Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии - авторов Коллектив

Некоторое время отец и сын смотрели друг на друга, один испытующе, другой с надеждой. Наконец Шау Хок нарушил молчание:

— Ты знаешь, как выглядит моя подпись?

— Да, отец.

— Сумеешь расписаться за меня?

— Конечно.

— Тогда расписывайся.

Лицо сына внезапно осветилось радостью, глаза засверкали. Он будто хотел сказать: «Так просто, значит? А я и не знал! Выходит, мог бы и не приходить!» Затем Дак обмакнул перо в чернила и не колеблясь расписался. Подпись вышла не очень похожая, но красивее, чем расписывался сам отец.

— Пойдет так?

— Пойдет.

Сын сложил бумагу, спрятал ее в карман и склонил голову в прощальном поклоне:

— Теперь я должен идти, папа!

— Так прямо сию минуту и должен? — В голосе отца неожиданно для него самого снова прозвучало раздражение. — Останься до завтра. Утром сестра напечет в дорогу лепешек, тогда и пойдешь!

— Извини, папа, но товарищи ждут меня за околицей, — Он снова наклонил голову. — Прощай. Прощай и ты, сестра!

— Ты только посмотри на его довольную физиономию, — сказал отец, обращаясь к дочери.

Однако Дак уже выскочил за дверь и был таков.

— Пострел, погибели на него нет, — ласково проворчал ему вслед Шау Хок.

Разве мог он в ту минуту подумать, что тридцать лет не увидит сына? Часть, в которой служил Дак, вскоре перебросили далеко на запад. А когда были подписаны Женевские соглашения и кадровые работники уходили на Север, он прислал за отцом человека, чтобы хоть один раз повидаться перед новой разлукой. Путь оказался долог и труден, и они запоздали. Стоя на причале, Шау Хок смог лишь посмотреть вслед пароходу, который выходил в открытое море, увозя сына и его товарищей на Север.

Впоследствии Шау Хок не раз раскаивался, почему тогда он не расписался сам. Не захотел проявить достаточного уважения к сыну, решил лишний раз напомнить, что в глазах отца он просто мальчишка, затеи которого нечего принимать всерьез. Теперь же приходится испытывать укоры совести. И еще никак не мог понять, что заставило сына уйти из семьи и самоотверженно вступить в борьбу. В пятнадцать лет разве понимаешь жизнь по-настоящему, разве способен принимать продуманные решения? А Дак действовал без тени колебания и сожаления, будто отлично знал, как надо поступать…

Поэтому Шау Хок ждал ответа с таким же волнением, как и все остальные. Вопрос, который задал его сыну бакалавр Хай, был неожиданным, но простым. Полковник медленно встал и посмотрел в сторону реки. Там возле берега, поднимаясь над вершинами деревьев, виднелась металлическая мачта высоковольтной сети с остроконечной верхушкой.

— Когда я был еще совсем мал, — заговорил Дак, — однажды утром поднялся переполох. Я услышал шум, крики, стрельбу. Народ бежал к реке, и я тоже побежал вместе со всеми. Там я увидел поразительное зрелище: красное знамя с золотой звездой, и это знамя реяло в воздухе прямо над рекой. Я не видел ни флагштока, ни веревок, казалось, оно держится каким-то волшебством. Люди волновались, я ничего не мог понять, но меня тоже охватило радостное возбуждение.

Это был 1940 год, когда в здешних краях началось восстание. Старые люди помнят, как в нашу деревню вскоре ворвались солдаты, жгли дома, хватали людей. Многих сослали в каторгу на остров Кондао. Знамя исчезло, и сердце мое сжала тоска. Но с этого времени постепенно я начал кое-что понимать, хотя был еще совсем ребенком. Понял, что нас превратили в рабов, что наша Родина во власти захватчиков. Понял, что люди, сосланные на каторгу, — это патриоты, а знамя, которое я видел над рекой, — это знамя Родины…

Полковник умолк на мгновенье, чтобы перевести дыхание. Он еще не кончил говорить, но бакалавр Хай перебил его:

— Теперь мне ясно, почему ты тогда ушел, почему дело, за которое ты боролся, победило. Спасибо тебе!

И взволнованный старик склонил перед полковником голову, как бы благодаря его от имени всей деревни, как благодарят человека, выполнившего свой сыновний долг.

Гости ушли, и отец с сыном остались наедине. Наступила минута, о которой старый Хок давно мечтал: сейчас он обстоятельно расспросит сына. Прежде всего, есть ли у него жена и дети, потом о боевых делах. Но когда Хок заговорил, первый его вопрос неожиданно оказался совсем другим.

— А ты знаешь, кто повесил тогда красное знамя?

— Откуда же мне знать, отец, я был тогда совсем мал.

— Тогда пойдем в деревню, навестим старого Тина.

В этот момент в комнату вошла сестра. Брат помнил ее юной восемнадцатилетней девушкой, а сейчас у нее уже были внуки! Только взгляд и улыбка напоминали о далеком прошлом. В глазах женщины стояли слезы, будто она только сейчас увидела своего младшего братишку.

— Сегодня зарежем свинью и устроим праздничный ужин для всей деревни.

— Не нужно никаких торжеств, сестра!

— Нельзя иначе! Несколько лет назад, когда наш отец был тяжело болен, я дала обет. Если отец выздоровеет и семья снова соберется вместе, я сбрею волосы на голове, как настоящая буддийская монахиня, и принесу в жертву свинью. — Она смущенно засмеялась и посмотрела на брата, как бы желая сказать: «Знаю, конечно, что ты не веришь в обеты, но раз обещано, слово надо сдержать». Хай сняла платок и показала голову, покрытую короткими завитками:

— Побрилась я сразу же после Освобождения, видишь, волосы уже немного отросли. Осталось зарезать свинью. Сейчас, когда ты вернулся, самое подходящее время.

Полковник Дак посмотрел на сестру, на ее коротенькие волосы, морщинистое лицо со следами перенесенных лишений, и не сумел удержать слез.

— В тот год отец сильно хворал, — снова заговорила Хай, — думали, тебя не дождется.

Муж Хай — он ловил во дворе свинью — зашел в дом и присоединился к разговору. Характер у него был живой и общительный, он поминутно смеялся, показывая выщербленные зубы.

— Сейчас расскажу все подробно, только смотри не рассердись, — перебил он жену. — Отца срочно требовалось доставить в больницу, а в здешнем захолустье разве найдешь ночью рикшу или повозку? Пришлось как следует угостить нашего лейтенанта и, когда тот совсем размяк, просить у него служебный джип. Я вернулся с машиной, и вместе с женой мы вынесли из дома отца. Так что бы ты подумал? Узнав, что ему делает одолжение офицер марионеточной армии, старик наотрез отказался ехать в больницу! Как его только не уламывали — все без толку. Наконец, я веско сказал: «Если вы не попадете в больницу, Дак вернется и уже вас не застанет, неужели вы этого хотите?» Хай слезами исходит, упрашивает, чтобы ехал, а отец уперся — и ни в какую! Знаешь, что он тогда нам ответил? «Если я останусь жить благодаря милости врага, какими глазами буду глядеть на сына? А уж если суждено умереть, разве умрешь спокойно, лежа в этой проклятой машине?» Так и не поехал!

— Я ничего не напутал, отец? — воскликнул рассказчик, поворачиваясь к старику.

Шау Хок смутился и покраснел. Он улыбнулся, а затем невозмутимо заговорил о другом, желая, очевидно, пресечь этот разговор.

— Уже стемнело, а мы все сидим болтаем. Ступай-ка на кухню, — обратился он к зятю, — а нам с сыном надо еще успеть к старому Тину.

— Кто этот Тин?

— Тин Дао, кто же еще!

С этими словами старик проворно надел брюки, накинул на плечи куртку и вышел за дверь.

Вечером дирекция местной школы узнала, что завтра к ним приедет бывший ученик, полковник Чэн Тан Дак. Молодой директор, взволнованный высокой честью, срочно созвал педсовет, на котором был продуман план встречи и распределены поручения. Школьников задержали после уроков убирать в классах и подготовить встречу. Они разошлись по домам, когда уже стемнело. А один из учителей, который среди коллег считался самым начитанным, всю ночь трудился над составлением приветственной речи и завершил свою работу уже после первых петухов.

Утро следующего дня началось как обычное будничное утро, но школа выглядела по-праздничному. Двор был чисто выметен. Побелить стены, правда, не успели, но они были зато разукрашены кумачовыми знаменами и плакатами. Ученики пришли в парадной форме — синих штанах и белых рубашках, чисто отмытые и опрятные. Все без исключения учителя и ученики были радостно возбуждены и с нетерпением ждали гостя. Назначенный час еще не наступил, а они уже построились правильными рядами в школьном дворе. Каждый ученик держал в руке флажок.

Машина остановилась возле ворот. Как только гости ступили на землю, школьный оркестр, состоявший из аккордеона, гитары и мандолины, грянул гимн «Освободим Юг».

Полковник приехал в школу не один. С ним были его отец и Тин Дао, самый старый человек деревни, перешагнувший за восемьдесят. Согбенный, белый как лунь старец, опираясь на палку, первым вошел в ворота. Увидев, что почетных гостей больше, чем ожидалось, учителя захлопотали. Одни бросились к старцу и подхватили его под руки, другие побежали за недостающими стульями, чтобы поставить их возле вынесенного во двор длинного, накрытого белой скатертью стола.