Исчезновение - Жорж Перек

Чтобы попасть в его дом, необходимо было иметь при себе три пропуска, даже если приходил мальчишка из булочной, принесший хлеб, или посыльный от угольщика, доставивший уголь.

Чего только о Сабене не рассказывали! Говорили, что он держит возле себя восемнадцать спаги, искушенных мастеров боя с ятаганом, кинжалом и ружьем; отряд этот обходился ему безумно дорого, но он сопровождал его всегда и всюду, и всякий человек, приближавшийся к Сабену на расстояние, меньшее ярда, уничтожался без предупреждения. Говорили, что у него есть слуга, который пробовал каждое блюдо, подававшееся хозяину, так как тот боялся, что его могут отравить. Говорили, что в его доме находился неизвестный, его двойник, который спал в кровати Сабена, в то время как сам он почивал в подвале, где, рассказывали, искусный мастер построил для него огромный блокгауз с запутанной системой входов-выходов; к этому рассказу добавляли, что сразу же по окончании работы мастер был умерщвлен. В этом блокгаузе Сабен мог бы, если бы в том возникла необходимость, жить полгода, такие основательные были там припрятаны запасы еды и питья.

Такой сильный противник, обезопасивший себя, как казалось, по самому большому счету, заставил работать воображение своего братишки Максимена на полную катушку. Серия осуществленных им убийств не утолила голода истребителя братьев. Все это были, усмехался он, только закуски.[372] Уничтожив Сабена, он удовлетворил бы свои амбиции, что стало бы для него кульминационным пунктом магистрального знания, которым он обладал до сих пор, по собственному мнению, лишь на четверть.

Однако очень долгое время он не знал, удастся ли ему добиться поставленной цели. Не то чтобы ему не хватало вдохновения – фортификация Сабена казалась незыблемой, в ней не просматривалось ни одного уязвимого места.

Не просматривалось, пока однажды он совершенно случайно не разговорился с одним барышником, который поведал ему, что каждые три дня поставляет Сабену маленькую ослицу, ибо, доверился ему безнравственный торговец, лукаво подмигнув, Сабен мог получать удовольствие только таким способом.

– Ей-Богу, – усмехнулся Максимен, – вот и ахиллесова пята! Извлечем выгоду из этого знания, которое наверняка дорого стоит.

Продолжая расследование, он узнал от директора муниципального зоопарка Анкары, что одной ослицы Сабену никогда не хватало: в лучшем случае он получал от нее лишь начальное удовольствие, а затем в качестве, скажем так, основного блюда он нуждался в животном либо более крупном, либо более экзотическом.

Поэтому Сабен платил дирекции зоопарка, которая иногда одалживала ему на вечер или на ночь либо тяжеловесное животное, как то: какое-нибудь крупное жвачное, яка, орангутана, медведя, мамонта, либо животное из числа не самых распространенных: утку или удава, кашалота или муравьеда, кенгуру или казуара, тапира или енота, опоссума или аллигатора, альбатроса или каймана.

Однако, познав постепенно всех обитателей зоопарка, полного удовлетворения Сабен так и не получил, поскольку, говорил он, ему, будучи близким с таким множеством неслыханных партнеров, так и не удалось ни разу достичь того божественного удовольствия, которое он изведал на или, точнее, в ламантине[373] на озере Чад.

За неделю до этого в Анкаре появился балаганщик из Галифакса. Среди множества диковинных существ, которых он демонстрировал желающим (сиамские близнецы, лилипуты, альбиносы, бараны с телами зубра, кролики с копытами), был так называемый «Большой Дракон из Лоха»[374] по имени Рудольф. На самом же деле это был не дракон, не морской питон, а дюгонь, животное куда более кроткое, нежели баран, которое в случае надобности можно было без труда выдать за ламантина, поскольку оно, подобно последнему, имело внушительный вес, значительные габариты, безупречно гладкий мех, располагающий вид.

Понятно, что вскоре Сабен захотел взглянуть на Рудольфа. Но сделать это он не осмеливался. Тогда он попросил балаганщика уступить ему дюгоня в непродолжительную аренду. Тот отказался. Сабен удвоил, потом утроил названную сумму, а затем и вовсе предложил деньги сначала в четыре, а после и в пять раз большие. И получил наконец согласие. Договорились о том, что сдача в наем произойдет на следующий день.

Максимен, будучи все время настороже, узнал об этом. И тотчас же разработал план.

Соединив несколько детонирующих веществ, он изготовил мину; затем ему удалось, самым наглым образом, проникнуть в аквариум с дюгонем, где, воспользовавшись тем, что животное ненадолго уснуло, он ввел в него вышеупомянутую штуку.

Потом он ввел туда же запальное устройство с пироксилином, которое при более тесном контакте должно было вызвать воспламенение снаряда.

Убедившись, что ему удалось проделать все должным образом, Максимен ждал наступления вечера. Он провел все это время в кабачке, неподалеку от блокгауза Сабена, уверенный в том, что в ближайшее время у него будет замечательный повод для триумфальной осанны.

Он не ошибся: без двадцати пяти двенадцать на темной улице появился балаганщик, он вез на огромной телеге бак, в котором сладко дремал Рудольф.

Без восьми двенадцать горизонт осветила яркая вспышка, раздался оглушительный взрыв. Все вокруг окутал дым – задохнуться можно было.

Максимен увидел, что в живых не осталось никого.

Тогда он, счастливо улыбаясь, добрался до ночного клуба и, хотя и был, скорее, скупердяем, пил там до утра самые изысканные и дорогие вина и даже угощал ими всех подряд – горяченькое дельце, которое он только что так удачно провернул, требовало соответствующего празднества.

Вот так одержал победу в борьбе за право первонаследства Максимен. Увы! Он слишком рано начал отмечать свой успех: неделей позже, поняв, что в данном случае был проделан очевидный трюк, его двоюродный братец в свою очередь совершил в удобном месте следующее убийство!

Тогда в роду установился закон сильнейшего. Члены клана без устали убивали друг друга. Адвокат, контролировавший передачу Капитала клана, не знал, что и думать: за три года тот переходил из рук в руки по меньшей мере двадцать три раза и ни одному из первонаследников не удалось умереть своей смертью.

Когда стало понятно, что, если все будет продолжаться в подобном темпе, то рано или поздно клан попросту исчезнет, сделали передышку. Констатировали, что в живых осталось не более четверти клана. Забеспокоились. Объединились. Подписали коалиционное соглашение, которое, однако, соблюдалось. не более месяца.

Тогда ритуализировали убийство.

Пришли к заключению: необходимо, чтобы у каждого отца был только один сын, дабы последний не пострадал от завистливого брата. Ограничили соперничество двоюродных братьев до того дня, когда благодаря непреходящей уловке дарвиновского отбора останется только один прямой наследник.

Чтобы достичь этой далекой цели, существовали три способа, оставлявшие каждому выбор ad libitum:[375]

Ликвидировать мать сразу же после родов;

Остановить продолжение рода – при наличии сына – путем кастрации отца;

Оставить в живых первого сына, а затем давать умереть следующим либо умерщвлять их, оставляя родившихся в навозной жиже, топя в ванне или, по предложению Свифта, подавая их под видом жареного кабанчика на ленч английскому лорду (большинство использовало именно этот способ).

В течение пяти-шести лет удалось таким образом оздоровить ситуацию. Передача накопленного состояния вызывала теперь кровавые развязки значительно реже.

Убивали уже удовольствия ради, но каждый в своем углу максимально ограничивал разрастание клана, пребывавшего теперь в кворуме, который, в общем-то, находили удовлетворительным. И каждый в глубине души радовался менее бесчеловечному статус-кво.

23

Глава, в которой речь пойдет о выгоде, которую трясущийся от страха братишка извлек из наследства, оставленного барабанщиком

– Но, продолжил Артур Уилбург Саворньян, наших папу-маму постиг страшный удар судьбы.

В госпитале Доброго Самаритянина, в Акапулько, наша мать произвела на свет не одного, а сразу троих ребятишек. Благодаря счастливому случаю (не то нас сразу же убили бы!), отец, который, согласно Закону клана, должен был присутствовать при родах, был вынужден за день до того незамедлительно отбыть в Вашингтон, поскольку занимаясь импортом товаров и не мог отказаться от весьма выгодно контракта на покупку огромной партии губных гармошек; гармошки эти были разработаны год назад, и их раскупали по всему миру, особенно в Анкаре!

Мать понимала, что сразу же после заключения контракта муж вернется домой и, увидев, что она родила троих сыновей, в то время как он имел право только на одного, будет вынужден поступить, согласно обычаю.

В порыве материнской любви, желая спасти нас от смерти, она поделилась своим несчастьем с одной монахиней. Святая сестра, проникшись состраданием, сразу же предложила ей свою помощь.