Осколки - Евгений Игоревич Токтаев

— Ишь ты. Из Индии. Прежде у нас таких рабов не бывало. Даже интересно взглянуть.

— Ты не забыл, чего у тебя господин епископ спрашивал? — шепнул македонянину на ухо Правый.

— Помню, — ответил Антенор.

— Это хорошо, что помнишь, — сказал Меонофай, кинув в рот виноградину, — вот и цена твоя.

Антенор долго молчал, неотрывно глядя старику в глаза. Тот взгляд не отводил и, как видно, борьбой этой наслаждался.

— Тот человек, про которого спрашивал епископ… Я видел его в городе, — сказал македонянин через силу, — он входил в филакион.

— Ха, как будто мы не знаем, — засмеялся Промах.

— То, что он лазутчик Лагида, нам известно, — поморщился Меонофай, — и для нашего дорогого друга эти сведения уже давно ничего не стоят.

— С кем он ещё встречался в городе? — Прошипел Промах. — Кто помогал ему улизнуть из Сидона?

— Я не знаю! — Резко ответил Антенор. — Видел только раз, возле филакиона.

— А что же ты, говнюк, даже в таком разе не пришёл и не сообщил? — Подал голос Левый.

— Видать попросили невежливо? — предположил старик.

— Хватит церемониться! — рявкнул Левый и сзади схватил Антенора за руки. — Авва,[49] позволь, мы по-свойски с ним побеседуем?

— Цыц! Ла ташдун дма![50] — Отрезал Меонофай и добавил мягче, — ни к чему это.

Его лицо снова приобрело благообразное выражение.

— Мальчик нам плохого не сделал. Пусть идёт. Пусть подумает. Глядишь, надумает чего. Иди, мальчик. Зиль лах[51].

Антенор одним движением стряхнул руки Левого, который, несмотря на приказ, не торопился его освободить. Повернулся к Правому.

— Уходи, — сказал Промах.

На обратном пути Антенор услышал какой-то нарастающий шум и гам. Снаружи кричали.

— Что там такое? — Пробормотал Правый.

В комнатке, где Антенору предлагали меняться, им на встречу влетел «Скирон».

— Там! Там!

— Что?! — Рявкнул Промах и, оттолкнув Антенора, выскочил на улицу.

Македонянин последовал за ним и увидел возле самых дверей «Прокруста». Тот тряс за плечи какого-то человека и почти кричал:

— Сейчас он придёт, сейчас!

Тот нечленораздельно мычал, а когда увидел Правого, рванулся к нему. «Прокруст» его выпустил.

Антенор отшатнулся — этим человеком оказался Ил-Маади. Он был страшен. Рот, борода, грудь — всё залито кровью. Глаза навыкате, взгляд совершенно безумный.

— Ыыы!

— Что? — Заорал Промах. — Что стряслось?

— Ыыыаааа!

— Ему вырвали язык! — крикнул «Прокруст».

— Кто?!

— Ыыаааа-ааа!

— Я не понимаю!

Маади приложил к вискам трясущиеся пальцы, изображая рога.

— Ыыаааа-ааа!

— Бычара?

— Аааа!

— Сука-а-а! — заорал из-за спины брата Левый.

— Мэмат тэмун, тор нагах![52] — крикнул кто-то среди мигом набежавшей толпы.

— Крава! Крава![53]

Антенор боком, вдоль стены прошёл за их спины, повернулся и двинул прочь. Его не преследовали.

— Убью! — бесновался Левый, но угроза, как видно, адресовалась вовсе не македонянину.

Или… не тому македонянину.

«Вечер перестаёт быть томным», — вспомнил Антенор слова Никодима и сжал зубы.

Вопреки опасениям ему удалось без труда выбраться из лабиринта переулков. Помогла наблюдательность, которую так ценил Эвмен.

Дион поджидал его на том же месте, где им пришлось расстаться и, как видно, весь извёлся.

— Хвала богам, живой! Ну, что?

— Он отказал, — буркнул Антенор.

— Да и хрен с ним! Давай выбираться отсюда, тут какая-то нездоровая движуха пошла!

На всём обратном пути навстречу Антенору и Диону попадались крепкие молодцы с дубьём. Небольшими группками по три-четыре человека они неспешно, будто бы лениво брели в сторону порта. Народ их сторонился, спешил уступить дорогу. Антенор часто оглядывался, высматривая возможный хвост. Сердце у него бешено колотилось.

Возле египетского квартала на улице появилась более крупная группа молодцев. Человек тридцать. Во главе её шёл Никодим. Он облачился в льняной панцирь, повесил через плечо перевязь с мечом и вид имел донельзя суровый.

— Я уже всё знаю, — мрачно сказал фалангит, — Мойра рассказала, о чём вы сговорились с Хорминутером и с ней. Умнейшая баба, а всё равно дура. Надеется, что с Камневязом можно по-хорошему… Нельзя с этим упырём по-хорошему. Хоть бы со мной посоветовались…

— Ты ушёл, — нагнул голову Антенор, — она сказала, что не стоит тебя вмешивать.

— А сам-то ты не догадался, что тут происходит? — повысил голос Никодим.

— Не сложно догадаться, — ответил бывший конюх.

— И всё одно их послушал?

— Я чужой здесь. Не знаю всех раскладов.

— Да и они не знают, — отрезал фалангит, — хотя иначе думают. И, как оказалось, я сам не знаю. Я с этой предательской тварью, сирийцем этим всратым за одним столом ел и пил! Ближним его считал! А он первым стать захотел!

— Это ты ему язык вырезал?

— Это должно было стать только началом, — понизил голос Никодим, — но тварь сумела вырваться и сбежать.

— У тебя вырваться? — недоверчиво переспросил Антенор.

— Помогли ему, — буркнул Никодим, — не один он был, тварь предательская…

— Куда ты теперь? — спросил Антенор, уже догадываясь об ответе.

— Беседовать иду, — Никодим погладил изогнутую рукоять кописа, — глянуть хочу, точно ли у Бескровного крови нет.

— Я видел Маади, — сказал Антенор, — он прибежал к Менесфею. Тебя будут ждать.

— И хорошо. Ненавижу по подворотням мышей давить. Наше дело — лицом к лицу. Фалангой. За Орестиду!

— Далековато Орестида, — покачал головой Антенор.

— Вот она где, — Никодим ударил в грудь кулаком.

— Я с тобой. Оружие дашь? Хоть дубину?

Молчавший всё это время Репейник кашлянул. Никодим покосился на него.

— Нечего тебе с нами ходить. Иди к Хорминутеру.

— А там мне что делать? — Спросил Антенор. — Свою цену платить? Так я не получил от Менесфея того, что хотел.

— Я разберусь, — пообещал Никодим, — с дедулей пора кончать. Дай пройти.

Антенор посторонился и фалангит во главе своих людей двинулся дальше, вниз по улице.

— Ты в «Себек» или к нам? — спросил Дион.

— В «Себек». Расскажу, что ничего не вышло. Потом к вам.

— Ну бывай. Ждём. Не вступай больше… ни во что.

Они расстались. Антенор, вопреки своим словам, сразу в «Себек-Сенеб» не пошёл. Покрутился по улицам. Вооружённых молодцев стало больше, но многие никуда не спешили. Топтались на перекрёстках, переговаривались без суеты. Смеялись. В сторону порта прошёл отряд «фригийцев», человек пятьдесят. Македонянин с трудом задавил желание броситься вслед Никодиму, предупредить.

Наконец, вернулся в «Себек-Сенеб». Там его ждали.

— Ну что? — спросила Месхенет, едва он возник на пороге.

Македонянин отрицательно помотал головой.

— И что теперь? — спросил женщина у мужа.

— Думать надо, — мрачно отозвался тот, — если бы не Никодим…

К идее личного визита Антенора к Менесфею он с самого начала отнёсся скептически, но бурная реакция Никодима не позволила ксенодоку[54] задействовать свои связи, не ставила времени и выбора.

— Надежда ещё есть, — сказал египтянин.

— Не для тебя! — прогремел властный, знакомый македонянину голос.