Встречи на московских улицах - Павел Федорович Николаев

Вспоминая этот случай, Лазарев говорил о сокурснице:

– Она была в первом ряду университетских красавиц той поры.

Да, всё канувшее в Лету печально, но не только:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

Оплошность. Когда они познакомились, ему было около пятидесяти, ей – двадцать. Он заведовал одним из отделов ЦК КПСС, но всеми своими помыслами жаждал большего. Будучи человеком умным, полагал это вполне реальным. Партийную серость, возвышавшуюся над ним, в душе презирал и к разряду серьёзных соперников не относил. Словом, весь был в будущем: власть, власть и ещё раз власть!

А Она? Она была молода и ослепительно красива, к тому же умна. Последнее качество женщин большинство мужчин и на дух не воспринимают, но не Он. Стройность фигуры, необычность лица с озорными карими глазами, на китайский манер вытянутыми к вискам, буквально ошеломили Его, убеждённого аскета и человека высокой нравственности.

Впервые они встретились у общих знакомых. Обычно Он не задерживался в гостях, но тогда явно проявил слабость: увлёкся беседой с прекрасной дамой о событиях театральной жизни Москвы, да ещё… Но об этом позже.

Были и другие встречи, но всё накоротке и всё на людях. Минуло десять лет, и вдруг она позвонила. А Он был уже министром КГБ и членом ЦК КПСС. Фигура! Всё было в Его власти. Всё ли? Ведь высшая цель ещё не достигнута, но была уже не за горами, а рядом – километр с небольшим от его владений.

Мог ли Юрий Андропов (а это был он) рисковать из-за шапочного знакомства? Конечно, нет. Но знать, чего Ей надо, он должен. Выяснить это Юрий Владимирович поручил Вячеславу Кеворкову, который однажды видел Её. Тот позвонил прекрасной даме и назначил встречу на детской площадке Тверского бульвара с видом на памятник Пушкину.

Кеворкову не составило особого труда найти Её среди толпы. Автоматически он отметил, что Она стала ещё красивей, но чем-то чрезвычайно взволнована. Она протянула посланцу Андропова руку и сказала:

– Как только я услышала в трубке «вам позвонят», я подумала, что этим «позвонят» будете непременно вы. И слава богу!

Пальцы Её руки дрожали. Она была явно не в себе. Чтобы дама успокоилась, Кеворков дал Ей выговориться.

– Скажите, вы можете жить в этой стране? – поинтересовалась Она.

– Живу, стало быть – могу.

– А я – нет! Как можно жить в стране, где все ненавидят друг друга? Говорят друг о друге, в лицо или за спиной, одни только гадости. Сделать ближнему больно доставляет удовольствие.

Они шли в сторону Никитских ворот, и Она предложила:

– Знаете, если вас действительно интересуют мои проблемы, давайте поговорим не на ходу.

Её проблема была проста: муж получил возможность выехать на какое-то время за границу и остался там навсегда. Она рвалась туда же, но её не пускали. Как женщина, Она считала себя существом слабым, нуждающимся в покровителе, пусть даже кажущемся. Поэтому об Андропове говорила:

– Я сама придумала его себе, на пустом месте. То есть почти на пустом.

В подтверждение этого «почти» Она достала из сумочки небольшой продолговатый конверт. В нём оказался листок из записной книжки. На одной его стороне было два четверостишия, на другой – одно. Кеворков прочитал:

Не грустите, Н., не грустите,

Всё забудьте и всем простите. …

А Она продолжала свою исповедь:

– Как видите, таким покровителем я выбрала себе автора этих стихов, и не напрасно. Он защищал меня от неприятностей, даже не подозревая об этом.

Кеворков внимательно вгляделся в строчки стихотворения и с изумлением осознал, что это почерк Андропова. Он не верил своим глазам: чтобы этот аскет писал стихи, да ещё лирические! Но Она утверждала это:

– Листок помог мне в жизни. Я вынимала его каждый раз, когда мне становилось трудно, и говорила себе: «Если мне будет ещё хуже, я решусь просить его о помощи». Вы, конечно, скажете, это мистика, но жизнь считается с сильными личностями. Всякий раз, когда я произносила эту фразу, зло отступало. Я раскаиваюсь, что позвонила ему сегодня. Не следовало мне это делать. В конце концов, он мне ничем не обязан. Виделись мы всего несколько раз, и всегда на людях.

– Как это вам удалось «на людях» вдохновить его на эти стихи?

– Поверьте, моей заслуги здесь нет. В тот вечер мы увиделись с ним в том же доме, где познакомились с вами. Он, как всегда, скучал в обществе пьющих людей. Я – тоже. Случайно мы остались вдвоём за кофейным столиком в углу гостиной. Мне было грустно. Это был период моего полного разочарования в людях. Он, как всегда, куда-то спешил, но, поняв моё настроение, несколько задержался. Поинтересовался, что меня угнетает, и я пожаловалась на своё окружение. Немного помолчав, он неожиданно вынул блокнот и, вглядываясь в меня, как художник в свою модель, записал два первых четверостишия. Затем, подумав, дописал третье на обороте. Вынув листок из блокнота, он протянул его мне со словами: «Когда вам будет трудно, перечитайте эти стихи. Может быть, они вам помогут». С этим он попрощался и тут же уехал.

Она считала, что своим необдуманным поступком (звонок Андропову) лишила стихотворение силы талисмана и вернула его автору. Кеворков поинтересовался Её дальнейшими планами.

– Планы? – усмехнулась Она. – Уехать отсюда как можно дальше. С кем? На чём? Теперь это безразлично. Главное – подальше, на край света.

На этом простилась. Посланец главы страшного ведомства был не из слабовольных, но Она за полчаса общения обворожила его, настроила на лирический лад, расположила к себе и своим «трудностям».

– Я глядел вслед удалявшемуся, ренуаровски красивому силуэту с подрагивавшими от рыданий плечами, и во мне поднималось негодование против тех, кто повинен в том, что такие женщины покидают нас, отчаявшись в жизни.

В этом настроении Кеворков явился к шефу и, по его выражению, с садистской точностью передал беседу с Н., как обозначена она была в стихотворении. Андропов сидел, не поднимая головы от бумаг, стараясь скрыть свои чувства. Выслушав всё, зло отчеканил:

– Так вот, прошу передать Ей: несколько случайных встреч в доме у друзей – не повод обращаться ко мне с личными просьбами. Способствовать каким-то авантюрам с эмиграцией за границу я вовсе не намерен. Я уже дал указание секретариату меня с ней больше по телефону не соединять.

Кеворков был