Тропою волка - Михаил Голденков

Пушки вновь отогнали краснобородого стрельца с его отрядом. Но и на третий день этот сотник не угомонился. Его ярко-рыжая борода вновь мелькала под стенами Риги, на достаточно близком расстоянии, но проливной сентябрьский дождь не позволил мушкетерам и канонирам выстрелить — порох на полках мушкетов и фитили пушкарей быстро намокали.

— Черт бы его побрал! — не сдержался всегда спокойный и сдержанный Де ла Гарды. — Это не должно сойти им с рук! Готовьте ночью вылазку, ротмистр! Вдарим по ним! Да, и запомните, с какой стороны каждый раз этот ублюдок приезжает и куда уезжает! Мы ему обязательно нанесем ответный визит!

Кажется, царское войско чувствовало себя в полной безопасности под стенами Риги. И зря. Прохладной и влажной после дневного ливня сентябрьской ночью ворота с грохотом опустились, и из города выскочил строй драгун и кирасир, ведомых самим Де ла Гарды. В руках у драгун в лунном свете мутно поблескивали бронзовые стволы мушкетонов — морских коротких мушкетов с расширенным на конце стволом, стреляющих картечью с большим разбросом. Шведы, морская нация, похоже, первыми сообразили, что эти абордажные ружья можно также неплохо применять и в наземном бою. Драгуны развернулись полумесяцем и выдали в упор залп по выскочившим из укреплений пехотинцам и пушкарям. Крики сраженных ратников заглушили ночное эхо дружного залпа. Драгуны расступились, и, словно железная лава, в лагерь московитян влился поток из сотни кирасир. Их круглые каски и обнаженные палаши матово поблескивали в темноте осенней балтийской ночи. Им вослед устремилась рижская пехота, озаряя ночь вспышками выстрелов. Московитяне разбегались. Грохотали гранаты — это пехотинцы стали забрасывать артиллерийские редуты огненными бомбами. Кое-где взрывы просто разрывали ночь пополам ярко-оранжевыми фонтанами и громовым грохотом — на воздух взлетали ядра и порох царских пушкарей вместе с ними самими.

Магнус Де ла Гарды в черном медном кирасирском шлеме и в черной кирасе на вороном коне в сопровождении ста тяжелых всадников стремительно скакал вглубь лагеря, туда, откуда появлялся краснобородый стрелецкий сотник. Из-под сотен копыт рослых скакунов брызгами летели грязь и вода.

— За мной! Ищите краснобородого! Только он мне нужен! — кричал скачущим за ним кирасирам губернатор Риги. А вот и тот, кого он искал! В белой рубахе, с саблей в руке, краснобородый сотник метался возле шатра, что-то крича в беспорядке бегающим стрельцам. Кирасиры с ходу налетели на растерявшихся московитов, рубя их налево и направо. Рыжебородый сотник выстрелил из пистолета в кирасира, отшвырнул бесполезное оружие, схватил второй, стал целиться… В какой-то момент он в ужасе замер. Прямо на него несся черный всадник — лишь длинные светлые волосы выбивались из-под шлема, но и они в темноте ночи казались почти вороными. Что-то роковое и страшное было в этом приближающемся всаднике со сверкающим клинком в руке, выставленным вперед прямо на сотника. Черные брызги воды и мокрой земли вылетали из-под копыт его вороного коня. Рыжебородый с открытым ртом в страхе смотрел на наплывающего на него, словно само возмездие, всадника, и ему казалось, что это если не Архангел Михаил, то уж точно демон пришел за его грешной душой, ну а грехов у него хватало, и сотник сам это знал… Всадник летел на него как-то медленно, словно во сне, но стрелецкий командир ничего не мог поделать против судьбы. Лишь с ужасом взирал на приближающуюся смерть… Со страшным свистом сверкнувший в ночи палаш словно разрубил черное полотно тьмы. Голова рыжебородого отлетела и, как пустая тыква, покатилась по земле. Обезглавленное тело с пистолетом в руке еще секунды две постояло, а затем с шумом рухнуло прямо в грязную лужу. Де ла Гарды остановил коня, спрыгнул, поднял брошенную кем-то пику, с силой насадил на нее голову с выпученными от ужаса глазами и еще более красной от крови бородой и воткнул в землю.

— Теперь будешь пугать собственного царя своей дохлой рожей, — произнес губернатор, удовлетворенно хмыкнул и вновь впрыгнул в седло.

А вокруг громыхали взрывы, белые пороховые облака клубились по всему лагерю московитов, трещали мушкеты, звенела сталь клинков, раздавались крики, фыркали кони. Пехотинцы рижского гарнизона исправно били залпами, их поддерживали драгуны, быстро перезаряжая свои морские мушкетоны. Кирасиры добивали последних, пытающихся обороняться стрельцов. От царских канониров уже не осталось ни единого. Захватчики были застигнуты врасплох, никто со стороны царского войска не мог наладить оборону. Но Де ла Гарды не желал искушать судьбу. Он приказал быстрее отступать обратно за стены Риги, пока не подтянулись свежие силы с других концов лагеря. Более всего ливонский губернатор опасался английских солдат старого опытного наемника Авраама Лесли. Эти бравые британцы знали свое ратное дело на отлично. Защитники спешно ретировались. От укреплений московитов остались лишь дымящиеся руины, перевернутые разбитые пушки, груды убитых, воронки от взрывов пороховых бочек, застывшая в грязных лужах кровь…

Утром в армии Московии прошло спешное совещание. Царь был не на шутку напуган ночным разгромом. Войско Московии на пару дней словно вымерло — ни выстрела, ни конного разъезда у стен Риги. В стане царя суетливо совещались, решая, что же делать дальше. Решили сворачивать осаду — продолжать было опасно: ночная вылазка Де ла Гарды лишила московскую артиллерию почти всего пороха, почти всех пушек, как и самих канониров. Англичанин Авраам Лесли также настаивал на снятии осады, подчеркивая тот факт, что со стороны Швеции к Риге могут приплыть еще корабли, и тогда московской армии конец. Царь первым второпях погрузился на суда и спешно ушел по Двине обратно в Полоцк. Де ла Гарды решил ковать железо, пока горячо, и предпринял еще две дерзкие вылазки. И лишь благодаря солдатам Лесли лагерь московской армии под стенами Риги окончательно не превратился в обугленные головни.

На второй день октября последний московский отряд, состоящий из прикрывавших отход армии солдат Лесли, снялся и ушел восвояси после очередной жалящей атаки рижан. В Риге все ликовали! Магнус Де ла Гарды с облегчением утер пот со лба. Закончился неуклюжий ливонский поход царя, стремившегося наказать шведов за неправильное написание его царского титула. Из шести осажденных городов Инфлянтов царю удалось захватить лишь три: Дерпт, Двинск и Кокнесе (Кокенгаузен). Но даже этот небольшой «шерсти клок» не принес выгоды царю: местные финские и балтские крестьяне, после того как их деревни пожгли, а самих их «посекли московские ратники», брали в руки оружие и убивали каждого московита, будь он ратником, солдатом или даже священником. Не было покоя оккупантам и в самих городах, и за их пределами.