Окно в вышине - Рэймонд Чандлер

32

Волнуясь, он быстро взглянул на меня, и тотчас перевел взгляд на свой черный мундштук, который судорожно сжимал в руке. Засунув мундштук в карман рубашки, он вдруг встал, потом, сложив вместе ладони, сел, достав носовой платок, он стал вытирать лицо.

— Почему я? — как-то глухо и напряженно спросил он.

— Вы много знали. Вероятно, вы знали о Филипсе, но, может быть, и нет. Это зависит от того, как глубоко вы влезли в это дело. О Морнингстаре вы знали наверняка. Все планы провалились — Морнингстар был убит. Ваннье не мог сидеть сложа руки и думать, что вы об этом никогда не узнаете. Ему надо было заставить вас молчать. Нет, он не собирался вас убивать. Это был бы очень плохой ход. Тогда порвалась бы та петля, которую он набросил на вашу мать. Спокойная, безжалостная, алчная женщина, она превратилась бы в тигрицу, если бы это произошло. В этом случае она забыла бы об осторожности.

Подняв голову, он посмотрел на меня, пытаясь изобразить удивление. Он был подавлен и потрясен.

— Моя мать… что…?

— Не старайтесь меня обмануть, — сказал я, — устал я до смерти от всех тех трюков, на какие способна ваша семейка. Сегодня вечером ко мне на квартиру приехала Мерль. Она и сейчас находится там. До этой она побывала у Ваннье дома. Она ездила, чтобы передать ему некоторую сумму денег. Деньги выплачивались в течение вот уже восьми лет. И я знаю почему.

Судорожно стиснув колени руками, он сидел неподвижный, ушедший в себя. Глаза у него провалились, казалось, его приговорили к смерти.

— Мерль нашла Ваннье мертвым. Приехав ко мне, она сказала, что это она убила его. Давайте пока оставим в стороне причины, заставившие ее сделать такое признание. Я поехал к нему домой и установил, что он был убит еще прошлой ночью. Он был уже как восковая кукла. На полу рядом с его правой рукой лежал пистолет. Этот пистолет походил на пистолет, принадлежавший некоему Хенчу, который жил в квартире, расположенной напротив квартиры Филипса. Кто-то спрятал в квартире Хенча пистолет, из которого был убит Филипс, и взял его пистолет. Хенч был пьяница и, уходя, оставил дверь в свою квартиру открытой. Конечно, еще не доказано, что именно этот пистолет принадлежал Хенчу, но это весьма возможно. Если это так, и Ваннье совершил самоубийство, то значит, он связан с убийством Филипса. С Филипсом он связан также через Луис Морни. Если это не самоубийство (а я не верю, что это самоубийство), то значит, есть еще кто-то, связанный с Филипсом и убивший Ваннье. Самоубийство я отбрасываю по некоторым веским причинам.

— Да? — проговорил он, подняв голову.

Он сказал это ясным, чистым голосом. Несмотря на то, что в его лице сохранялась какая-то болезненность, оно вдруг стало мужественным и открытым. Так бывает, когда в слабом человеке вдруг проснется гордость.

— По-моему, это вы убили Ваннье, — сказал я.

Он мне не ответил.

— Вы были у него прошлой ночью. Он посылал за вами. Он сказал вам, что положение угрожающее, что, если его арестуют, он выдаст и вас. Неужели он не говорил вам ничего такого?

— Да, — сказал Лесли Мердок тихо, — нечто очень похожее. Он был не в своей тарелке, сильно пьян и, казалось, преисполнен чувства власти и злобы. Он сказал, что если попадет в газовую камеру, то я обязательно буду сидеть с ним рядом. Но это еще не все.

— Ну, он сильно преувеличивал. До тех пор пока вы молчали, ему ничто не угрожало. Он это хорошо понимал. Но все-таки он разыграл свою козырную карту. Ведь то, из-за чего вы украли дублон (я знаю, он обещал дать вам денег), было связанно с Мерль и вашим отцом. Теперь я знаю, как все это было. Ваша мать, хотя и в немногих словах, добавила кое-что к тому, что мне уже было известно. Вот этим то он вас и связывал, и довольно крепко. Этим же самым вы оправдывались перед самим собой. Но прошлой ночью он решил использовать кое-что покрепче. Поэтому он рассказал вам правду и сказал, что у него есть доказательства.

Его нервы не выдержали, он задрожал, но в его лице по-прежнему оставалось выражение гордой отрешенности.

— Я выхватил пистолет (его голос чуть не задрожал от счастья), — ведь все-таки она моя мать.

— Ваши чувства понятны.

Он вдруг встал и выпрямился.

— Потом я подошел к креслу, в котором он сидел, и приставил пистолет к его лицу. Он пытался вытащить пистолет из кармана халата, но не успел. Я отобрал у него пистолет, а свой пистолет положил к себе в карман. Приставив пистолет к виску, я сказал, что убью его, если он не представит мне эти доказательства. Он покрылся потом и, заикаясь, стал говорить, что просто дурачил меня. Тогда, чтобы припугнуть его, я взвел курок.

Он вытянул руку перед собой. Рука дрожала, но стоило ему посмотреть на нее — дрожь прекратилась. Опустив руку, он посмотрел мне прямо в глаза.

— Пистолет выстрелил сам собой, я не нажимал на крючок. Вероятно, у него было легкое действие. Я отпрыгнул к стене и сшиб со стены какую-то висевшую там картину. Неожиданный выстрел испугал меня. Это избавило меня от брызг крови, которая хлынула из него. Умер он мгновенно. Я вытер платком пистолет и вложил ему в правую руку. Потом бросил пистолет рядом с ним. Я не убивал его, произошел несчастный случай.

— Ну зачем вы все портите? — усмехнулся я. — Разве это не было благородное, чистое убийство?

— Конечно, у меня нет доказательств, но все произошло случайно. Вероятно, я бы мог его убить. Что вы скажете насчет полиции?

Я встал, пожал плечами. Усталость и опустошенность овладели мной. У меня болело горло, болела голова, мне стало вдруг трудно следить за ходом своих мыслей.

— Не знаю, — сказал я, — полиция меня не любит. Они думают, что я скрываю от них информацию, и видит бог, они правы. Возможно, они привлекут вас. Но если вас там никто не видел, если там нет отпечатков ваших пальцев, или если они там есть, но вы стоите вне подозрений, так что вас нельзя привлечь для их проверки, то они даже и не подумают о вас. Ну, а если они знают о дублоне, то я не знаю, что с вами будет. Все зависит от того, как вы будете держать себя с ними.

— Я думаю только о матери, — сказал он. — О себе я забочусь очень мало. Я всегда был неудачником.

— С другой стороны, — сказал я, не обратив внимания на его жалостную речь, — если у пистолета в самом деле легкое действие, наняв опытного адвоката и чистосердечно во всем признаться, вы можете быть уверены, что ни один суд присяжных не признает вас виновным. Они не любят шантажистов.

— Нет, — сказал он, — у меня нет защиты, в сущности, я ничего не знаю о шантаже. Ведь Ваннье просто предложил мне заработать деньги, которые мне были позарез нужны.

— Ух-ху, — сказал я, — если суду потребуется информация, связанная с шантажом, то ваша старуха выручит вас. Она прекрасно понимает, что ваша шея это ее шея.

— Ужасно, — сказал он, — ужасно то, что вы говорите.

— С пистолетом вам здорово повезло. Кто только не возился с ним, то ставя, то стирая отпечатки. Против этой моды и я не устоял. Если рука, окоченела, это дохлый номер. Но мне надо было это сделать. Морни обманом удалось заставить свою жену поставить на пистолете отпечатки. Он уверен, что это она убила Ваннье, ну а она, вероятно, думает, что убил он.

Он пристально смотрел на меня. Я закусил губу. Твердая, почти стеклянная корка покрывала ее.

— Ну что ж, мне пора, — сказал я.

— Как вы считаете, сумею я из всего этого выпутаться?

В его голосе опять зазвучало плохо скрываемое высокомерие.

— Можете успокоиться, выдавать вас я не собираюсь. Никаких других гарантий я вам дать не могу. Если я буду привлечен к этому делу, то буду вести себя сообразно обстоятельствам. Я не буду заострять внимание на моральных проблемах. Я не коп, не осведомитель, не прокурор. Вы утверждаете, что это был несчастный случай. О'кей, пусть будет по-вашему, я ведь не очевидец. И доказательств у меня тоже нет. Я работал на вашу мать, и в какой-то мере она может рассчитывать на мое молчание. Я не люблю ее и не люблю вас. Я не люблю ваш дом. Я даже не люблю вашу жену. Но я люблю Мерль. Она устала и изнервничалась, она почти на грани помешательства, и все-таки она прекрасна. Я знаю, что ей пришлось пережить в вашей, черт бы ее побрал семейке за эти восемь лет. И я знаю точно, что она никого не выбрасывала из окна. Вот что я хотел сказать по этому вопросу. Вас это устраивает?

Он пробормотал что-то совсем непонятное.

— Я отвезу Мерль к ее родителям, — сказал я. — Я просил вашу мать, чтобы она приказала отослать ее вещи ко мне домой. Она так была занята пасьянсом, что могла забыть, поэтому прошу вас, проследите, чтобы это было сделано. Хорошо?

Он тупо кивнул. И вдруг заговорил срывающимся, тихим голосом:

— Вы собираетесь… именно так? А я даже… я даже… не поблагодарил вас. Неизвестный, посторонний мне человек… рискует ради меня… я просто не знаю, что сказать.