Чужая планета - Евгений Гуляковский

Я летел среди них и думал о том, что ничем не сумел помочь девушке, которой был обязан жизнью... В замке на скале летунгов ее ожидала страшная судьба. Я ничего не знал об этой девушке, она существовала лишь в глубинах памяти, недоступной в обычном состоянии. И она совсем не походила на Арию, с которой начался этот сон... Я хотел вернуться, остановить неумолимое падение, но оно становилось лишь все стремительней, и огни постепенно превращались в полосы света, проносившиеся мимо меня. Ни один мир не желал меня принимать, и я несся все дальше, в холодную пустоту, у которой не было конца.

Проснулся я от яростного колокольного звона. Колокол на монастырской звоннице надрывался так, словно начался пожар. И этот истерический звон уж точно не был приглашением к трапезе.

Сейчас мне пригодилось то, что я валялся на койке, не раздевшись. Я вскочил с кровати и бросился к двери.

Двое стражей по-прежнему стояли снаружи, хотя было видно, что на месте их удерживает лишь чувство долга. Они не остановили меня и с радостью двинулись следом за мной к выходу.

— Что случилось? — спросил я на бегу.

— Дракон! Прилетел дракон! Мы не видели их сотни лет, но этот колокол звонит, только когда прилетает дракон!

Разумеется, это был не дракон. Явление молдрома, разыскавшего утром своего хозяина, вызвало весь этот переполох. Он сидел посреди монастырского двора, изогнувшись в боевой позе, и, выставив вперед свои страшные пилы, угрожающе стрекотал.

Монахи, метавшиеся по наружной стене, обстреливали его из арбалетов, но стрелы, не причиняя молдрому ни малейшего вреда, отскакивали от его брони. До поры до времени. Рано или поздно одна из этих стрел могла попасть в глаз моему страшному другу или в мягкое сочленение между сегментами его туловища. И тогда весь двор превратится в кровавое побоище.

— Немедленно прекратите! — крикнул я стражникам на стене, бросаясь к молдрому. — Прекратите, или он сожрет вас!

Не знаю, услышали ли они меня. Я бежал к молдрому сквозь смертоносный дождь, ежесекундно рискуя получить арбалетную стрелу в свою, ничем не защищенную грудь. Увидев, какой опасности подвергается его хозяин, молдром издал вибрирующий свист, которого я никогда раньше у него не слышал. Звук все время усиливался, переходил в тонкий неслышимый свист и, похоже, имел строго направленное воздействие, поскольку я не ощущал ничего, кроме боли в ушах, а дождь стрел немедленно прекратился.

Стрелки побросали свое оружие, схватились за голову и начали бессмысленно метаться по стене. Только высокая внешняя ограда с бойницами предохраняла их от падения вниз.

Наконец во дворе появился старший брат и отдал какую-то команду, вряд ли относившуюся к молдрому, — однако тот немедленно прекратил свистеть. Стрелять, впрочем, тоже больше никто не пытался.

ГЛАВА 20

Появление молдрома, а главное, чудесное от него избавление по моей команде, произвело на членов ордена неизгладимое впечатление. Сразу же вслед за этим меня пожелал увидеть самый старший брат, что, на обычном языке, видимо, означало что-то вроде отца настоятеля. Стало ясно, что в день нашего прибытия со мной беседовало не самое высокое начальство. Монастырь, с его ханжескими порядками, скрытой от посторонних взглядов роскошью и постоянной слежкой друг за другом, произвел на меня двойственное впечатление. С одной стороны, перечисленные факты не вызывали во мне должного уважения к этому заведению, с другой стороны, обрывки услышанных разговоров и короткие случайные беседы с монахами позволяли сделать вывод о глубоких научных знаниях членов ордена и их достойном уважения мужестве, позволявшем монастырю столько лет противостоять тирании лорда Грегориана.

Я судил слишком поспешно, и мои знания о монастыре, скрывавшем в своих глубинах немало тайн, оставались слишком поверхностными.

Апартаменты отца настоятеля располагались в восточной башне, на ее верхнем этаже, и напоминали современный пентхауз, обнесенный широким балконом.

Здесь я увидел множество неизвестных мне растений. Их корни лежали открыто на каменном полу балюстрады и, очевидно, подпитывались гидропонной системой. Неплохая техника, особенно если вспомнить о средневековом оружии и средствах передвижения, ограниченных верховыми животными.

Некоторые кусты с широкими листьями были выше человеческого роста и обильно цвели мелкими пахучими цветами — запах показался мне неприятным, но о вкусах не спорят.

Наконец, продравшись через этот сад по узким извилистым дорожкам, мы оказались перед широченной дверью с разноцветными витражами, заменявшими стекла. Рисунок, слагавшийся из геометрических фигур, показался мне абстрактным, но, всмотревшись пристальней, я понял, что художник попытался изобразить здесь некую легендарную сцену из древней земной Библии. Я не настолько хорошо знал историю, чтобы понять, что эта сцена изображала. Один человек пытался зарезать другого, и кто-то ему в этом препятствовал. Контуры размытых в цветном стекле фигур были едва намечены, а сама техника изготовления подобных витражей; выплавленных в виде целого листа, была мне незнакома.

Миновав первую дверь, мы очутились в просторном холле, и я невольно обернулся, чтобы еще раз посмотреть на странную картину, застывшую внутри витража. К моему удивлению, с противоположной стороны она выглядела совершенно по-другому. Даже сюжет изменился.

Оба человека, тот, кого пытались зарезать, и тот, кто собирался это сделать, теперь обнялись и шествовали к разгоравшейся впереди заре. Тот же, кто помешал совершиться преступлению, восседал на облаке и, казалось, больше не проявлял никакого интереса к удалявшимся фигурам.

Провожавший меня к настоятелю офицер охраны терпеливо ждал, пока я закончу осмотр картины, видимо, он привык к тому впечатлению, которое производило убранство обители настоятеля на тех, кто попадал сюда впервые.

Миновав холл и длинную галерею, украшенную статуями, изображавшими незнакомых мне существ самого необычного вида, мы наконец оказались в огромном зале с фонтаном. В углу этого зала, больше подходившего для музея, стоял простой письменный стол, заваленный кристаллами мнемопамяти, вперемешку со старинными свитками древних рукописей.

При нашем появлении невысокий лысый человек в просторном монашеском балахоне, ничем не отличавшемся от одежды остальных членов братства, поднялся нам навстречу.

Я шел к настоятелю не торопясь, внутренне собравшись и готовясь к серьезному разговору. От него зависело и мое положение в монастыре, и возможность получить знания, столь необходимые мне во враждебном мире, и та степень свободы, которую мне здесь предоставят. Самым главным для меня оставалась возможность получения хоть каких-то сведений о дороге деймов, меня не оставляла и надежда на то, что настоятель имеет отношение к так называемому «заброшенному космодрому», о котором неоднократно упоминал Спейс.

Местные власти предпочитали скрывать существование связи с Федерацией, видимо, это позволяло им безнаказанно игнорировать некоторые неудобные для них законы, но то, что такая связь существовала, уже не составляло для меня секрета.

Такие предметы, как эти оживающие витражи над входной дверью, или кристаллы мнемопамяти, не могли быть продуктом местной технологии и, следовательно, каким-то образом доставлялись из внешнего мира.

Узнать об этом все, что возможно, и было для меня теперь главной задачей.

Настоятель, брат Арен, как он представился, был опытным дипломатом, и за его показной любезностью я сразу же почувствовал настороженность и тщательно скрываемое опасение, почти страх.

Что-то ему было нужно от нашей встречи, не в меньшей степени, чем мне самому. И оттого, как быстро я сумею понять, что именно он от меня ждал, зависел результат того невидимого эмоционального поединка, который начался, едва я переступил порог роскошных апартаментов настоятеля.

Небрежным жестом отослав сопровождавшего меня лейтенанта охраны, Арен усадил меня в удобное кресло напротив окна, из которого открывался прекрасный вид на горную гряду и расположенный далеко под нами зеленый лес.

С этой стороны граница утеса, на котором стоял монастырь, подходила к самому окну, и создавалось ни с чем не сравнимое ощущение полета над пропастью.

— Красиво, правда? Я очень люблю этот вид. Он всегда разный, — изменчив, как настроение капризной женщины.

Усевшись в кресло рядом со мной и как бы отказавшись, таким образом, от превосходства своего положения, брат Арен перешел наконец к делу.

— Обычно я не встречаюсь с учениками нашего аббатства. Только в день посвящения в члены братства они удостаиваются подобной чести. Но вы — это совершенно другой случай.

— Спейс говорил мне о возможности ученичества в вашем монастыре, но я еще не принял относительно этого окончательного решения. Мне не совсем ясно, что представляет собой процесс обучения, какие конкретно знания я приобрету в результате, а главное — какие обязательства мне придется на себя взять в качестве платы за обучение.