Мозг во сне - Андреа Рок

Беспощадная, бескомпромиссная свобода спящего мозга, позволяющая нам прыгать с крыши небоскреба и парить над городом, — это именно то, в чем так нуждается творческий процесс, поэтому нет ничего удивительного, что те, кто способен видеть яркие, невероятные сны, тянутся к творчеству и в реальной жизни. Стейтс предполагает, что у тех, кто увлечен искусством, теоретическими науками, математикой, имеются нейронные цепи, «обладающие необычной способностью к установлению таких связей, в которые не вовлечены последовательные или аналитические рассуждения, — они обладают той свободой, которую во время сновидений дарит нам ацетилхолин». (Если помните, ацетилхолин — это тот нейромодулятор, который преобладает в фазе REM.)

Теория Стейтса подтверждается результатами исследования, проведенного Джеймсом Пейджелом, руководителем центра расстройства сна «Скалистая гора» в Пуэбло. В 1995–1997 годах Пейджел обследовал участников творческих мастерских киноинститута Sundance в Юте на предмет связей между сновидениями и творчеством, опросив сценаристов, режиссеров и актеров — всего 62 человека. Пейджел выяснил, что эти люди почти в два раза чаще и лучше запоминают сны, чем участники его предыдущих исследований, более того: они в два раза чаще признавали, что сновидения оказывают влияние на их творческую активность. «Нет сомнений, что эта группа успешных деятелей кино отличается от всех остальных обследованных мною групп, продемонстрировав значительные различия в запоминании и использовании сновидений, — говорит Пейджел. — И это соответствует теории о том, что те, кто добивается успеха в различных областях творчества, способны пользоваться собственными сновидениями и обнаруживают с ними тесную психологическую связь».

У себя в клинике он провел также исследование полностью здоровых людей, которые, однако, заявляли, что никогда не запоминают свои сны, и это исследование также сработало в пользу описанной выше теории. «Как правило, нам ежегодно встречаются пять-шесть человек, которые говорят, что не видят снов, и таким образом мы за пять лет смогли отобрать группу из шестнадцати таких “несновидцев”, чтобы в лабораторных условиях проверить правдивость их утверждений», — рассказывает Пейджел. Их будили и в середине ночи, и под утро, и никто из них так и не смог рассказать ни об одном сновидении. В другую группу входили те, кто видел сны редко, из них двое все-таки смогли вспомнить сновидения. Опрашивая тех, кто не мог вообще вспомнить сны, Пейджел обнаружил у них общую черту: никто из них не занимался никаким видом творческой деятельности, у них вообще не было никаких увлечений. «Возможно, те, кто не испытывает никакой тяги к творчеству, действительно способны обходиться без сновидений», — считает Пейджел. Он хотел бы продолжить свои исследования, чтобы определить, не испытывают ли те, кто не видит снов, недостатка зрительно-пространственных способностей, подобно двум мальчикам в эксперименте Дэвида Фолкса, которые были среди участ­ников его исследования детских сновидений в группе детей от трина­дцати до пятнадцати лет. Эти двое мальчиков показывали средние результаты в учебе, их вербальные навыки и способность к запоминанию были в норме, но они демонстрировали ненормально низкие результаты при проверке их визуально-пространственных способностей и, в отличие от других детей из своей возрастной группы, очень редко рассказывали о своих сновидениях, когда их будили во время фазы REM. Да и те сновидения, о которых они все-таки говорили, отличались редкой будничностью и отсутствием фантазии.

Развитое визуальное воображение может также вносить свой вклад в необычные характеристики сновидений, обнаруженные Пейджелом у кинематографистов. Кино само по себе похоже на сновидение, и не зря на заре этого вида искусства темные кинозалы называли «дворцами снов». Многие известные режиссеры признаются, что в их произведения вкраплены фрагменты сновидений. Среди них Луис Бунюэль, превративший собственный сон о том, как он должен был играть роль, которую не репетировал и текст которой не помнил, в сцену из фильма «Скромное обаяние буржуазии». Федерико Феллини, который вообще говорил, что «сны — это и есть настоящая реальность», использовал свой детский сон о волшебнике в финальной сцене картины «8½». Ингмар Бергман целиком перенес один из своих снов на экран в фильме «Земляничные поляны»: это был сон о том, как рука, высунувшаяся из гроба, хватает героя, и он с ужасом видит, что у покойника его собственное лицо. «Я понял, что все мои фильмы — это сны», — утверждал Бергман. Достаточно недавний пример — фильм Ричарда Линклейтера «Жизнь наяву», в котором главный герой размышляет о природе сна, это фильм-сновидение, который герой переживает вместе с публикой. Эта работа Линклейтера подтверждает замечание, сделанное когда-то Жаном Кокто: «Кинофильм — это не пересказанный сон, это сон, который мы смотрим вместе».

Пейджел рассказывает, что некоторые участвовавшие в его исследовании кинематографисты намеренно использовали сны, чтобы преодолеть разные творческие трудности: «Сценаристы признавались, что сны подсказывали им повороты сюжета; что же касается актеров, то сны помогают им меняться при подготовке к новой роли».

Они использовали технику, именуемую инкубацией сновидений, с помощью которой можно сфокусироваться перед сном на проблеме, таким образом побуждая свободный от дневных ограничений мозг найти во сне неожиданное решение. Дирдре Барретт создала набор инструкций по инкубации сновидений: сначала надо описать проблему и, ложась спать, перечитать написанное. Уже в постели представьте, что вы видите сон об этой проблеме, и скажите себе, что действительно увидите его, начиная засыпать. Держите рядом с постелью блокнот и ручку, чтобы, проснувшись, сразу же записать то, что видели во сне, — пусть это даже и не имеет к проблеме прямого отношения.

Решение вовсе не обязательно придет в результате линейного, логичного процесса мышления, на который вы опираетесь в период бодрствования: спящий мозг чисто физиологически для этого не приспособлен. Если инкубация сработает, то решение, скорее всего, придет каким-то нелогичным, странным путем — вроде решения головоломки в эксперименте Уильяма Демента, когда один из испытуемых не понял, что ответ на нее — слово «вода», хотя видел во сне образы воды.

О подобном необычном ответе, полученном с помощью техники инкубации сновидений, рассказывает и сама Дирдре Барретт. Один индийский химик разрабатывал энзимы для очистки сырой нефти. Перед сном он сфокусировался на решении проблемы, а во сне увидел грузовик, доверху заваленный гнилой капустой. Поначалу сон показался ему совершенно бесполезным. Но когда он вернулся к работе, то внезапно понял, что смысл в нем есть, и большой: сгнившая капуста превращается именно в тот тип энзима, который он искал. Как говорит Барретт: «Сон — это прежде всего время, когда той части нас самих, которую мы не слышим, дозволено наконец высказаться, — и хорошо бы нам научиться слушать».

Глава 9

Измененные состояния

Однажды я, Чжуан-цзы, увидел себя во сне бабочкой — счастливой бабочкой, которая порхала среди цветков в свое удовольствие и вовсе не знала, что она — Чжуан-цзы. Внезапно я проснулся и увидел, что я — Чжуан-цзы. И я не знал, то ли я Чжуан-цзы, которому приснилось, что он — бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она — Чжуан-цзы37.

Чжуан-цзы, китайский философ (предположительно IV век до н. э.)

Кабинет Стивена Лабержа в Пало-Альто словно перенесен из сна: по его небесно-голубым стенам плывут пышные белые облака — кажется, будто раскинулся на травке в чудесный летний день и над тобой проплывают белые армады. Сюрреалистическое оформление рабочего места вполне соответствует занятиям Лабержа: последние два десятка лет он исследует границу, отделяющую опыт, который мы получаем во время сна, от опыта, получаемого в реальности, — как оказалось, граница эта вовсе не такая уж незыблемая. Подобно тому как открытие REM заставило пересмотреть прежние представления о сне как о состоянии, когда мозг почти полностью отключается, так и исследования Лабержем феномена, носящего название «осознанные сновидения», заставило ученых по-другому смотреть на природу спящего мозга.

Ребенком Лаберж обожал приключенческие киносериалы и с нетерпением ждал выходных, когда на утреннем сеансе в местном кинотеатре будут показывать новую серию. Однажды ему приснился восхитительный сон, в котором он играл роль подводного пирата, и он подумал: вот было бы здорово, если б на следующую ночь ему приснилось продолжение! Получился бы настоящий сериал! На следующую ночь ему не только удалось увидеть продолжение пиратского сна — в этом сне он полностью осознавал, что он одновременно и главный герой, и режиссер-постановщик замечательного действа. «Посмотрев вверх, я увидел где-то там, высоко надо мной, поверхность океана; поначалу я запаниковал, но потом понял, что мне не надо волноваться и задерживать дыхание, потому что если я сплю, то могу и дышать в воде, — рассказывает он. — Никто мне никогда не говорил, что управлять снами невозможно, поэтому мои приключения продолжались несколько недель, при этом я был полностью уверен в том, что нахожусь во сне и что это очень весело и интересно». Названия тому, что он испытывал, Лаберж не знал — но мы-то знаем, что это называется осознанными сновидениями: таким состоянием, когда человек, видя сон, понимает, что он видит сон. Некоторые, подобно Лабержу, способны сознательно управлять своими внутренними спектаклями, изменяя сюжет, характеры и место действия.