Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками - Алексей Самойлов

Проблемы одни и те же. Тенденции разные. У нас подросток сначала наживает опыт, а потом получает информацию, как со своими бедами справиться. На Западе наоборот: сначала – информация, потом – опыт. Мы учим детей простым процедурам – в какой руке держать ложку и вилку, как рационально питаться, какие необходимы правила гигиены. Почему же в сексуальной области, которая может нести смертельную опасность, это не так?

Я об этом твержу постоянно, но ничего не меняется. Я устал звонить в колокола. И прогноз мой жесткий, печальный. Прогноз на вымирание страны.

Реплика с улицы

– Игорь Семенович, по поводу сексуального воспитания есть реплика, скажем так, с улицы: наши предки ничего не знали о сексуальном воспитании, между тем как-то все у них это происходило, и потомство продолжалось, и детей худо-бедно воспитывали…

– … Предки обходились и без электричества, без газа, без авиации, и очень хорошо жили. Но они не перемещались с одного континента на другой, не имели компьютера… Что касается необходимости сексуального просвещения, то потребность в нем возникла только в условиях сложной городской культуры. Деревенские дети наблюдали жизнь животных, при скученности быта видели жизнь родителей, не было запрета на словесные выражения.

В городе произошло отделение жизни детей и взрослых. Не обладая информированностью, подросшие дети могут испытывать серьезные трудности. Кстати, в приобщении к этой области жизни во многих обществах существовали обряды. Этим никогда не занимались родители, но старшие члены общины, если там был институт брака, обучали молодого человека, что ему делать в первую брачную ночь, невесте рассказывали, как себя вести.

Сегодня требования повысились. Например, самая распространенная мужская проблема отнюдь не эрекция, а то, что ученые называют «исполнительская тревожность». Мужчина не знает, хорош ли он в интимной жизни, справляется или нет со своими обязанностями.

Раньше эта проблема не была столь острой. Мальчики часто начинали свой опыт в публичных домах. А потом предполагалось, что жена – невинна, а более опытный мужчина ее обучает, он – единственный и несравненный. Сегодня все не так. Молодой человек предполагает, что кто-то был до него или параллельно, и эта соревновательность очень болезненна.

И потом, сексуальная революция, которая, как обычно, пришла к нам лет на двадцать позже, – это прежде всего женская революция. Здесь дело не только в социальном равноправии, но и в сексуальной раскрепощенности. Тут важны и медико-биологические открытия, которые, в частности, заключаются в появлении эффективной контрацепции, – она позволяет женщине получать удовольствие, не рискуя нежелательным зачатием.

Дополнительная свобода – это всегда и дополнительные издержки, дополнительные проблемы. В том числе и на макро-социальном уровне – как продолжать род? Или на индивидуальном – как сочетать свободный выбор и любовь со стабильностью отношений? Поэтому без информированности здесь нельзя.

– Вы сказали, что наблюдаются изменения в сексуальном поведении подростков. А в чем они, собственно, заключаются, кроме более раннего вступления в сексуальные отношения?

– Это громадные сдвиги. Прежде всего – более ранний сексуальный дебют. Это означает, что отношения – заведомо добрачные, до начала наступления социальной и психологической зрелости. Отсюда и «думские» задумки понизить брачный возраст до четырнадцати лет и повысить возраст согласия до шестнадцати лет, чтобы жениться было можно, а сексуально экспериментировать – нет. Это совершенно абсурдно, потому что понятно: для вступления в брак требуется гораздо больше зрелости, чем для начала сексуальной жизни.

Мужчина и женщина

Последний проект, которым я занимаюсь, называется «Мужчина в меняющемся мире».

Это не только и не столько сексуальная проблема. Речь идет о равноправии женщин. Женщины осваивают мужские профессии, рушится привилегированная мужская гегемония. Из этого вытекает довольно много сложных проблем. Появилась новая область знаний о гендерных социальных отношениях. Хотя слово «гендерные» здесь недостаточно точно – оно говорит о половых различиях. А о каких половых различиях может идти речь, если мы знаем, что в Советском Союзе женщин с высшим образованием было больше, чем мужчин. Или учителя и врачи – почти сплошь женские профессии. Это что – от биологии, от полового деморфизма? Нет, ничего подобного. До недавнего времени в США врачами в большинстве своем были мужчины. Эта работа очень хорошо оплачивалась, и женщин туда не пускали. Сейчас ситуация стала меняться.

Есть много исследований на эту тему. Занимаются ими, в основном, женщины. Естественно, это прежде всего женский вопрос: изменение положения женщины, ее психологии.

Меня же интересует, что в этих условиях происходит с мужчинами. Угрожает им что-то, не угрожает, как они меняются?

– Угрожает?

– Нет, но надо перестраиваться. Нужно строить отношения с женщиной не на основе господства, а договариваться, находить компромиссы.

Сейчас мой совсем новый проект называется «Основы развития и социализации мальчиков».

Мальчиков и девочек воспитывают примерно одинаково, хотя они сильно разнятся по темпам развития и стилю поведения. Если взять отдельного мальчика и отдельную девочку, психологически они не очень отличаются друг от друга. Но индивидуальных различий больше, чем различий межполовых. В группах они совсем разные.

Последнее открытие состоит в том, что существуют две культуры детства. Начинается это в возрасте трех-четырех лет и продолжается до подросткового возраста. И даже в условиях совместного обучения мальчики и девочки существуют по большей части отдельно: разные сферы общения, группировки, ценности. В этих группах формируется то, что потом будут называть маскулинностью или демилинностью, мужскими или женскими чертами. А дальше проблема в том, что им надо сходиться, находить способы сосуществования, и вот вопрос – как это будет происходить?

На волнах времени

– Игорь Семенович, Вы упомянули об обстоятельствах, которые вынуждали Вас переходить из одной дисциплины в другую…

– Я всегда делал только то, что мне нравилось, и занимался тем, чем хотел. Большей частью получалось так, что я занимался в науке тем, чем другие не занимались, потому что заниматься этим было нельзя. Хотя, конечно, это я мог позволить себе уже позже, начиная со статей в «Новом мире».

– Которые, могу засвидетельствовать, шли у «новомирских» читателей нарасхват.

– Писать в 1966 году о еврейском вопросе, естественно, не было карьерным мероприятием. Когда я стал заниматься личностью, это тоже не было модным и вошло в научную моду потом. Все мои темы были внутренне мотивированы, несмотря на то, что оставались запретны.

Самой запретной, конечно, была сексуальность. Но вот, например, психология юности, которой я занимался, не была запретной. А с другой стороны, с 29‑го и по 79‑й год, когда вышла моя «Психология юношеского возраста», книг на эту тему у нас не было. Почему не писали – понятно: возникало очень много деликатных мировоззренческих вопросов. Чувствовали, что это опасно.

– В таком случае, у Вас неизбежно должны были возникать конфликты с цензурой, с властью вообще.

– Прямые конфликты возникали сравнительно редко. У меня было больше неприятностей и сложностей с коллегами, чем с цензурой. Ничего антисоветского я не писал, многого в реалиях того времени просто не понимал. Шокировала непривычность тематики. Иногда действительно возникали острые конфликты. Например, когда в 1965 году я сказал в одном докладе, что у нас есть проблема поколений, проблема отцов и детей. Тут меня дружно опровергали.

Тогда было негласное правило: если хочешь сказать что-то новое, надо избрать максимально спокойную, каноническую форму, зашифровать, закодировать. Зато это все очень внимательно читалось. Если говоришь обыкновенности, можешь выбрать форму эпатажную. Сейчас все не так: если подача материала не носит скандального характера, его просто никто не заметит.

Но и такого чувства невостребованности, как сейчас, раньше не было. То, что не выходило в печати, шло в самизда т.

То, что было искорежено цензурой, читатель-единомышленник, настроенный на ту же волну, понимал.

Сегодня, конечно, я издаюсь. Но кто это читает, мне неизвестно, как понимают – неизвестно. Я вот ездил в Челябинск (меня попросили выступить перед директорами детских домов). С одной стороны, меня все знали и читали. Глава администрации Челябинской области, врач по образованию, цитировал наизусть мои книжки, которые читал еще в юности. Учителя приносили мне на подпись «Психологию юношеского возраста» издания 79‑го года. А докторша, которая мне делала кардиограмму, рассказывала, как ей повезло: когда она была студенткой, ей удалось достать книгу «Введение в сексологию». Но, с другой стороны, ничего, что вышло после 89‑го года, туда не попало. Это все равно, как если бы в 89‑м я умер.