Гарри Поттер и методы рационального мышления - Элиезер Юдковский

Факелы, освещающие Хогвартс ночью, находятся гораздо ниже. На самой площадке практически ничего не загораживает обзор — лестница уходит в отверстие в полу, а не в обычную дверь — и с неё прекрасно видны звёзды. Прекрасно настолько, насколько они вообще могут быть видны с Земли.

Мальчик лёг в центре площадки, не боясь испачкать мантию. Его голова опустилась на каменную плитку, и вся реальность, за исключением зубчатого края стены и серебряного полумесяца, превратилась в звёздный свет.

Светящиеся на чёрном бархате точки мигали, исчезали и загорались вновь — совсем другая красота, нежели застывшее великолепие той тихой рождественской ночи.

Но Гарри смотрел не на них, он думал о другом.

Сегодня началась твоя война против Волдеморта…

Дамблдор сказал это после Инцидента со Спасением Беллатрисы Из Азкабана. Тогда это была ложная тревога, но фраза хорошо передавала подходящее ощущение.

Две ночи назад его война началась, и Гарри не знал против кого.

Дамблдор считал, что Беллатрису освободил Лорд Волдеморт, который восстал из мёртвых и сделал свой первый шаг против мальчика, победившего его в прошлый раз.

Профессор Квиррелл наложил на Драко чары слежения, поскольку боялся, что безумный директор Хогвартса попытается убить сына Люциуса и свалить вину на Гарри.

Или же всё это подстроил профессор Квиррелл, и именно поэтому он знал, где искать Драко. Северус Снейп считал профессора Защиты Хогвартса очевидным подозреваемым и даже единственным очевидным подозреваемым.

Да и самому Северусу Снейпу можно было доверять лишь с большой натяжкой. А может быть и вовсе нельзя было доверять.

Кто-то объявил войну Гарри, и первым ударом собирался забрать сразу и Драко, и Гермиону, и Гарри едва-едва удалось спасти Гермиону.

Это никак нельзя было назвать победой. Драко забрали из Хогвартса, и хоть он и не умер, оставалось непонятно, как его вернуть или каким он вернётся. Вся магическая Британия считала теперь, что Гермиона пыталась совершить убийство, и теперь Гермиона либо рассудит здраво и уйдёт, либо нет. Гарри пожертвовал всем своим состоянием, чтобы спасти её, но эту карту можно было разыграть только один раз.

Какая-то неведомая сила нанесла по нему удар и, хотя его удалось частично отразить, это не отменяло факта, что удар оказался действительно сильным.

Но, по крайней мере, его тёмная сторона не просила ничего взамен за спасение Гермионы. Может быть, потому что тёмная сторона не была воображаемой, как голос Пуффендуйца. Гарри мог представить, что его внутренний пуффендуец хочет чего-нибудь от него, но с тёмной стороной всё обстояло совсем иначе. «Тёмная сторона», насколько Гарри мог об этом судить, являлась другим способом бытия самого Гарри. Прямо сейчас Гарри не был зол, и спрашивать сейчас, чего хочет «тёмный Гарри» — было всё равно что позвонить и не получить ответа. Эта мысль выглядела даже немного странно — можно ли оказаться в долгу у другого способа вашего же бытия?

Взгляд Гарри случайным образом перескакивал от звёзды к звезде, от одного мерцающего огонька к другому, и его разум сам собой рисовал из них воображаемые созвездия.

А ещё была клятва Гарри.

Драко должен помочь ему реформировать Слизерин. А Гарри должен признать своим врагом того, кто по его мнению, полученному на основе взвешенного суждения рационалиста, убил Нарциссу Малфой. Если Нарцисса никогда не запятнала своих рук, если она действительно была сожжена заживо, если убийцу не обманули — Гарри помнил только эти условия. Наверное, стоило всё записать на бумаге, а ещё лучше — вообще никогда не давать обещаний с таким количеством условий.

При желании он мог найти приемлемую лазейку. Ведь Дамблдор не признался по-настоящему. Он не вышел вперёд и не сказал, что это он убил Нарциссу. На-самом-деле-виновный Дамблдор вёл бы себя именно таким образом по вполне убедительным причинам. Но если Нарциссу сжёг кто-то другой, а Дамблдор лишь взял на себя ответственность, он, скорее всего, вёл бы себя точно так же.

Гарри покачал головой, подметая волосами каменную плитку. Оставалась ещё и последняя лазейка — Драко мог в любое время освободить его от этой клятвы. Как минимум, он мог описать ситуацию Драко и обсудить возможные варианты при следующей встрече. Это вряд ли приведёт к снятию обязательства, но сама идея поговорить обо всём честно вполне устраивала ту его часть, которая требовала соблюдения клятвы. Даже если это означает лишь отсрочку, так всё же будет лучше, чем объявлять врагом хорошего человека.

А Дамблдор — хороший человек? — спросил пуффендуец. — Если он сжёг кого-то заживо… разве весь смысл не в том, что хорошие люди могут убивать, но никогда при этом не мучают?

Может быть, он убил её мгновенно, — сказал слизеринец, — а потом соврал Люциусу про сожжение заживо. Но… если была хоть какая-то вероятность, что Пожиратели Смерти могут с помощью магии определить, как умерла Нарцисса… и если бы он попался на лжи, это бы поставило под удар все семьи Светлой стороны...

Осторожнее с умозаключениями, — предупредил гриффиндорец.

Надо учитывать репутационные издержки — как будут воспринимать тебя другие люди, — заметил пуффендуец. — Кто-нибудь может посчитать, что у него есть достаточные причины, чтобы сжечь женщину живьём. Но этот человек должен понимать, что хорошие люди скорее всего решат, что он пересёк черту и его надо остановить. Дамблдору следовало этого ожидать. И у него нет права возмущаться.

Или же он ожидает, что мы умнее, — сказал слизеринец. — Теперь, когда нам известна значительная часть правды — и отставив в сторону неизвестные детали этой истории — можем ли мы считать, что Дамблдор — очень плохой человек, который должен стать нашим врагом? Посреди чудовищной, кровавой войны Дамблдор сжёг одного гражданского со стороны врага. Это плохо только по меркам комиксов, но никак не по меркам реальной истории.

Гарри смотрел на звёздное небо и вспоминал историю.

В реальности во время войн...

Во время Второй Мировой существовал проект саботажа нацистской программы разработки ядерного оружия. Несколькими годами ранее Лео Сцилард, первый человек, догадавшийся о возможности цепной ядерной реакции, убедил Ферми не публиковать своё открытие, что очищенный графит является дешёвым и эффективным замедлителем нейтронов. Ферми хотел публиковаться ради науки всего мира, которая выше наций. Но Сцилард убедил Раби, и Ферми пришлось подчиниться большинству голосов в их маленьком заговоре на троих. Поэтому несколько лет спустя единственным замедлителем нейтронов, известным нацистам, был дейтерий.