Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

– Ты такая красивая!

– Да-да! – тут же подхватила хитрая малявка, имени которой Хадидже не давала себе труда запомнить. – Самая красивая! Вылитая Кёсем! Точь-в-точь! А покажи нам Кёсем, а? ну пожалуйста-пожалуйста!!!

– Ну вот еще! Незачем, – фыркнула Хадидже, отворачиваясь. Но слова эти были ей приятны. И она знала, что даст себя уговорить, хотя бы назло Фатиме, которой наверняка будет неприятно вспоминать собственную глупость, когда приняла она за Кёсем не Хадидже даже, а тогда всего лишь Кюджюкбиркус, и расстилалась циновкою пред ногами простой гедиклис.

Кёсем, гордая, надменная и стремительная, ходила по залитому солнцем дворику, отдавала распоряжения служанкам, устраивала выволочку невидимым евнухам, распекала рассевшихся у стены гедиклис за нерадивость и неподобающее поведение. А те действительно вели себя совершенно неподобающе – вместо того чтобы устрашиться и преисполниться раскаяния, давились от хохота в ответ на каждое новое распоряжение или суровый разнос. И чем больше возмущалась Кёсем, чем суровее она их распекала, тем сильнее они смеялись. Словно она не ругала их вовсе, а щекотала им пятки! Некоторые даже на землю попадали от смеха, не в силах ни стоять, ни сидеть спокойно, другие же и смеяться уже не могли, стонали только.

Кёсем стояла у резной решетки крытого балкончика и смотрела на саму себя, ходящую по залитому солнцем двору. Она не боялась, что ее увидят увлеченные разыгранным представлением гедиклис – сквозь узкие прорези решетки, снизу, да тем более с яркого света, разглядеть что-либо в полумраке балкончика не представлялось возможным. Этот наблюдательный пункт использовало не одно поколение валиде для тайного присмотра за младшим гаремом, и ни разу никто из наблюдаемых ничего не заметил. Кёсем в бытность свою гедиклис и сама не замечала ничего, пока не стала хасеки и не была допущена к тайному знанию. Подобных балкончиков на территории дворца было довольно много, а еще были тайные лестницы, вроде бы никуда не ведущие, и слуховые трубы, и крохотные внутренние галерейки, рассчитанные на одного человека, – много чего полезного было в Дар-ас-Саадет, о чем рано пока знать юным гедиклис.

Впрочем, не таким уж и юным…

Кёсем еще раз внимательно осмотрела Хадидже, так ловко и похоже изображавшую ее перед своими товарками. Хороша. И похожа. И дело тут даже не в сходстве фигур или правильной накраске – в движениях, интонации, жестах. Взрослых жестах, взрослой интонации и движениях тоже взрослых, маленькие девочки двигаются совсем иначе. Фигурка пока скорее мальчишеская, чем женственная, ну так и сама Кёсем никогда не отличалась пышностью форм. И это ничуть не помешало ей родить сыновей, и даже стать хасеки это не помешало ничуть. Только самые глупые наложницы полагают, что в этом деле формы – главное. Умные понимают, что внутреннее содержание куда важнее.

Хадидже выросла – выросла во всех смыслах, не только телесно. Научилась заботиться не только о себе – сегодня, к примеру, помогла накраситься Ясемин, а с Мейлишах все утро повторяла «проходку бара́», которую той никак не удавалось освоить. Да и вон за совсем мелкой девочкой из последнего набора приглядывает, как же ее зовут, эту сероглазую малявку? Впрочем, это сейчас неважно, она пока еще слишком маленькая.

А важно то, что Хадидже готова. Ясемин тоже, и в какой-то степени Мейлишах.

И, значит, откладывать знакомство девочек с шахзаде не стоит – пускай даже мальчишки пока еще не в том возрасте, когда мужчины заводят себе постоянных наложниц. Пусть привыкают. Впрочем… это только чужие дети растут быстро, свои всегда кажутся младше, чем они есть на самом деле, а Кёсем считала своими всех шахзаде, считала искренне. И старалась все время делать на это поправку и не забывать, что мальчишки, скорее всего, остаются малышами только в ее глазах – ее любящих материнских глазах… А даже если это и не так, если им действительно рановато думать о женских прелестях – что ж, пусть хотя бы узнают, что молодые женщины бывают нужны не только для любовных утех и рождения наследника, что партнершами и помощницами в делах могут быть не только матери и бабушки, доверять которым они привыкли с раннего детства. Сверстницы могут оказаться ничуть не хуже, да еще и общаться с ними куда приятнее. А главное – пусть привыкнут видеть подруг именно в этих девочках.

Ее девочках.

Осман Хадидже поначалу совсем не понравился. Был он весь какой-то нескладный, коренастый и некрасивый, со слишком широкими плечами, совсем не похожий на уличных танцоров, среди которых росла Шветстри и по которым привыкла сверять красоту мужчин – гибких, поджарых, высушенных калькуттским солнцем до звона. У Османа же было слишком много того, что акробаты называли «глупым мясом». Он не был бесформенным или рыхлым, вовсе нет, ежедневные занятия матраком и стрельбой из лука накачали рельефной силой его мышцы, но это были не те мышцы, к которым привыкла Шветстри. И не те занятия. А Хадидже пока еще не имела возможности к чему-либо привыкнуть или с чем-нибудь сравнивать – не с евнухами же, в самом-то деле! К тому же был он каким-то пегим и волосы словно с подпалинами, не то чтобы совсем блеклые, но будто слегка побитые молью, как пакля или выгоревшая на солнце шерсть уличной шавки. Короче, совсем не таким представляла себе будущего султана Хадидже.

Однако правильная перчатка должна уметь хорошо прятать – не только людей и вещи, но и мысли и чувства, не только на время, но и навсегда, не только от посторонних, но и от себя самой. От себя самой что-то спрятать иногда куда важнее.

И потому Хадидже глубоко-глубоко запрятала острую неприязнь, охватившую ее при первом знакомстве с шахзаде Османом – в самый дальний угол самого глубокого подвала души запрятала. А дверь в тот подвал не просто заперла крепко-накрепко – замуровала, покрыла узорчатой штукатуркой заподлицо со стеной и расписала вьющимися лозами с цветами столь восхитительными, что достойны райских садов Аль-Джаннат. Чтобы ни следа не осталось. Чтобы никто не имел ни малейшей возможности догадаться, глядя на подобную красоту, какая же непозволительная мерзость за ней сокрыта. Никто-никто. В том числе и сама Хадидже.

Неприязнь к Осману никак не способна помочь Хадидже стать его избранницей. А значит, лишняя она, эта неприязнь. Ненужная и даже вредная. Вот и пусть себе чахнет в глубоком подвале, замурованная и забытая, покрывается паутиной и плесенью, туда ей самая и дорога. А Хадидже будет сидеть у каменной стены, спиной ощущать исходящее от нее тепло, следить восторженным взглядом за происходящим на тренировочной площадке и восхищаться. На свету, между прочим, сидеть. На самом солнцепеке, – чтобы всем желающим было отлично видно ее восхищение ловкостью и силой шахзаде, всех троих вместе и каждого по отдельности. Хотя больше всего, конечно же, восхищала ее мудрость Кёсем, которая привела «своих девочек» на первое знакомство с племянниками султана Мустафы не куда-нибудь, а в тренировочный двор для занятий матраком.