посмотрели, точнее, я посмотрел — у нее на просмотры картин никогда не хватало времени. «Мне очень хочется, но всё работа, работа, работа…»

И по-моему, лишь когда принесли десерт — запеченный заварной крем по-французски, — она пристально посмотрела на меня своими огромными, блестящими, сводящими с ума глазами и сказала:

— Сид-сан, хочу тебя кое о чем спросить.

— Конечно, спрашивай что угодно.

— Мне кажется, я могу доверять тебе.

— Спасибо, — сказал я, пытаясь не выглядеть слишком нетерпеливым.

— Обещай, что никому не скажешь.

— Конечно никому.

— Сид-сан, я хочу поехать в Америку. Ты не думаешь, что я сошла с ума?

— Нет-нет, но… зачем? Разве ты не можешь отдохнуть в Японии?

— Я не хочу отдыхать. Я хочу работать.

— Это еще одна причина, чтобы в Америку не ехать.

Она в нетерпении покачала головой:

— Ты не понимаешь. Я хочу работать в США. Видишь ли, я так много еще могу сделать в этом сумасшедшем мире. Один раз меня обманули милитаристы, и поэтому, когда Ри Коран умерла, я пообещала себе, что никогда больше ничего подобного со мной не случится. Что я никогда больше не позволю использовать себя для пропаганды войны. И мой долг сейчас работать во имя мира, во имя дружбы между нашими странами.

Она выглядела очень серьезной, когда говорила это, точно ребенок, что рисует свою картинку, позабыв обо всем на свете.

— Но, дорогая, — сказал я, — твоя публика — здесь…

— Да, — кивнула она, — но Япония очень маленькая. Слышал, как мы, японцы, говорим? Если знаешь только свой маленький мирок, значит, ты — лягушка в глубоком колодце.

Я кивнул. Раньше я уже встречал это выражение. Впервые услышал от Нобу, и потом еще не раз, от кого — уж не помню.

— Может, я смогу помочь тебе с кем-нибудь из моих голливудских знакомых.

— О! — промурлыкала она. — Я надеялась, что ты это скажешь. Я знала, что могу положиться на тебя.

Она низко наклонила голову к хрустящей белой льняной скатерти, чуть не опрокинув хрустальный бокал для вина.

— Ёросику о-нэгай симас… — проговорила она, не поднимая взгляда от тарелки, и это означало что-то вроде «Смиренно прошу вашей великодушной помощи».

Два года назад я протирал штаны в Огайо, надеясь хотя бы в «Люксоре» найти какое-нибудь приключение, и вот он я, сижу в лучшем французском ресторане Токио и хвастаюсь своими связями в Голливуде перед одной из известнейших мировых кинозвезд. Конечно же я обманывал ее, особо не заботясь о последствиях. Но я был молод, хотя, по-моему, оправдание это довольно дерьмовое.

— Я подумала, — продолжила Ёсико, — может, и ты мог бы вернуться в Америку, изучал бы японский, разве ты не этого хочешь? И был бы там моим гидом…

От удивления я не знал, что сказать, поэтому не сказал ничего. Просто смотрел на нее разинув рот — и конечно же выглядел очень глупо.

— Подумай об этом, Сидни-сан. Прямо сейчас от тебя не требуется говорить «да».

Я пообещал, что конечно же об этом подумаю.

— Каким приключением это было бы для нас обоих! — сказала Ёсико, и ее лицо осветилось счастливой улыбкой. — Ты знаешь, почему я на самом деле хочу уехать в Штаты? — спросила она, делая знак рукой, чтобы я наклонился поближе к ней.