Красная атака - Станислав Кежун

поэтому я и собираюсь дать приказ, о реализации нашего секретного плана: «Красная Сигара» и поручить его реализацию вам, товарищ Крюков — вам и товарищу Воднику, — сказал Черденко. — Товарищ Найдёнов, тем временем, довершит разгром Японцев на нашей территории, захватив Владивосток, а затем, вместе с союзниками — атакует Токио.

— Вы собираетесь дать неопытному полковнику штурмовать город стратегического значения? — выловил основной посыл Крюков, который состоял в том, что он сам не прославиться в штурме Владивостока, и, уж тем более, в штурме Токио.

— Верно. Полковник — обладает достаточными компетенциями, — неожиданно поддержал меня Ульянов, отчего я поражённо уставился на него. — А вы же реализуете план «Красная Сигара».

— Вы спятили?! — воскликнул Крюков. — Полковник не обладает опытом, чтобы штурмовать подобный город! Он… Он…

— Рад был узнать ваше мнение, генерал! — рявкнул Черденко. — Но сейчас Я здесь главный и мне решать кому и куда перемещаться! Вы, товарищ Крюков, даже не знаете суть плана «Красная Сигара». Поясню: атака дирижаблями «Киров» с помощью модернизированных бомб всех стратегических городов США! Поняли теперь? Я поручил вам дело, с которым вы справитесь лучше всего!

— Почему Водник? — спросил Крюков, мне показалось, или в его голосе послышались горделивые нотки.

— Для уничтожения возможных баз союзников, которые они могут попытаться развернуть на Кубе, нам понадобятся танки, а лучшие специалисты среди всей нашей армии: товарищ Водник, или товарищ Найдёнов, но товарищ Найдёнов отправляется во Владивосток, — пояснил Ульянов. — Вам же советую — начинать готовиться к операции прямо сейчас.

— Так точно, — вздохнул Крюков и, чеканя шаг, отправился на выход.

— Ну, а вы, товарищ Найдёнов, — сказал Черденко со своей фирменной улыбкой, — пока останетесь в столице. Наши конструкторы изготовили крепость «Судный день», и через три дня назначили первые, ходовые испытания, на которых присутствовать буду и я. Подготовите мне полный доклад по новому вооружению!

— Так точно, — козырнул я и вышел из кабинета.

Идя по коридорам «Дворца Советов», который здесь построили, вот уже пару недель как, я пребывал в задумчивости. Крюков и Черденко — сцепились не на шутку. И самое главное — виноват-то в этом Крюков! Может он и не обладает амбициями занятия поста Генсека, но своими выходками сам обращает внимание на себя, в связи с чем — только рвут страну на части. И проблема состоит в том, что Черденко-то видит, что Крюков оспаривает «его авторитет». В связи с чем — подозрительно начинает относиться ко всем, кто хорошо делает свою работу.

Сейчас Родине нужны толковые командиры. И есть целый вагон таких людей. Но что потом? Черденко со своей подозрительностью, которую подкормит Крюков — банально уничтожит всех, кого будет опасаться. И меня он тоже вполне сможет счесть угрозой его власти. А всё из-за того, как я себя проявляю. Я достаточно сильный командир. Победил во всех крупных битвах, герой Воркуты, Сталинграда, Одессы, теперь уже и Гибралтара… Мне даже дали награду Испанские власти. И это может насторожить Черденко. В таком случае, после всех побед, мне стоит — добровольно уйти в отставку, сам предложу это генсеку, после всех компаний… Иначе он вполне сам отправит меня в отпуск… В трупном мешке.

— Товарищ Найдёнов, — меня окликнули, когда я спускался по парадной, мраморной лестнице.

Потолок, стены и пол — были выделаны из белого мрамора. Пол был выстлан красными коврами. В коридорах были картины видных деятелей… Всех сфер жизни общества. Я обернулся, меня догнал Ульянов.

— Товарищ Ульянов, — кивнул я особисту. — У вас есть какое-то ко мне дело? — спросил я.

— По правде говоря, — мужчина остановился около меня, — у меня есть к вам беседа по моему прямому профилю.

— Я чем-то привлёк внимание вашего ведомства? — спросил я, и по моей спине пробежал холодок.

— Не сказал бы, — ответил уклончиво нарком, — но побеседовать нам всё равно придётся. Вы отличный офицер, за вами идут люди, так что — мне будет интересно вести с вами беседу. Не проедите ли вы со мной… Я могу вас подвезти к вашей квартире, — сказал он.

— Не стоит, — ответил я, — мне нужно в здание КБ, дабы получить документацию по "Крепости".

— О, — кивнул Ульянов, — сразу после работы вы жаждете вновь окунуться в дела.

— Всё на благо нашей с вами Родины, — сказал я, поправляя мундир.

— Тогда идёмте, — и он зашагал вперёд.

Игнорировать приглашение наркома разведки? Да лучше сразу застрелиться! Мы вышли из дворца, и стоило нам спуститься, как к нам подъехал ЗИЛ с тонированными стёклами.

— Интересно, — заметил, окинув машину взглядом, — новая модель?

— Особая, я бы сказал, — поправил меня Ульянов. — Созданная специально для Народного Комиссариата разведки. Присаживайтесь…

Лёгкий ветерок сопровождал меня в чёрную машину. Внутри оказалось удобно. По удобству машина не уступала таковой у Черденко.

— Итак? — спросил я, сев на диван внутри лимузина. — Какие у вас ко мне вопросы?

— Пока самые общие, — уклончиво ответил Ульянов, — трогай. В КБ «Алое знамя», — сообщил он водителю.

Машина завелась и нежно тронулась.

— Иван Иванович Найдёнов, двадцать восемь лет, не женат, родился в Воркуте. Десять лет назад — поступили в Красную армию, попав на распределение в танкисты. Достигли звания майора, после сражения при Воркуте — вам выдали звание Полковника, — сказал Ульянов.

— Всё верно, — кивнул я.

— Атеист? — испытующе посмотрел Ульянов.

— Верно, — кивнул опять я.

— А теперь главный вопрос: вы коммунист, или… Отвечайте честно…

Вопрос на засыпку. Было время, когда признание, что ты в коммунизм особо не веришь — означало лишь одно: расстрел и позор на всю известную семью.

— Вам ответить честно, товарищ Ульянов? — спросил я.

— Предельно честно, даю слово, я не буду вас расстреливать на месте, — сказал он.

— Тогда — я считаю, что коммунизм — это недостижимая утопия, — сказал я. — Мы построили социализм, но коммунизм не дано построить никому.

— С чего вдруг? — приподнял бровь Ульянов.

— Хотя бы с того, что люди — это лживые твари, тянущие одеяло на себя, так было всегда и так будет, — цинично, но так оно и есть, коммунизм, в представлении некоторых идеологов является системой, где «все равны».