Дельфания - Владимир Лермонтов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я с нетерпением и каким-то затаенно восторженным чувством ждал дня весеннего равноденствия. Не знаю почему, но у меня появилось чувство, что я вновь встречусь с таинственной женщиной. Возможно, эта вера была навеяна настроениями весны, но все-таки чудеса иногда, хотя и не так часто, случаются. Уже за неделю до похода я приготовился более основательно, нежели это было в прошлый раз. Даже запасся палаткой на случай долгого проживания в лесу или на берегу моря.
Ассоль бодро семенила впереди меня и шла по тому таинственному маршруту, отмеченному завязками из моей майки, будто знала, что сегодня мы идем именно в то место, которое посетили осенней ночью предыдущего года. А в лесу уже начался праздник цветов. По сторонам старой дороги раскинулись клумбочки лимонно— желтого первоцвета, а чуть в глубину чащи — синели пролески, разбросанные по желтому ковру сухих листьев. В некоторых местах вообще не было никаких цветов, а там, где, видимо, было потеплее, тропа становилась похожа на цветочные аллеи. Как приятно и как радостно это цветение! Я опускался на колени и вдыхал аромат первых посланников весны. Однако не задерживался.
Ведь я догадывался, что таинство если и случится, то только ночью, а потому нужно придти туда, во-первых, не рано, чтобы себя не выдать, а во-вторых, не поздно, чтобы до наступления темноты можно было осмотреться и выбрать лучшее место для наблюдения. Мои расчеты оказались верными, и мы прибыли в долину когда солнце только спряталось за горизонт и по горам потянулись розово-рубиновые отсветы заката. В этот раз мы расположились в лесу, на склоне горы, в тридцати метрах от начала долины. Я нашел выемку в земле, похожую на воронку, какие оставили на земле бомбы во время войны. Сгреб туда листья, чтобы мягко было лежать, и мы залегли в своем укрытии. Я лежал на спине и смотрел на непрерывно синеющее, а потом и темнеющее небо. Лишь бы облака или тучи не нагнало ночью, подумал я, иначе мы ничего не увидим. Впрочем, женщина-то светится и в непроглядной темноте, да и фонарь у меня есть. Но еще не хватало светить фонарем и выдать себя! Впрочем, если не выдать, то ничего я не узнаю.
Я путался в планах, размышлениях и предположениях, но потом сказал себе, что бесполезное это занятие. Главное, чтобы женщина пришла, а там я буду действовать по обстановке.
Ночь была на редкость тихая. Ассоль храпела у меня под боком, и из-за ее храпа я не мог сосредоточиться на лесных звуках. Часы тянулись чрезвычайно медленно, каждые пятнадцать минут я нажимал на кнопку подсвета на часах, потому что мне казалось, что прошла уже целая вечность с последнего просмотра. Было такое впечатление, что время замедлилось и вообще остановилось. Я с завистью смотрел на мирно спящую собаку, которая живет не воображением, как мы, люди, а тем, что есть на самом деле. К тому же, честно говоря, всегда жутковато ночью в лесу, и трудно сказать, что хуже, когда вокруг тебя полная тишь, и тогда каждый шорох заставляет вздрагивать тебя, вызывая мурашки на спине, или когда дует ветер, и тогда уже ничего не различишь в какофонии шумов, и кажется, что вокруг тебя топают динозавры, которые вот-вот появятся из темноты и проглотят тебя.
Я все время посматривал на долину, лунный месяц слабо освещал сегодня местность, но все же было хорошо видно, что она пуста — ни души. Уже было два часа ночи, когда я подумал, что, наверное, я ошибся и сегодня ничего не произойдет. Да и то, что тогда случилось, стало выглядеть уже каким-то вымыслом, фантазией. Я еще раз бросил взгляд на долину, будучи уверен, что там никого не будет, ведь только что там было пусто, и не поверил своим глазам. Холод пробежал по моему телу — посередине поляны стояла светящаяся женщина! Страх буквально сковал мое тело, но я заставил себя подняться и идти. Вот кончаются деревья, и сейчас она меня увидит. Теперь я уже делаю первые шаги по траве, меня уже лихорадит и стучат зубы, но я продвигаюсь, превозмогая весь ужас, который бушует во мне. Женщина глядела на меня, а у меня подгибались ноги. Я остановился в десяти шагах от нее и пристально вглядывался в ее лицо. Она была прекрасна, стройна, глаза ее смотрели. на меня каким— то синим, мерцающим блеском. В ее фигуре присутствовало и изящество, и достоинство, и женственность, и сила.
— Не бойся меня, — сказала она тихим голосом, походящим на легкий перезвон ручья.
— Но кто ты? — прошептал я. — Меня зовут Дельфания.
— Как это Дельфания, я не знаю таких имен. Кто ты?
— Не бойся меня, Владимир, я — такой же человек, как и ты.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я и вдруг понял, что я не произношу слов, мы ведем мысленный диалог!
— Я видела тебя в прошлый раз, когда ты прятался вон на той горе, — и она показала рукой на, место, где мы наблюдали за ней той таинственной осенней ночью.
— Если ты человек, то как ты могла так долго плавать, что я тебя не заметил, когда ты вышла из воды?
— Я, Владимир, человек, только с той лишь разницей, что вы живете на суше, а я в море, с дельфинами.
Мне показалось, что она улыбнулась, будто ей было приятно наблюдать смену масок удивления и недоумения на моем лице.
— Ты шутишь! — сказал я почти с раздражением. — Да нет же! — рассмеялась она. — Я действительно живу в море!
Я уже был на грани нервного срыва, но ее почти детский, искренний смех, обнаживший белые зубы, чуть откинутая голова и легкое движение темных, густых волос, заискрившиеся глаза подействовали на меня несколько умиротворяюще, что во мне вдруг обвалилась стена страха, возбуждения, напряжения и мне стало так легко, будто с меня свалился многопудовый груз.
— Нет, правда, в море? — переспросил я.
— А почему бы и нет? — она светилась доброй улыбкой. — Ведь воды на планете больше, чем суши, так почему бы не поселиться в море?
— А твое странное имя что значит?
— Мама назвала меня Анной, — произнесла она, и легкая тень печали прошлась по ее лицу. — Дельфания — соединение моего имени со словом дельфин.
— Так у тебя была мама?
— Конечно, Владимир, ведь у тебя тоже была мама? — Была, — произнес я и почувствовал, что в глубине сердца потревожилась старая боль. — Только теперь ее уже нет, она умерла.
Между нами вдруг образовалась какая-то странная пауза, и я не мог объяснить, что происходит.
— Моя мама тоже умерла, — произнесла тихим голосом Дельфания. — Когда мне еще не было годика. После этих слов я понял, что происходило в пространстве между нами. Будто невидимые нити души протянулись вот здесь и сейчас между совершенно незнакомыми, совершенно разными людьми. От сердца к сердцу был переброшен мостик, основаниями которого и на одной и на другой стороне была общая боль — потеря самого близкого человека на земле.
— Знаешь, Вова, —. произнесла она и, спохватившись, спросила, — можно я так тебя буду называть?
Я кивнул головой и внутри у меня все дрогнуло, будто треснул лед, сковывающий уже столетие ручей, и теплая вода из недр души устремилась наружу. Ведь таким именем меня называла только мама, и интонация, с какой Дельфания произнесла мое имя, была очень похожа на мамин голос. Внутри меня все как-то поплыло. Я опустил затуманенный взгляд.
— Знаешь, Вова, ведь МАМА — это самое сокровенное понятие во вселенной и во всех других мирах, потому что после Творца — Всевышнего, женщина-мать — единственная, кто творит, создает жизнь на земле.
Дельфания стояла рядом со мной и, видя мое переживание, приподняла ладонь; как бы желая прикоснуться ко мне в знак сопереживания и желания успокоить, но не решилась, и ее открытая ладонь висела в воздухе.
— Спасибо тебе, — произнес я. — И понял вопреки всякой логике и здравому смыслу, что эта незнакомка — совсем не чужой мне человек, что я ей доверяю, как ни странно. Но самое удивительное то, что мне показалось, что я знал ее всегда и мы знакомы с Дельфанией с давних времен, просто очень долго были в разлуке, а вот теперь встретились.
— Что же случилось с твоей мамой? — спросил я. — Ее звали Мария, — произнесла Дельфания, опустила руку и посмотрела куда-то вдаль сквозь меня. — Ее убили. Ее застрелили плохие люди.
— Как же это случилось?
— Не надо об этом, — произнесла Дельфания и отвернулась. — Не сейчас, потом как-нибудь я расскажу тебе о своей жизни. А сейчас, — она резко развернулась, махнула головой — волосы разлетелись веером, из-под них виднелась ее улыбка искренности и игривости, — бери свою собаку и пошли. Скоро светать начнет, мне нужно успеть к морю.
Она посмотрела на мое вопросительное лицо и объяснила.
— На сушу я выхожу редко, только на сбор зверей, который происходит в ночь осеннего равноденствия.
— Но сегодня весеннее…
— А ты разве не догадался, что в этот раз я сделала исключение ради тебя! — и она посмотрела прямо мне в глаза так, что я покраснел до ушей. — Для кого же я оставила тогда раковину на берегу если не для тебя?