Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг) - Владимир Динец

В последний день зимы, едва успев забежать в ГУМ за слайдовой пленкой, я повалился на боковую полку поезда Москва-Нерюнгри. "Клиенты" должны были присоединиться ко мне в Красноярске, поскольку летели в Сибирь через Пекин.

Вагон был заполнен до отказа. К моему приятному удивлению, там ехали даже две группы туристов. А ведь зимний маршрут в горах Восточной Сибири серьезное мероприятие, требующие долгой работы над снаряжением и солидной физической подготовки. Эти ребята, казалось, по волшебству перенеслись сюда из 70-х годов:

те же лица, те же шутки, те же байки, и, конечно, те же песни под гитару - теперь, увы, казавшиеся мне немножко детскими.

До Урала, как водится, смотреть было не на что - не считая фантастической распродажи хрусталя на перроне какой-то станции близ Гусь-Хрустального. Когда начались березняки Барабинской низменности, я принялся просматривать придорожные столбы - в этих местах зимой на них часто можно увидеть сов, в том числе роскошного, почти белого западносибирского филина. Снег, мороз и корейская лапша в стаканчиках на станциях, объявления пьяного проводника вроде "Станция Наливайская стоянка поезда сто грамм", веселые истории грузинских золотоискателей, ехавших по соседству: "Снял я как-то пацанку, привел домой, а она с ног до головы в наколках. - Ты почему синяя? - спрашиваю. - Только из зоны, отвечает. Ох, и накинулась она на меня - изголодалась, бедняжечка..."

Настоящая Сибирь начинается с Красноярска. Подсевшие в вагон "клиенты" с восторгом глядели на седую от инея черневую тайгу, незамерзший почему-то Енисей, а по ночам - на комету, которая стала такой яркой, что ее было отлично видно в окно вагона. Трое из них были молодые ребята, рискнувшие ради этой вылазки всеми сбережениями и ужасно волновавшиеся, что в момент затмения будет плохая погода.

Пока за окном сверкало солнце, но каждое облачко заставляло их заметно нервничать. Четвертый, канадец лет сорока, притворялся невозмутимым, но, конечно, тоже беспокоился.

Хотя я по два раза объяснял им, что нужно брать с собой, они довольно легкомысленно отнеслись к подбору одежды, а мыла не взял ни один: "- Мы думали, что раз едем на поезде, то в душевой вагона обязательно будет мыло". Мой кусочек мыла они полностью истратили в первые дни, пытаясь отмыться от вагонной грязи, и больше умываться было нечем - тем лучше, после мыла кожа легче обмораживается.

Когда свернули с Транссиба на БАМ, погода все же испортилась. Целый день мы тащились сквозь непроглядную метель. На маленькой станции в отрогах Байкальского хребта, где мы решили сделать первую остановку, снег лежал вровень с крышами домов, а телеграфные столбы превратились в причудливые грибы с двухметровыми шляпками. После безуспешной попытки погулять по утонувшей в сугробах пихтовой тайге мы забились в электричку и проехали оставшиеся семьдесят километров до Байкала, где, как выяснилось наутро, было солнечно и снега меньше, чем в Москве.

Переночевали в по-застойному уютной вокзальной гостиничке Северобайкальска, наняли мужика с "Нивой" и покатили по льду к противоположному берегу озера, чтобы посмотреть на нетронутую баргузинскую тайгу. Машина резво мчалась на восток мимо синих торосов и кругленьких толстушек-нерп, суматошно нырявших в лунки при нашем приближении. Но едва мы добрались до засыпанного валунами берега, как, оглянувшись, увидели словно молочные ручейки, стекавшие со склонов гор на оставленном нами западном берегу. Начиналась сарма - знаменитый стоковый ветер, аналог новороссийской боры. Пришлось снова втискиваться в "Ниву" и мчаться обратно. Северную оконечность озера на глазах затянуло белым туманом, а перед самым поселком нас все-таки накрыло: машина даже остановилась на миг, когда воздушная волна ударила в ветровое стекло. Странная штука: если стоишь на льду, не видишь вытянутой руки из-за поземки, но стоит взобраться на торос - и над головой снова светит солнце, а берега озера видно на много миль вокруг.

Остаток дня пришлось провести под защитой высокого берегового обрыва, на котором расположен Северобайкальск. В городе живут неплохо: ассортимент в магазинах не хуже, чем в Москве, а цены ниже. Обед в вокзальной столовой (оленина по-строгановски, оладьи с клюквой, уха из омуля и чай с баданом) обошелся в два доллара с носа. По улицам по-пластунски ползали прижатые ветром птицы - воробьи да вороны. Но под обрывом было совсем тихо, в кронах сосен пели серые снегири, потрескивал лед озера, и постепенно розовели горы под нежными лучиками заходящего солнышка.

В следующем поезде компанию нам составили мент в штатском ("сопровождающий вагона"), молодой майор и врачиха из поликлиники Нового Уояна. Мент, увидев иностранцев, закричал: "Сейчас я вам омуля достану, ребята!" - и, побежав к начальнику поезда, связался со своими коллегами на следующей станции. К нашему приезду они конфисковали у местных торговцев пару килограммов копченого омуля и притащили к вагону. После этого мент быстро выпил бутылку водки и больше не просыпался. Майор между тем принялся жаловаться на тяготы службы - я еле успевал переводить и отвечать на изумленные вопросы "клиентов".

- У меня что ни день, то солдаты бегут. Вчера опять один удрал. Но ловить его нельзя.

- Почему?

- Он уже третий раз бежал. Если поймаем, надо уголовное дело заводить. Посадят, а к нам все равно не вернется. Пусть лучше бежит...

В Таксимо служивые сошли, и настал черед женщины-врача жаловаться на жизнь.

- Мужиков-то не осталось, - говорила она. - Либо поубивали друг друга, либо замерзли по пьянке. Во многих местах по три бабы на каждого. Вот и приходится с алкашами жить. Сифилис повальный, дети поголовно дебилы, да и взрослые от водки одурели... Бабы все битые-перебитые, то и дело в больницу попадают, а бросить мужика-изверга не могут: других-то нет.

Тогда я думал, что она преувеличивает. Но оказалось, что на большинстве бамовских станций (за редким исключением, вроде Северобайкальска), жизнь и вправду мрачная. Словно в американских фильмах ужасов, где зомби или упыри захватывают ни в чем не повинный городок, здешние поселки буквально оккупированы невменяемыми от пьянства алкоголиками, и последние оставшиеся нормальные люди - врачи, учителя, геологи - живут словно в осаде, боятся выйти из дома после пяти вечера и вынуждены отправлять детей порой к дальним родственникам - лишь бы не отдавать в местную школу. Особенно тяжело на станциях вроде Уояна и Хани, где закрыли единственный источник рабочих мест - железнодорожное депо.

Раньше местные жители пробавлялись охотой и рыбной ловлей, но теперь рыбы стало намного меньше, а зверь ближе полусотни километров от дороги вообще перевелся.