Два с половиной человека (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Спустя несколько минут сосания пустышки глазки смотрят осоловело, и полупрозрачные веки, задрожав, смыкаются. Я снова поднимаюсь в спальню, нахожу телефон, пристраиваюсь к изголовью кровати, укладывая малышку на грудь, и поглаживаю ладонью. Всё привычно, та же рука, тот же ребёнок, просто пузожитель теперь не прячется в Ритином животе. Мой мозг цепляется за эти аналогии, видимо, чтобы справиться со стрессом.

Открываю список пропущенных вызовов. Власова звонила раз пять. И прислала сообщение. Надеюсь, в нём есть ответ на мой вопрос.

«Власов, не смогла дозвониться. Докладываю: перед смертью Туманов переписал завещание, но подробностей нотариус сообщить не успел. Ему стало плохо, и меня выставили. Придётся ждать, пока нам снова не позволят побеседовать с ним!»

Удовлетворённо хмыкаю себе под нос, и малышка вздрагивает, выпуская изо рта соску. Смотрю на неё, удивляясь, какая же она красавица. Вся в Ритку.

И у меня теперь одна задача: сберечь их обеих.

23. Ярослав

Вздрагиваю и открываю глаза, натыкаясь взглядом на блестящие синие бусинки. Кривит личико, морщит нос и… Я успеваю подсунуть пустышку вовремя, до того, как плач огласит требования маленькой принцессы. Пару мгновений смотрю, как она причмокивает, хмуря бровки, и перевожу взгляд на Ритку.

Пробегаюсь пальцами по лбу. Температуры вроде нет. Глажу по щеке.

– Рита, Рит, думаю, тебе нужно покормить малышку.

Девушка тут же распахивает глаза и кивает:

– Давай, конечно.

Я помогаю ей устроиться поудобнее на подушке, подкладываю на руки ребёнка и оставляю их наедине. Пока Рита поднялась, ей тоже нужно поесть. Ну и что, что стоит глубокая ночь, верно?

Проверяю содержимое сковородок. Рис и курица. Вполне съедобно. Грею еду, наливаю сладкий чай и возвращаюсь в спальню.

Рита с улыбкой любуется своей дочерью. Усталая. Невозможно прекрасная. Девушка поднимает на меня взгляд:

– Она такое чудо, правда?

– Да. Она красавица, вся в тебя.

– Поможешь..? – нерешительно спрашивает Туманова. – Нужно переодеть её.

– Конечно, говори, что делать, чего принести?

– Подгузник, влажные салфетки, комбинезон на кнопочках спереди, пледик, тот, розовый, мягкий, – перечисляет она. – И впитывающую пелёнку тоже захвати.

Я отыскиваю всё необходимое и выкладываю на кровати. Рита распаковывает малышку, стягивает перепачканный подгузник, ловко протирает салфетками и оставляет девочку на пару минут на пелёнке, откидываясь на подушки.

– Ты как, Рит?

– Не очень, Ярослав. Всё болит. Это совсем некстати, да?

– Ну что за глупости, – отмахиваюсь я. – Что значит – кстати, некстати? Это всё условности. Не хандри. Отдохнёшь, поправишься, и всё будет хорошо. Марина Семёновна сказала, что тебе нужно отлежаться пару-тройку дней, а потом будешь как огурчик!

– Сейчас я себя чувствую разбитой.

– Я понимаю, – терпеливо говорю ей. На самом деле, я, конечно, понятия не имею, что чувствует человек, из которого появился другой человек. Но кем я буду, если не поддержу, не пожалею? – Тебе не о чем волноваться, я рядом, и вместе мы обязательно со всем справимся.

– Да, ты прав. Теперь надо держаться ради неё.

Мы синхронно переводим взгляд на малышку, и я усмехаюсь:

– Вот же соня! Даже не дождалась свежей одежонки!

Ритка смотрит на меня сияющим взглядом:

– Как ты её назвал?

– Соня? – непонимающе переспрашиваю, и она кивает.

– Соня, Сонюшка, Софийка, – повторяет Рита. – Мне очень нравится.

Власова Софья Ярославовна. Хм!

– Да, мне тоже нравится. Надеюсь, скоро чехарда вокруг тебя закончится, и мы сможем получить все документы.

Рита хмурится, и я тороплюсь её успокоить:

– Осталось совсем недолго, верь мне.

Она проглатывает ком страха и бормочет:

– Хорошо.

Рита тормошит дочку, и та начинает недовольно вопить. Мы неловко, в четыре руки, запаковываем Соню в подгузник-парашют, натягиваем на дрыгающиеся ножки штанишки, всовываем сопротивляющиеся ручки в рукавчики и аккуратно защёлкиваем малюсенькие кнопочки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Дать ей соску? – спрашиваю у Риты.

– Нет, лучше грудь. Мне кажется, она голодная. Я не понимаю, попадает что-то ей в рот или нет. Что, если молока не будет?

– Ну-ну, не переживай. Всё сложится, как надо, – успокаиваю её, усаживаясь рядом. Беру Соню на руки, покачивая, но тут же передаю девочку маме. – Покорми её.

Рита прикладывает дочь к груди, я накрываю их пледом и глажу Ритины руки, спинку малышки.

– Всё будет хорошо, Рит. Мы справимся.

В её глазах блестят слёзы, но она сжимает веки. Кажется, так и засыпает. Вскоре и Соня выпускает изо рта сосок, расслабленно отклоняя головку.

Я прикрываю женскую грудь, перехватываю малышку и ухожу в детскую, устраивая ребёнка в кроватке. Думаю, прилягу здесь же, на диване. Чтобы следить за ней. Да так и засыпаю.

Просыпаюсь от обиженного плача уже ранним утром. Пока Рита кормит и переодевает Соню, мне нужно решить вопрос с работой.

– Тёть Нюр, – говорю после тихого приветствия. – Радость-то какая! Соня родилась вчера.

Выслушиваю шквал эмоций и поздравлений и без зазрения совести прошу:

– Помощь твоя мне здесь нужна, Рите пока отдыхать нужно, с малышкой надо посидеть.

– Ярик, ну я всегда за милую душу, но приболела я. Температурю. Бронхит, Ираида Альбертовна послушала. Это теперь когда кашель пройдёт! Не могу я вас заражать.

Чёрт! Такого я не ожидал!

– А чего не сказала?

– Чай, не маленькая, – смеётся она в трубку. – Что ж я тебя по пустякам от семьи и службы отвлекать буду!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Поправляйся тогда скорее! – рассеянно говорю ей и прощаюсь.

Следующий звонок Власовой нервирует меня заранее. Ума не приложу, что делать, если она встанет на дыбы и откажется мне помочь!

– Ярослав, какого чёрта с ранья беспокоишь? Случилось чего?

– И тебе доброе утро, Ангелина Анатольевна. – церемонно начинаю, но тут же плюю на условности: – Гель, прикроешь меня на несколько дней? Скажи, что я разрабатываю версию или ещё что, ладно?

– А ты разрабатываешь? – с сомнением протягивает она.

– Ага.

– Ладно, – подозрительно легко соглашается она. По дому проносится детский плач. – Это что у тебя там, котёнок?

– Геля, ну какой мне котёнок? – усмехаюсь в ответ. – Телевизор. Я побежал. Позвоню чуть позже, скоординирую работу на сегодня.

– Как скажешь, начальник.

– Спасибо, Ангелин. Ты даже не представляешь, как здорово выручила меня!

Возвращаюсь в спальню и забираю у Риты девочку.

– Давай, Соня, ты папочке пожалуешься на жизнь, а мамочка немного отдохнёт, ладно? – пропеваю на мотив колыбельной и пресекаю взглядом любые возражения со стороны Ритки.

Прижимая младенца к себе, целую растрёпанную макушку той самой мамочки.

– Отдыхай, Рит. Проголодается, принесу.

Она открывает рот, чтобы поспорить, но я с улыбкой качаю головой:

– Не спорь. Пожалуйста. Чем быстрее ты восстановишься, тем быстрее я смогу решать все остальные вопросы.

Я смотрю на Сонечку, и сердце сжимает неведомый раньше страх. Непросто быть папой, когда подозреваешь, что на твоего ребёнка ведётся охота.

Первая неделя новой жизни окрашена столькими разнообразными и незнакомыми мне эмоциями, что они накрывают меня с головой. Я тону. Захлёбываюсь. На мгновение перестаю дышать. А потом моя жизнь становится чуть ярче, полноразмерней, и я понимаю, что больше никогда не захочу становиться прежним.

Рита с Соней – моя семья. Оставим условности для кого-то другого, ладно? С самого первого вздоха и на всю оставшуюся жизнь малышка покорила моё сердце, поработила, заставила преклонить колени, поменять ориентиры. Не знаю, что за магическая сила сокрыта в крохотном пухлом тельце, но стоит ей посмотреть на меня своими бусинками глаз, и я понимаю, что люблю. Безгранично. Беззаветно. И эта любовь гораздо глубже всего, что я испытывал когда-либо ранее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})