Homeland. Игра Саула - Эндрю Каплан

– Чего ты их так боишься? – спросил мальчика Броуди.

Сперва Иса просто съеживался и отмалчивался, но однажды, когда он, напуганный, стоял в дверях дома и смотрел на птиц, ответил:

– Они приносят беду, Николас. Иногда мне кажется, что я умру.

– Не бойся, ты еще совсем маленький, не умрешь, – ответил Броуди, чувствуя, что мальчика такой ответ не убедил.

К тому времени Броуди уже достаточно доверяли: даже позволили иметь перочинный нож, которым он и вырезал рогатку для Исы. Такую же, с какой он сам играл еще в Пенсильвании, в компании Майка: мальчишки пуляли мраморными шариками в птиц, мышей и белок, пока внутренний голос не велел Броуди прекратить. Он сам себе напомнил папашу Ганнера, а поступать, как отец, юному Николасу хотелось меньше всего.

Иса своего отца, Абу Назира, обожал.

Броуди подарил рогатку Исе и показал, как стрелять из нее: с третьего раза маленьким камушком он убил ворону. Иса побоялся трогать тушку, но Броуди поднял ее с земли, вместе с мальчиком отнес на склон и выбросил в долину.

Там они задержались посмотреть, что будет: остальные вороны слетелись на труп, громко каркая и поклевывая его, словно пытались разбудить. На следующий день они просто склевали его.

Броуди был с Исой, когда тот убил свою первую ворону.

– Subhanallah! – воскликнул мальчик. (Хвала Аллаху!) Он обнял Броуди, навеки скрепив их дружбу.

– Ты все еще боишься ворон? – спросил он позже. – Ты ведь можешь их убивать.

– Да, Николас, убить я их могу, но они мне все равно не нравятся. – Его английский с каждым днем становился лучше и лучше. Иса прогрессировал куда быстрее, чем Броуди – в арабском.

– Нет, Николас, – хохотал Иса над ошибками Броуди, и тот ему вторил. – Если что-то выстроилось в ряд, например, машины, это saff, а не khaff[45]. Английский труднее, у вас одно слово имеет много значений, зато в арабском для всего есть свое определение.

Иса ходил в медресе близ дороги, которая вела в Мосул. Акджемаль, туркменка из пекарни, говорила, что в Мосуле стоит американский гарнизон, однако Броуди о своих старался не думать.

Каждый день он провожал Ису на занятия и дожидался его под каменным забором, чтобы забрать домой. Однажды он заметил вырезанную над дверью звезду Давида.

– Здесь когда-то жили иудеи, да? – спросил Броуди у Исы, когда они шли домой вдоль края долины, заросшей деревьями и кустами.

– Говорят, что да, но это было давным-давно, – ответил Иса. – Теперь тут мы. Учителя, кстати, рассказывают, что в Священном Коране написано: Аллах даровал Тору пророку Мусе[46], так что иудейская книга тоже священна.

Этой дорогой они ходили каждый день, и если Броуди стал учителем английского и западной культуры для Исы, то Иса учил его арабскому и рассказывал об исламе. Мальчик стал ему лучшим другом, после Майка. В этом чужом и далеком от дома мире Иса был единственным другом Броуди.

Иногда они играли в футбол во внутреннем дворике; при этом неподалеку всегда бдил Афзаль с «АК-47». Иса для своих малых лет оказался очень проворен и ловок, и оба они, Иса и Броуди, смеялись над неуклюжестью последнего.

– Когда я был маленький, мы в английский футбол не больно-то играли, – оправдывался Броуди.

– Это же глупо, Николас, – заметил Иса. – Весь мир играет в английский футбол.

– Что сейчас проходите? – как-то спросил у мальчика Броуди. День выдался жаркий, и они по дороге домой присели у пенька в тени, выпили фанты. В сторону зеленого склона горы пролетела стая птиц ровной цепочкой saff. Они были так прекрасны на фоне голубого неба, что защемило в груди. «Рай, настоящий рай», – подумал Броуди. Правда, он оставался пленником, даже в раю. Прямо исламский вариант Жана Вальжана. Броуди вспомнил школьный курс литературы. В старших классах, однако, он прочел «Отверженных» в кратком изложении, так что был он, скорее, Вальжан в сушеном виде.

– Изучаем Коран, – ответил Иса. – Пытаемся понять его. Добрый мусульманин должен многое помнить, Николас.

– Что выучил сегодня?

– Про джихад. Это лучшее, на что может пойти мусульманин.

– Как это? – встревоженно спросил Броуди. Неужто людям вот так преподают доктрины религии?

– Погибнуть за веру, за ислам, – кивнул Иса, – это самое прекрасное, что я могу совершить. Посланник Аллаха, мир Ему, говорил, что умер бы множество раз в битве за Аллаха. Вот он какой, джихад, Николас. Это доброе дело.

– Убийство – это добро? Не верю.

– Нет, убийство – харам, Николас. Хорошо убивать только неверных, в бою. Когда вырасту, хочу стать очень храбрым.

– Я служил в армии, в морской пехоте, – сказал Броуди, – и мне не нравилось убивать. А ты… Ты даже мертвой вороны боишься!

– Ты прав, Николас, я должен стать храбрее. Ты мне поможешь.

Той же ночью Броуди лежал в спальне с открытым окном и слышал, как во дворе собираются люди Абу Назира: Далиль, Махди, Афзаль и прочие. Днем они готовили автоматы, гранатометы и взрывчатку. Что-то затевалось.

За ужином никто и словом не обмолвился о задуманном, однако Броуди ощущал напряжение. Он посмотрел на Ису, и тот взглядом дал понять: ни о чем не спрашивай.

Броуди не мог заснуть. Он так много времени проводил с Исой, что невольно стал вспоминать родных детей: Дану и Криса (которого почти не знал). Интересно, Крис вообще его помнит? Он был совсем крохой, когда Броуди уехал в командировку. Может, отец для Криса теперь – просто фото в рамочке на комоде? Мол, взгляните, это – мой папа, он служил в морской пехоте и не вернулся из Ирака.

Вдруг у него в жизни появился новый мужчина? Отчим, который водит его на стадион, читает ему перед сном? Мужчина, который не станет гнобить его, как гнобил самого Броуди Ганнер, и любит, как не любил его отец.

Почему нет? Джессика – женщина шикарная. С возрастом только похорошела и расцвела.

«Господи, школа… О Аллах, неужели в ту ночь я проиграл по твоей воле? И по глупости своей не догадался о том?»

Одиннадцатый класс. В тот вечер они играли против Аллентаунской центральной католической школы. Броуди принял передачу, поймал мяч и… уронил его. В голевой зоне! Некая сила, неподвластная самому Броуди, сила извне заставила его отвернуться и взглянуть на трибуны. Отыскать на них того единственного, кого видеть-то не хотелось. Но Броуди увидел его, выцепил из толпы: Ганнер улыбался, пока товарищ не передал Броуди мяч с расстояния в девятнадцать ярдов. Казалось бы, осталось пробежать еще чуть-чуть – и тачдаун; гордость переполнила Броуди… Но Ганнер больше не улыбался.

В глазах папаши сквозило презрение, гнев. Броуди знал, чувствовал каждой фиброй души: если он придет сегодня домой, то до утра не доживет. А если не явится, то до утра, скорее всего, не доживет мама.

После игры он сидел в раздевалке. Только один игрок из их команды, Демейн, стукнул его кулаком в плечо: мол, бывает, братуха. Остальные будто не замечали его, всем было паршиво после проигрыша. Один тачдаун, и игра сложилась бы совсем иначе, однако Броуди все испортил.

Наконец пришел Майк.

– Друган, Джессика ждет.

В этот момент Броуди понял, что нужно делать: он наскоро переоделся и с Майком вышел на холод. Отвел Джессику в сторону.

– Поехали со мной.

– Куда?

– Не знаю. Куда-нибудь. Прямо сегодня.

– В чем дело, Броуди?

– Джесс, я видел лицо Ганнера, когда облажался. Мне домой нельзя, он меня прибьет.

– С чего ты взял?

– Джесс, послушай, я тебя люблю, но другого шанса не будет: сейчас или никогда. Отца я знаю, как никто: если приду сегодня домой, один из нас погибнет. Кого-то просто убьют. Так что бежим со мной, или больше ты меня не увидишь.

– Да что ты такое несешь?! Я в десятом классе, куда я пойду? Мама с папой меня саму прибьют. Мне нельзя бежать.

– Джесс, Джесс, я люблю тебя, но не могу остаться. Все равно Бетлехем умирает, городу конец. Все уже давно в курсе, – сказал он и отвернулся.

– Бога ради, Броуди, уймись. Я пойду с тобой, не оставлю тебя. При мне отец тебе ничего не сделает.

– И я с тобой, – вызвался Майк. – Ганнеру придется всех троих убить.

В машине у Майка Джессика поправила Броуди волосы.

– Жаль, что ты уронил мяч, Броуди. Я думала, ты поймал его и крепко держишь. Я даже закричала… А знаешь что? Мне плевать. Если отец тебя не ценит, я сама с ним поговорю.

– Вы не понимаете, – покачал головой Броуди. – Ничего не понимаете. Думаете, он обычный папочка, как ваши отцы? Нет, он не такой.

– А какой? – спросила Джессика.

– Психованный морпех, убийца.

Когда подъехали к дому, Сибил, мать Броуди, в жизни не ходившая на игры, будто из какого-то суеверного страха, передавшегося ей с ирландской кровью, встретила их на пороге. Помахала рукой.