Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– Значит, он во всем, что нас окружает? – по-другому спросил я.

– Он есть тело и кровь всего сущего. Оттого и причастие… Ясно?

– Ага, – кивнул я. – Скажите, – немного помедлил я, – но мне иногда кажется, что я Харон.

– Ну, раз ты это понимаешь, а значит, так и есть. Тут все зависит от того, как ты на это смотришь. И если узнаешь в себе Харона – тогда Харон, конечно.

– А кто тогда такой Аид, Бог мертвых?

– По сути – я. Но сам Аид – ваши людские вымыслы. Им ведь надо было как-то меня объяснить. Отсюда все эти легенды. Немногие знают истину.

– А я, получается, знаю, да?

– А то ж… Ты только, умоляю тебя, не начни на каждом углу с людьми этой истиной делиться. В дурдоме окажешься, – назидательно сказала она, слегка улыбнувшись.

– Да, это понятно. Как такое расскажешь. Вот только как я после нашей встречи со всем этим жить-то буду? – тихонько пробормотал я сам себе.

– А я думаешь об этом не позаботилась? Будет у тебя возможность все это принять за сон.

– Так я что, сплю, что ли?

– В своем обычном времени – да, спишь. Еще в одном – стоишь у двери. А уж в третьем – со мною разговариваешь. Тебе это непросто понять, лучше не ломай голову, а то треснет. Прими на веру – лучшее решение, поверь мне.

– И я могу проснуться в любой момент, и просто окажусь на диване, в «двенашке»?

– Сначала к двери подойти нужно, чтобы вернуться туда, где ты у двери стоишь. А уж потом и проснуться можно.

– Понятно, – кивнул я. – А что там, после смерти?

– У каждого – свое. Какие-то странные вопросы ты задаешь. Ты разве в Бога не веришь?

– Верю. Но я же ничего не знаю о другом мире…

– А знать не надо. Верить надо, – погрозила мне пальцем старуха.

– Хотелось бы знать, во что верить.

– Экий ты богохульник, право… А ведь еще православный… – покачала головой старуха.

– А что, католики как-то по-другому верят?

– Да нет. У православных просто таких больше, у кого вера яркая, как огонь. Среди католиков тоже есть, конечно. Но у православных больше.

– А мусульмане? – спохватился я.

– А что они? Бог-то у всех один.

– Но все его по-разному видят, ведь так?

– Да, верно. Вот потому всех по ту сторону разное ждет. Понял?

– Пытаюсь, – честно ответил я.

– Ладно, мил друг. Спасибо за любопытную встречу, конечно… да мне пора. И тебе тоже. Пойдем-ка с тобой назад, к двери.

– Да, уже?

– А ты чего-то еще спросить хотел?

– Да, – несмело сказал я, нерешительно замолчав.

Внимательно взглянув на меня, старуха сказала:

– А вот про это тебе знать ни к чему! Придет пора – почуешь. Да что тебе за печаль об этом, в твои-то годы. Понимаю, старик бы спрашивал, от жизни устав… Пошли, давай, к двери. Пора мне уже…

И она двинулась в конец отделения, где виднелась открытая дверь, ведущая в зал ожидания для родственников.

– Значит, мы еще увидимся? – как-то по-детски спросил я.

– А как же… Обязательно! – откликнулась бабка.

– А сейчас чего? – произнес я, когда мы подошли к двери.

– Сейчас давай прощаться, Артюша. Ну, всех тебе благ в этой жизни, голубчик.

– Спасибо, и вам тоже, – вежливо ответил я.

Обернувшись на пороге двери, она сказала с усмешкой:

– А мне-то каких? Мой удел – вечность. Ну, все, привет горячий, – бросила она через плечо и перешагнула порог, закрыв за собой дверь.

И тут же раздался звонок. Замерев от любопытства, я сначала хотел открыть. Но потом вдруг понял, что куда интереснее не открывать, пойти на Бумажкина с Борей посмотреть. «Я же сейчас во сне нахожусь, так ведь получается?» – думал я, направляясь к зоне выдач и всматриваясь в абсолютно реальную обстановку отделения. «Посмотрим, что дальше будет».

– Ну, чего там? Как фамилия? – вполне ожидаемо спросил Вовка.

– Да не знаю, – спокойно ответил я, глядя на его реакцию.

– В смысле? Дверью ошиблись, что ли? – вздернул брови Бумажкин.

– Да я не стал открывать. Пошли они все к черту, надоели.

Дальше старший санитар должен был забористым матом выказать мне свое негодование. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого Вовка стал зычно распевать «Спят усталые игрушки, книжки спят».

«Да, права была бабка. Это сон», – облегченно вздохнул я. И не долго думая, что было сил ударился головой об стену. Но боли почти не почувствовал. Не удержавшись на ногах после удара, стал падать… Падать в «двенашку», где лежа на диване санитар Антонов пробуждался ото сна.

Открыв глаза, я увидел комнату, залитую синим предрассветным сиянием, обещавшим скорое утро. На часах было 4.15 утра. Поднявшись, я сел в кресло, обхватив голову руками. «Такого мне еще никогда не снилось», – прошептал я. «Значит, время имеет много направлений. А я имею отличную возможность считать все это сном. Или не считать, если хватит сил», – думал я, тихонько сидя в кресле и поджав колени к подбородку. «Как бы там ни было, а надо бы попить чего-нибудь седативное», – прошептал я себе.

Уснуть я больше не смог, как ни старался. Снова и снова прокручивая встречу со старухой, которую не решался назвать по имени, я ворочался на диване, иногда произнося что-нибудь вроде «это ж надо» или «ни хрена себе». Через полчаса я встал, оделся, убрался в зале холодильника, помыл оставшуюся с вечера посуду и принялся драить Царство мертвых. Монотонный ритмичный танец скользящей по полу тряпки успокаивал меня, не спеша склоняя к мысли, что человеческий мозг еще и не на то способен. «Просто в этом сне я сам на себя свои догадки выплеснул, прям на оголенные мозги. Вот и результат», – уговаривал я себя, бултыхая тряпкой в ведре. Для верности решил пройтись еще разок по уже чистым полам. И так увлекся, что даже вымыл траурный зал.

И сам не заметил, как птичий гомон и яркое настырное солнце дали старт четвергу.

Сутки четвертые

Четверг, 8 июня

Четверг начался разом из всех орудий. Перевозка пожаловала одновременно с первыми обитателями патанатомии. Приняв покойника, исполнил нехитрую процедуру прописки. Несмотря на то что спал совсем мало, чувствовал себя отлично, словно только с курорта.

Еще несколько торопливых минут – и Царство мертвых станет оживать вполную, наполняясь живыми, отдавая холодных гостей веренице автобусов, ставя диагнозы, делая анализы и производя на свет ворохи врачебных заключений. Сейчас же его жизнь только набирала обороты, не спеша раскручиваясь, словно разгоняя ночное затишье.

«Неужели мне все это… просто приснилось?» – терзал я себя в ожидании напарников. «Или сон лишь удобная упаковка того, что со мною было?» Не найдя ответа, поплелся в секционный зал. Подготавливая секцию к кровавым трудовым будням, услышал, как хлопнула дверь служебного входа.

– Тёмыч! – зычно позвал меня Бумажкин.

– Иду, иду, – отозвался я себе поднос, выходя из глубины отделения.

– Утро у нас сегодня доброе? – своеобразно поздоровался Вовка, интересуясь масштабом поступлений.

– Утро доброе, – ответил я, протягивая старшему санитару руку. – Не было почти ничего… Вот только недавно одного на вскрытие привезли.

– Ага, пять вскрытий и двадцать две выдачи, – подвел итог Бумажкин, натягивая форменную пижаму цвета морской волны. – Секция подождет, главное сейчас – всех быстро отдать. Плохиш опять опаздывает?

– Да скоро будет, – уверенно ответил я, выгораживая приятеля.

– Ну-ну, – хмуро кивнул Вовка.

И действительно, спустя несколько минут в дверях отделения появился Борька. Бубня на ходу «черт, опоздал», он бросил на нас извиняющийся взгляд. И поторопился в раздевалку.

Со двора послышалось мерное тарахтение первого катафалка. Как выяснилось, он приехал за гражданкой Киржач, которая дала старт похоронной гонке, став первой из двадцати двух ее участников.

Бумажкин неторопливо размял ароматную сигарету, вальяжно сунув курево в рот. Прикурив, с толком глубоко затянулся, глядя, как я сноровисто управляюсь с небольшим гробом, ставя его на подкат в зоне выдач. Средиземноморская нега все еще жила в Вовкиных глазах, а потому предстоящая работа явно тяготила его. Но вскоре и он с головой окунулся в вереницу отработанных движений, с трудом поспевая за ритмом ритуальных автобусов, бойко сменяющих друг друга. Калейдоскоп чужих похорон замелькал перед нами, потихоньку наращивая темп. Однообразный мотив ритуального процесса иногда прерывался телефонными и дверными звонками, отвлекая нас троих от конвейера и тем самым понемногу загоняя в цейтнот.

Мертвые лица цвета упаковочного картона скользили мимо меня, одно за другим покидая врата Царства мертвых. Отдав очередного покойника равнодушной родне, сразу же принялся за следующего. Побрив и уложив в массивный гроб крупного старика в бесформенном черном костюме, закрыл его приоткрытые веки, обул и сложил руки, аккуратно поместив в них платочек, иконку и тонкую церковную свечку. Теперь осталось лишь причесать мертвеца да накрыть его покрывалом. Оглянувшись, не увидел простецкой дешевой расчески из зеленой пластмассы, которой работал уже пару недель кряду. Не было ее и на столике с инструментами, и на подкате.