Игра на выживание - Патриция Хайсмит

— Меня не столько интересуют сами вещи, как тот, кто их украл у меня, — заметил Теодор.

— Еще бы. И меня тоже. — Саусас закурил. — А вашего приятеля Рамона это не интересует? Кстати, где он?

— У себя в комнате. А вчера он весь вечер был со мной. — Теодор видел, как Саусас едва заметно улыбнулся и кивнул. — Сеньор капитан, мы бы хотели съездить на несколько дней в Гуанахуато. Я могу позвонить вам оттуда и сообщить, в какой гостинице мы остановились.

— Гаунахуато, — задумчиво проговорил Саусас. — По делам или как?

— Нет. Просто ради смены обстановки.

— Что ж, полагаю, это вполне возможно, — сказал Саусас. — А Иносенса останется здесь?

— Думаю, что да, — ответил Теодор.

Саусас удовлетворенно кивнул.

— У дома мы выставим охрану. Я пробуду у вас до прибытия охранника. Если вы не возражаете, сеньор, то я подожду в вашей студии. Там из окна видно улицу, и я увижу его. — Он вышел в студию.

А Теодор пролистал телефонный справочник и позвонил в слесарную мастерскую. Там ему пообещали, прислать мастера «после трех часов», что, как Теодору было прекрасно известно, могло означать и «завтра» или даже «послезавтра», однако, звонить в другую мастерскую он не стал.

Иносенса приготовила обед, и Теодор пригласил Саусаса отобедать с ними, но тот отказался. Однако, не успели они с Рамоном сесть за стол, как прибыл охранник. Саусас сказал, что человек в штатском будет находиться на противоположной стороне улицы в течение восьми ближайших часов, после чего его сменит другой полицейский.

— Как дела, Рамон? — спросил Саусас.

— Спасибо, все очень хорошо.

— Ну как, а вчерашняя вечеринка вам понравилась?

— Было очень весело, — сдержанно ответил Рамон.

— Что ж, буду держать вас в курсе, — пообещал Саусас и ушел.

Слесарь все же пришел в тот же день, и уже к вечеру все замки были заменены. Они решили отправиться в Гуанахуато через два дня, то есть седьмого марта. Теодор внес платеж за квартиру Рамона за месяц вперед. Предполагалось, что Иносенса останется дома до тех пор, пока Теодор не пришлет за ней, если после нескольких дней в гостинице им захочется снять на какое-то время дом в Гуанахуато или где-нибудь еще. Днем Иносенса должна была находиться в доме, но оставаться ночью в пустом доме одна она боялась, а потому договорилась с Констансией, что будет ночевать у нее.

Приставленные к дому охранники взад-вперед прохаживались по тротуару вдоль квартала или же просто стояли на противоположной стороне улицы. Иногда на дежурство выходило сразу двое охранников, и тогда они прогуливались перед домом уже не по одиночке, а вдвоем.

В день отъезда, седьмого числа, около девяти часов утра Иносенса пришла со двора, где она поливала цветы, держа в руках большой конверт из коричневой оберточной бумаги.

— Глядите, сеньор! Ведь это ваш дневник, не так ли?

Теодор укладывал чемоданы в гостиной. Конверт был незапечатан. И в нем лежал его дневник.

— Только Рамону не говори, — прошептал он Иносенсе, так как дверь в комнату Рамона была открыта. — Где ты это нашла?

— Между прутьями ворот. Как вы думаете, кто мог это туда положить?

— Не знаю, — признался Теодор, а про себя подумал: «Вот тебе и охрана.»

— Неужели Рамон? — испуганно ахнула Иносенса.

— Нет, Иносенса. Он был украден позапрошлой ночью — вместе с другими вещами. Но Рамону я об этом не сказал. Вот и все. Так что и сейчас ничего ему не говори. Поняла? А о находке я просто сообщу капитану Саусасу.

Иносенса кивнула, но вид у неё был озадаченный.

Теодор дождался, когда она выйдет из комнаты, а затем нетерпеливо раскрыл и перелистал свой дневник. Все осталось, как было, все страницы на месте, никаких новых пометок. Он уже собирался закрыть тетрадь, когда заметил, что вложенная под первую страницу обложки большая фотография Лелии пропала. И с большим опозданием он подумал о возможных отпечатках, которые только что оказались уничтожены его собственными пальцами. Закрыв дневник, Теодор заметил на одном из уголков кожанного переплета царапину длиной примерно в три дюйма. Такой след мог остаться от соприкосновения с гравием, острием ножа или кошачьим когтем.

Глава 19

Теодор бывал в Гуанахуато три или четыре раза, но ему никогда не приходилось задерживаться там больше одного дня. Для него это был особый город, один из самых любимых, куда хотелось приезжать снова и снова. В Мексике было немало и других старинных городков с акведуками и заброшенными шахтами, где некогда добывали серебро, но в Гуанахуато все эти прелести маленьких городков сочетались наилучшим образом, как на хорошо скомпонованной картине. Когда Теодор думал о Гуанахуато, в его воображении возникал панорамный вид городка, раскинувшегося среди холмов в окружении гигантских гор; город изысканных, хотя и поблекших от времени, розовых, золотисто-коричневых и желтых тонов. Однажды он даже зарисовал этот свой воображаемый пейзаж. Получилась маленькая картина, ибо хоть город и раскинулся довольно широко, но все в нем казалось чрезвычайно миниатюрным, таким, чтобы было удобно охватить взглядом и уместить в душе и памяти. Эта картина висела в спальне у Лелии, и о её дальнейшей судьбе Теодору ничего не было известно. Возможно, никто даже не подозревает о том, что это он нарисовал. Подписывать её он не стал, так как подпись нарушила бы всю композицию.

Городок Гуанахауто находился в стороне от главного шоссе, и в нем была лишь одна-единственная хорошая дорога, по которой можно было попасть в город (равно как и уехать из него). Она делала поворот у Силао и бежала извилистой змейкой по дну узкого Каньона-де-Марфил. Затем дорога начинала постепенно взбираться вверх по склону, откуда открывалась панорама безлюдных равнин и гор, а затем снова шла под уклон, опускаясь на самое дно темного ущелья, куда никогда не заглядывало солнце. Виднеющиеся вдалеке, у самого горизонта, горы были окутаны голубой дымкой, и подобно многим другим пейзажам, которые Теодору довелось видеть в Мексике, они словно говорили величественным голосом: «Вот он я — в миллион миллионов раз больше и старше тебя. Посмотри на меня и перестань суетиться из-за своих мелочных проблем!» Этот грандиозный вид был источником меланхоличного умиротворения подобного тому, что обычно снисходило на душу Теодора при созерцании звездного неба в погожую безлунную ночь. Он начинал расслабляться, и хмурое выражение исчезало с его лица.

Они проехали мимо двух местных индейских детишек, бредущих по обочине и ведущих козла, крепко держа его за бороду. Они помахали Теодору, и он помахал им в ответ.

На повороте двое других ребятишек выскочили на дорогу, едва не угодив под колеса автомобиля. Теодор резко затормозил, вдавливая до отказа в пол педаль тормоза, отчего стоявшая на заднем сидении кошачья дорожная клетка соскользнула на пол, а Рамон ударился лбом о щиток.

— Сеньор, купите апельсины! Очень хорошие апельсины! Всего одно песо за целую коробку! — маленькая девчушка ловко просунула в окно свою коробку.

— Так же и под колесами оказаться не долго, — сказал Теодор, глядя на её растерянное личико. — Возможно, у следующей машины не окажется таких хороших тормозов! — Но он уже нащупывал в кармане песо, потому что иначе отделаться от неё не удастся. Если он не даст ей денег, она так и будет цепляться за машину, не давая ему тронуться с места, и будет продолжать выбегать на дорогу перед машинами, потому что это единственный верный способ заставить их остановиться, до тех пор, пока ей не придет пора выходить замуж.

Получив желаемое, девчушка бесцеремонно высыпала апельсины ему на колени.

— Gracias, сеньор. Может, купите ещё коробочку?

— Нет, спасибо, nina.[28] — Теодор попытался уехать, прежде, чем её младший братишка просунет ему в окно свою ящерицу, но не успел.

— Купите игуану, сеньор! Всего пять песо! Будет отличный ремень!

— Нет… нет, спасибо, — сказал Теодор, стараясь отодвинуться подальше от ужасной морды ящерицы. Он осторожно тронулся с места.

— Четыре песо! — Мальчишка держал свой товар обеими руками за толстую шею и хвост и шел рядом с машиной. Мерзкая игуана смотрела Теодору прямо в глаза, словно желая сказать: «Купи меня, и я тебе такое устрою!..»

— Три песо!

— Мне не нужна игуана!

— Ну хотя бы два! — Мальчишка вынул ящерицу из окна, но продолжал бежать рядом с машиной. — Сделаете ботинки! Или ремень! — Он говорил по-английски. Игуана же внезапно резко дернулась, пытаясь вырваться, но мальчишка крепко держал её.

Теодор прибавил скорость.

— Одно песо! Купи-и-и-те! — донесся до него уже издалека отчаянный вопль.

Теодор взглянул на Рамона.

— Рамон, ты ушиб голову? Извини.

— Это был мой нос, — с улыбкой ответил Рамон.