Мир дзэн - Коллектив авторов

Нередко вышучивается излишнее рвение монахов, как в старинной китайской притче о старой женщине, которая двадцать лет помогала одному монаху, построила ему небольшой дом, где он мог предаваться медитации, и даже приносила ему еду. Со временем женщине стало любопытно, чего же он достиг за эти двадцать лет жизни в идеальных условиях. Желая узнать это, она пошла на хитрость и позвала на помощь молодую девицу, «искусную в любви». Девица должна была вызвать монаха, страстно обнять его, признаться, что любовь одолела ее, и попросить совета. В ответ на ее пылкое признание монах произнес что-то поэтически-туманное, вроде: «Старому дереву холодно зимой на вершине. Нет в мире тепла». Когда девица передала старой женщине то, что услышала от монаха, та пришла в ярость. «И такого дурака я кормила двадцать лет! — воскликнула она. — Как может он быть таким безучастным к твоим мольбам? Он даже не потрудился вникнуть в то, что ты ему говорила. Понятно, что ему не нужно было отвечать на твою страсть, но мог бы он хоть показать, что все понял и сочувствует!»

Сказав это, женщина решительно направилась к жилищу монаха, выгнала его вон и подожгла дом.

Есть и еще один, более известный рассказ о двух монахах, которые отправились за подаянием, но встретили на пути огромную лужу и никак не могли ее обойти. Рядом с лужей в нерешительности остановилась также молодая, хорошо одетая женщина. Видя, что она боится запачкать свое великолепное кимоно, чистое таби и туфли-гэта, один монах, недолго думая, поднял женщину, перенес ее через лужу и бережно опустил. Монахи отправились своей дорогой. Второй монах долго молчал, но наконец все же заговорил о том, что его явно тяготило. Он напомнил своему товарищу, что любая связь с женщиной строго запрещается, и то, что произошло, было нарушением запрета. Монах, оказавший помощь женщине, удивленно ответил на это: «Ты хочешь сказать, что до сих пор ее несешь? Я-то уже давно ее отпустил».

Так как дзэн всегда подчеркивает единство и сущностное неразличение бытия и небытия, то веселость позволена даже в отношении к смерти. Забота о земном, суетном перед кажущимся «уходом» в мир иной — хороший повод для смеха, особенно если речь идет о просветленном дзэнском монахе.

Обычно монахи умирают сидя, т. е. во время дзадзэн; между тем третий патриарх Сэн-цань умер (в 606 г.) стоя, со сжатыми кулаками. Чжи-сянь из Хуанци (ум. в 905 г.) спросил своих помощников: «Кто-нибудь умер сидя?» Те ответили: «Один просветленный монах». Он прошел семь шагов, опустив руки, и умер. Когда Дэн Инь-фэн собрался умирать перед Алмазной пещерой на Утайшань, он сказал собравшимся вокруг него: «Я видел, как монахи умирали сидя или лежа, но умер ли кто-нибудь стоя?» «Да, бывало», — ответили ему. «А вверх ногами?» «Никогда такого не случалось!» И Дэн умер, стоя на голове. Одежды его поднялись и закрыли все тело. Было решено отнести труп на место сожжения, но тело стояло так крепко, что никто не мог сдвинуть его с места. Люди стекались отовсюду, собираясь вокруг, и в немом изумлении смотрели на это небывалое чудо. Но когда пришла его младшая сестра-монахиня, она стала громко ругаться: «Пока ты жил, то не обращал внимания на законы и обычаи. Хоть бы сейчас не делал из себя посмешище!» С этими словами она ткнула труп брата пальцем, и он тут же рухнул на землю. После этого тело сразу же отнесли на погребальный костер.[96]

Дело здесь в том, что с точки зрения дзэн такое естественное, такое, можно сказать, органическое явление, как смерть, вполне подпадает под обаяние юмора, лучшего средства решения всех проблем. Весь дзэнский юмор — это искреннее удовольствие, которое получаешь, срывая покров с любой помпезности.

Н. У. Росс

Обезьяна[97]

Шедевр юмористического иносказания на тему о ничтожности надменных человеческих существ был создан в Китае в XVI в. В 1943 г. появился его перевод под названием «Обезьяна», блестяще выполненный Артуром Уэйли. В этой мудрой и живо написанной книге, из сотни глав которой мистер Уэйли выбрал тридцать, для того чтобы познакомить с ними западного читателя, с удивительным мастерством сочетается абсурдное и мудрое, повествуется о странствиях, добрых делах и ошибках, которые совершают на своем пути Обезьяна и три ее приятеля — Хрюшка, Песчинка и Трипитака. Один из критиков, восторженно встретив английский перевод, назвал его «соединением Микки Мауса, Дэви Крокетта[98] и „Пути паломника“».[99] И действительно, мало что в западной литературе может сравниться с «Обезьяной», этой необычайной смесью глубокого и поверхностного, земного и небесного.

Принято считать, что одно из четырех действующих лиц этой великолепной сказки — Обезьяна — обозначает «вечное беспокойство духа»; Хрюшка, как ясно уже из имени, — это «хороший аппетит, животная сила и твердолобое упорство»; Песчинка — олицетворение искренности и простодушия; наконец Трипитака, существо, прообразом которого послужил знаменитый китайский путешественник VII в. Сюань-цзан, — это «обычный человек, пробирающийся через тернии жизни». Основой сюжета этого огромного классического труда, известного в Китае под названием Си юй цзи,[100] было невероятное паломничество по Индии, которое Сюань-цзан совершил за девять веков до того в поисках буддийской истины.

В приводимом ниже отрывке Обезьяна, обаятельная болтушка и всезнайка, попадает на небеса и спорит с самим Буддой. Только в Китае и Японии могут смеяться над подобным, не умаляя почтительного отношения к главному объекту своей веры. Объект осмеяния здесь — излишнее мудрствование, свойственное человеческой натуре, поэтому величие Будды и его всепроникающая мудрость остаются вне критики.

— Хочу заключить с тобой пари, — сказал Будда Обезьяне. — Если ты действительно так умна, перепрыгни мою правую ладонь. Получится — я прикажу Нефритовому Императору, чтобы он пришел жить ко мне в Западный Рай, и ты совершенно спокойно займешь его трон. Проспоришь — значит, вернешься на землю и придешь обратно ко мне только через много кальп.[101]

— Ну и дурак этот Будда, — хихикнула про себя Обезьяна, — я могу прыгнуть на сто восемь тысяч миль, а его-то ладонь ведь не больше восьми дюймов в ширину. Что, разве я ее не перепрыгну? А вслух она спросила:

— Ты правда сделаешь это для меня?

— Ну конечно, — подтвердил Будда.

Он вытянул вперед правую ладонь, которая была размером с лист лотоса. Обезьяна заложила свою палку за ухо и приготовилась к прыжку. «Вот сейчас, — думала она, — вот сейчас соберусь и прыгну». И она прыгнула и полетела так быстро, что Будда, глядя на нее глазами мудрости, заметил лишь, как мимо него просвистел вихрь.

Обезьяна же тем временем добралась до пяти розовых столбов, которые подпирали небесный свод. «Вот и конец света, — подумала она. — Надо лишь вернуться к Будде и объявить, что я выиграла. Трон теперь мой!»

Но тут же сказала себе: «Подожди-ка. Надо бы как-то отметить это, вдруг Будда не поверит». Обезьяна выдернула у себя волос, дунула на него и приказала: «Превратись!» Волос стал кисточкой для письма с каплей черной туши на конце, и на среднем столбе Обезьяна написала: «Великий мудрец, равный небесам, достиг этого места». И, чтобы еще сильнее выразить свое неуважение, она помочилась на первый столб и полетела назад, к тому месту, где сидел Будда. Обезьяна вспрыгнула на его ладонь и сказала: «Ну вот, я здесь. Можешь сказать Нефритовому Императору, чтобы отдавал мне свой дворец».

— Ах ты хвостатая вонючка, — ответил ей Будда, — что ты мелешь? Ты же не слезала с моей ладони!